Между добром и злом. 2 том

Кири Кирико

­— Чего, стесняюсь спросить?

— А вот это мы и должны выяснить. Какую цель преследует. По крайней мере, как ты правильно заметил, такой период между жертвами слишком долгий для желания привлечь внимание.

— И ещё слишком равномерный, — заметил Вайрин. — Каждый месяц. Будто это действительно какой-то обряд, который он проводит каждый раз, не забывая показать всем, что он сделал.

Да, обряд…

Кондрат вспоминал тело, которое было подвешено на деревьях. Его можно было списать на жестокость, но рога… Зачем он приделал к ней рога?

Просто так? Что-то Кондрат в этом очень сильно сомневался. Маньяки если что-то делают, то не просто так. Они следуют внутренним правилам, внутренним видениям и инстинктам, которые для них очень важны. Практически всегда любое убийство маньяком сводится к контролю над жертвой, один из сексуальных фетишей. А значит случайно они в этом случае ничего не оставляют.

Значит их план должен быть такой. Осмотреть места преступлений, после, если будет готов отчёт их патологоанатома, выслушать, а затем поискать человека, который разбирается во всяких обрядах и оккультных практиках.

А ещё очень важно найти людей, который умеют очень быстро зарисовывать. Фотоаппарат здесь ещё не изобрели, а значит нужен тот, кто быстро накидает рисунок мест преступлений. Кондрат как раз знал несколько человек, которые могли для этого подойти. Конечно, можно было бы попробовать сделать и фотоаппарат, однако он в душе не чаял что и как правильно там делать. Он, в конце концов, детектив, а не химик или изобретатель.

Очень скоро экипаж съехал с главных улиц и вырулили районы, где жили бедняки. Они косились в сторону проезжающего экипажа стражей правопорядка, а один раз какие-то мальчишки и вовсе бросили в них камень. Тот попал в борт, и следом послышалась брань извозчика, который всеми возможными карами распугал шпану.

— Вижу, вас здесь любят, — заметил Кондрат.

— У них здесь свой мир и своё правосудие, — ответил Вайрин, провожая детей взглядом. — Для них мы скорее помеха для жизни, чем защита. Хотя ещё мальчишкой я занимался той же ерундой.

— Зачем?

— Помимо того, что был дураком? Просто. Просто потому что мог, — пожал он плечами. — это казалось мне весело и очень смело. А ты разве подобной чушью не занимался?

— Нет, у нас были другие развлечения.

— Какие?

— Курить в подворотне и драться, — ответил Кондрат. — Хотя… были и другие дела, конечно…

Он уже не стал рассказывать о велосипедах, о приставках, перед которыми они сидели до поздней ночи, как ходили на дискотеку и прочей ерунде, не свойственной этому миру.

— Я ходил на бокс, — добавил Кондрат, зная, что этот вид спорта здесь тоже есть, только звучит на их языке иначе.

— О как… И что, был грозой двора?

— Да не сказать. Были парни и посильнее.

— Ну да, как говорится, всегда найдётся дубина покрепче, — хмыкнул Вайрин. ­— А меня на танцы отдали. Посчитали, что мне, как прилежному аристократу, это будет необходимо. Как и занятия музыкой. Будто не знали, что я не стану следующим наследником.

— Ты ведь мог стать.

— Если брат помрёт, то да, но это как-то

слишком…

— Возможно, они хотели, чтобы ты не якшался с подозрительными личностями, вот и всё.

— Как мы оба видим, у них этого сделать не получилось. Хотя глупо, конечно, это всё. Будто я не знал, кем был. И они словно не могли не понимать, что, учитывая, что я стану просто голубой кровью, мне придётся общаться не только с аристократами, но и нормально с людьми. И точно не вот этим аляпистым поносом, который льётся изо рта.

— Может и не понимали. Родители много чего не понимают, будто забывают, каково быть детьми.

— Возможно, так оно и есть. А вон, кстати говоря, и тот дом…

Они остановились напротив старого покосившегося дома, который находился в самом конце улицы, прямо перед дорогой, которая им и обрывалась.

— Раньше это был район для зажиточных людей… — хмыкнул Вайрин, выпрыгнув из экипажа.

— В плане? — выпрыгнул за ним прямо в грязь Кондрат.

— Раньше здесь жили торговцы, ремесленники, гончары и другие мастера. Улица же так и называется, Мастерская. Но это было давно, лет пятьдесят или сто назад. А потом, с ростом города, район превратился в то, во что превратился.

— Вижу, ты подготовился.

— Ну а ты как думал, — хмыкнул Вайрин.

Они подошли к зданию. И первое, на что обратил внимание Кондрат, отдаление от остальных построек. Будто по бокам не хватало соседских домов. То есть крик бы местные услышали, но, если заткнуть рот, но мычание уже никто не заметит. Он уже мог поклясться, что местные ничего не слышали, и вряд ли видели.

Они подошли к двери, которая была не заперта, и вошли внутрь. В нос ударил запах сырости и гнилой древесины, смешанный с пылью.

— Кому принадлежит дом? — спросил Кондрат.

— Никому.

Он внимательно огляделся.

— Он не похож на обычные бараки. Там обычно всё разбито на мелкие комнаты, а здесь полноценный дом со вторым этажом.

— Да, когда здесь начал заселяться сброд, они устраивали перепланировку, — Вайрин повёл его в зал. — Сносили ненужные стены, строили небольшие комнаты, устраивали общие кухни. Из-за таких перестроек некоторые дома рухнули, похоронив под собой жильцов. Этот дом такая участь избежала.

— Почему?

­— Потому что он оказался никому не нужным.

— Вот так просто? И ни прошлых хозяев, никого?

— Я могу поискать, если тебе интересно, — пожал плечами Вайрин, — но это займёт время. А тут мы, кстати, и обнаружили тело.

Они вошли в пустой обеденный зал. Здесь был только камин, которым давно никто не пользовался, да и только.

— А где стол? — огляделся Кондрат.

— Его, насколько знаю, забрали, а потом избавились от него. Сожгли. Он стоял здесь, — прошёлся Вайрин по центру. — Жертва лежала на нём. Руки в стороны, на руках и ногах были видны следы от верёвок. Грудь и живот вспороты. Наш врач сказал, что все органы внутри были перемешаны, будто их вытащили, а потом просто засунули обратно.