Меж двух огней
Шрифт:
Сестра оставляет вопрос без ответа и продолжает:
— Я бросила школу. Там не учат ничему, что действительно важно. Я пришла в Штаб и попросила присвоить мне звание солдата.
— Тебе же нет четырнадцати!
— Президент сделала для меня исключение. Я сказала, что хочу помогать тебе, быть в команде Сойки-Пересмешницы.
Вскочив с постели, хватаю ее за плечи и с силой встряхиваю.
— С ума сошла?! Я не пущу тебя на войну!
Прим нежно касается моей щеки кончиками пальцев. Страх сменяется ужасом. Каждое ее прикосновение обжигает, горячая волна захлестывает меня с головой. Я не
— Утенок…
Она с сожалением качает головой. Длинные косы цвета спелого льна колышутся в такт словам, падающим на меня, словно разрывные снаряды на Двенадцатый.
— У меня своя война, Китнисс. Я буду не забирать, а спасать жизни. Твою, Гейла, Пита и других.
— Они хотят сделать из тебя военного врача?
— Нет. Этого хочу я.
В голове стрелой мелькает смутная догадка.
— И давно?
Примроуз еле слышно вздыхает и, пряча глаза, признается:
— После возвращения с Арены ты была без сознания так долго, что мы всерьез опасались за твою жизнь. Удар тока оказался слишком сильным: в какой-то момент сердце не выдержало и остановилось. Врачи несколько часов не выходили из реанимации, сражаясь за твою жизнь, а я… Я в это время была в школе, слушала лекцию по истории Дистрикта-13. Нам задали выучить ее к следующему дню и ответить, стоя у доски. Так глупо.
Ее тонкий голос крепнет с каждым словом. Он дрожит уже не от испуга или смущения, а от гнева.
— И что было дальше?
— Тебя спасли, — коротко отвечает сестра. — В Учебном Центре я больше не появлялась. Пошла учиться и работать в госпиталь.
Я лишь беспомощно открываю и закрываю рот, словно выброшенная на берег рыба.
— Ты спрашивала, что я здесь делаю? Меня послал Плутарх. Когда ты сбежала со съемочной площадки, он примчался в больницу, отыскал меня и попросил поговорить с тобой. Он думает, что я смогу найти нужные слова.
Неслучайно именно сестра стояла под дверью моей комнаты. И то исключение тоже не было случайностью. Сноу использует Пита, Койн — Прим. Теперь она тоже часть Игр. Я боюсь тех самых «нужных» слов. Я знаю, она их обязательно найдет. Так и происходит.
Прим садится рядом и протягивает мне раскрытую ладонь. На загрубевшей коже тут и там виднеются мозоли и волдыри, а тонкие пальцы испещрены порезами. Это рука не ребенка, что еще год назад доверчиво прижимался ко мне во сне и прятался за мою спину в поисках защиты, а взрослого, равного мне человека. Не младшей сестры, а верной союзницы и лучшей подруги.
— Я с тобой.
Чуть помедлив, накрываю ее ладонь своей.
— Расскажи мне, Китнисс. Расскажи мне все.
Мне не остается ничего, кроме как начать. Искренне и с самого начала.
========== Глава 8. Избранная ==========
Отвращение. Я помешиваю пюре из репы, размазывая склизкую массу по краям тарелки гнутой алюминиевой ложкой. Запах сероватого месива не вызывает даже намека на аппетит, но чувство голода оказывается сильнее. Желудок напоминает о себе болезненным спазмом. С усилием проглатываю вставший в горле пресный комок и тут же захожусь в приступе кашля, подавившись.
— Доброе утро, солнышко! Решила почтить нас, недостойных, своим присутствием?
Ненавижу этот голос. И его обладателя тоже ненавижу. Резко оборачиваюсь и со злостью смотрю на возвышающегося надо мной Хеймитча. Я могла бы испепелить ухмыляющегося мужчину взглядом, если бы не выступившие на глазах слезы. Мгновенно оценив ситуацию, бывший ментор бьет меня ладонью по спине, правда, чуть сильнее, чем нужно. На секунду забываю о своей ненависти и лишь судорожно хватаю ртом воздух, радуясь, что вновь могу дышать. Хеймитч садится на скамейку рядом со мной, хотя она длинная и я сижу на самом ее краю.
— Я снова спас тебе жизнь, детка. Мы в расчете или ты все еще злишься на меня?
— Иди к черту.
Порываюсь снова сбежать, но он ловит мою руку и до боли выкручивает запястье.
— Не так быстро. Нам пора серьезно поговорить, Китнисс. Я все еще твой ментор, если ты забыла.
— Ого, так ты можешь вести задушевные разговоры на трезвую голову? Вот это новость!
Я могу пересчитать по пальцам случаи, когда Эбернети называл меня по имени, и ни один из них не сулил нам ничего хорошего. Наверное, поэтому внутренний голос советует мне подчиниться все-еще-ментору.
Мы сидим друг напротив друга, разделенные узким деревянным столом. Комната, в которую мужчина привел меня, не больше спичечного коробка. С потолка свисает одинокая лампочка.
— Что это за место?
— Комната для допросов.
— Почему мы не могли поговорить в столовой?
— Там слишком много колюще-режущих предметов. Судя по тому, как ты на меня смотришь, живым оттуда я бы не выбрался.
Задаю вопрос за вопросом, бросаясь ими в Хеймитча, словно гранатами. Мне не нужны ответы, я просто как могу пытаюсь оттянуть начало разговора. Однако в какой-то момент моя фантазия иссякает и между нами тут же повисает тишина. Блеклый свет лампы бросает странные тени на лицо мужчины, превращая его в уродливую в своей мертвенной желтизне маску. Он ловит мой взгляд прежде, чем я успеваю опустить глаза, и с губ помимо воли срывается:
— Не могу поверить, что ты снова поставил на меня.
— Не могу поверить, что ты так ни о чем и не догадалась, — парирует мой неумелый выпад ментор.
Мне хочется по привычке разозлиться на него за колкие слова, но я не в силах. Может, потому что он говорит правду. Может, потому что какая-то часть меня понимает, что наши с ним обиды друг на друга — это очень по-детски, а мы оба уже давно не дети и никогда ими не будем. Может, дело и не во мне вовсе, а в самом Хеймитче: в его осунувшемся лице, пожелтевшей коже, черных провалах под воспаленными, налитыми кровью глазами и спутанных поседевших волосах. Я не вижу в нем ничего от того сильного и крепкого мужчины, что тренировался вместо со мной и Питом на заднем дворе своего дома. Теперь это высохший старик с лицом, испещренным морщинами, сгорбленной спиной и подрагивающими руками. Лишь глаза остались такими же, как прежде, — ярко-серыми, горящими холодным огнем. Два идеально круглых ледяных островка в океане крови. Два прохладных оазиса мира и покоя в жаркой пустыне, выжженной войной.