Между ангелом и бесом

Боброва Ирина

— Уважаемая, понятие ума включает в себя мно­жество аспектов...

Тут Гуча застонал и перебил ангела:

— И ты не нашел ничего лучшего, как пуститься в нудные рассуждения? Давай-ка в двух словах рас­скажи, что дальше было.

— А рассказывать-то, собственно, и нечего! Я объяснил, что мой дядюшка действительно выбран на два срока Богом, а я ангел. Тогда мадам заявила, что в таком случае она — мать наследника империи. Я обрадовался и поведал ей о том, что мы там, на небесах, посовещались

и решили вернуть ей сына. Бедная женщина почему-то расплакалась и сказала, что ее сына никто не вернет. Младенца увез какой-то цыганский ублюдок. Кстати, что означает это слово?

— Ты, ангелок, все равно не поймешь, продол­жай. — Гуча поудобнее устроился на жестком тюремном ложе, а Бенедикт продолжил рассказ:

— Я тоже заплакал, так мне ее жалко стало! Потом сказал, что у меня есть знакомый черт — он любого сына из-под земли достанет.

— Бенедикт, тебе никогда не хотелось кого-нибудь убить? — вдруг совершенно серьезно спросил Гуча.

— Нет, а что?

— Тогда ты меня не поймешь. Скажи, олух царя небесного, когда ты произнес слово «черт», все замолчали?

— Откуда ты знаешь? — изумился ангел.

— Талант у меня — тебя видеть насквозь. Итак, все замолчали, и тут кто-то выскочил вперед и завопил: «Колдуны!»

— Все так и было,— устало согласился ангел.— Я попробовал объяснять им про параллельные миры, программу развития и сценарий жизни, но не успел — пришли стражники.

— И что, били?

— Нет, что ты! Если бы они меня побили, то мне было бы легче, но они меня унизили ложью.

— Ого? — Гуча присвистнул.— И как же?

— Они сказали, что без письменного разрешения дяди мне запрещается приходить в бордель. Нача­льник объяснил, что Господь Бог здесь и меня к нему проверят. Я так обрадовался и… Что ты смеешься?

— Спи, ангелок, спи, — сквозь смех просипел черт. — Когда вернешься домой, выучи главу «Чувство юмора гомо сапиенса» — тебе это необходимо!

— Да ну вас всех! — обиделся ангел и с ворчанием стал возиться на жестком тюремном полу, пытаясь устроиться поудобнее. — Гуча, — вдруг спросил несостоявшийся герой-любовник,— Гуча, а где все же Самсон?

— У мамы с папой. Он перелет сразу в их спальню заказал. Завтра проверим — и домой. К дядюшке, ангелок. Все, я сплю. И прекрати возиться, в конце-то концов?

— Так ведь неудобно, жестко. Везет наследнику. Он-то на мягких перинах нежится.

Ангел даже не мог предположить, как он ошибается. Самсон не нежился, а валялся без создания под фургоном в цыганском таборе, что расположился под стенами столицы.

При переносе парень не вписался в небольшое пространство и больно ударился головой о дно повозки. Принц отключился, забытье плавно перешло богатырский сон. Мощный храп сотрясал хлипкий домик на

колесах.

Хозяин этого средства передвижения не привык к посторонним звукам. Он заворочался, почесал спину, попробовал заткнуть ухо грязной подушкой, но напрасно — громовые раскаты, вырывавшиеся из глотки Самсона, мешали ему спать.

Цыган выругался и сел. Прислушался.

— Кто-то лошадей отвязал,— подумал он вслух и вылез наружу. Босые грязные ноги примяли влажную от росы траву. Мужчина посмотрел по сторонам, прислушался, в недоумении почесал лоб и крикнул: — Эй, кто засунул коня под телегу?!

Табор проснулся. Из кибиток высыпали чумазые цыганята, переругиваясь, вылезли мужчины. Кто-то зажег костер. Женщины в разноцветных юбках пытались собрать малышню в одну кучу, но у них это плохо получалось. Шум и гвалт заглушили храп.

— Что случилось, Барон, — спросил разъяренного главаря дряхлый старик.

— Какой-то гад засунул коня под кибитку,— рявкнул тот, недовольный ранним подъемом.

— Да, молодежь нынче измельчала,— вздохнул старик. — Это надо ж. Самое святое для цыгана — коня — и под телегу? Вот в наше время…

— Ой, дядька, опять тебя понесло,— хихикнула молодая цыганка. Она опустилась на колени, загля­нула под кибитку и восхищенно взвизгнула: — Это не конь, это жеребец!

—Достать! — приказал цыганский барон.

Мужчины приподняли передвижной домик, явив на обозрение толпе бритого детину в красных штанах и синей рубахе.

— Ну что, каков красавец! — засмеялась девчон­ка. — Отдайте его мне.

— Молода еще,— отмахнулся главарь и гаркнул: — А ну, встань, аспид, и объясни, почему ты нарушил мой покой?

— Цыгане и покой — вещи несовместные,— про­бормотал спросонья Самсон и вдруг, резко подско­чив, закричал: — Где они?

— Кто? — не понял цыган.

— Черт и ангел!

— Все ясно. Что ты вчера пил, сынок? — сочув­ственно спросил цыган и распорядился: — Грузите его в фургон, подбросим до дома.

— Не надо меня грузить, и не пил я, не пил! — Но Самсоновы уверения никого не интересовали. Цыгане дружно подняли подкидыша на руки и ки­нули в повозку.

— В столицу,— распорядился главный и залез сле­дом.

Услышав, куда направляется табор, Самсон ус­покоился. Он удобно устроился на куче узлов и вни­мательно посмотрел на хозяина кибитки. Один глаз у того был изумительно зеленый, а другой — карий. Густые волосы, черные как смоль, закручивались спиралями, а длинные тонкие пальцы дергали пышный ус. Барон наморщил лоб, будто пытался что-то вспомнить, и сказал:

— Кажется, я тебя где-то видел, парень.

Самсон на минуту задумался, прищурив голубой глаз и вытаращив карий, потом решительно тряхнул головой.