Между нами ничего не было
Шрифт:
– Конечно, мои извинения не сделают карму чище, да и вообще…если мне суждено умереть, я умру. Простишь ты меня или нет, но…я должна была сказать тебе это. Тогда…в последнюю нашу встречу, я говорила совсем не то, что следовало. Ты был мне верным, хорошим мужем. Ты меня любил. Прости, что не смогла это оценить и ответить тебе тем же. Мне очень жаль. Искренне. Мне жаль, Эмиль…
Она облизывает сухие губы, потом берет свою сумочку и идет к двери, а я так и стою…глядя в пустоту с тяжелым сердцем.
Что?…
«Останься»
Эмиль
Когда
Не глядя ни на кого, подхожу к бару, наливаю виски в стакан и сразу же его опрокидываю. Горло сдавливает и щиплет.
Морщусь.
Новости, мягко говоря, дерьмовые.
А еще мне стыдно.
Да, я хотел сделать больно своей жене, скрывать это глупо. Отказываться при уже полной картине всего я тоже не собираюсь. Я хотел сделать ей больно, хотел сломать ей жизнь, потому что в тот момент мне казалось, что это очень справедливо. Она меня нагнула круто, и что теперь? Подставил вторую щеку? Не-а, это не про меня. Так что да. Я хотел крушить, хотел рушить и наслаждаться. В момент, когда я только узнал о ее измене, это было единственное, что я ощущал — огромный пласт деструктивных эмоций. О том, как эти эмоции вывели меня на свет, сейчас говорить смысла нет. Это уже другая история, а в нашей с Кристиной, мы опираемся на факты, от которых я не буду открещиваться. Было так. Я всего этого хотел и маниакально к этому шел. Но! Я никогда не желал ей заболеть…или тем более умереть. Нет. Мучать кого-то на уровне эмоций — это одно дело. Отнимать любимое? Наказывать? Это все не смертельно. Я же не подох, правильно? Правильно. А вот…такое — уже определенно другая ступень помешательства, на которую меня не хватило бы.
– Ты как?
– тихо спрашивает Айша, я отвечаю честно.
– Я в ахуе.
Оборачиваюсь и понимаю, что Киры в комнате тоже нет, и мне это уже не нравится.
– Где Кира?
Бодров странно косится в сторону коридора.
– Она в спальне?
Не менее странно кивает Айша. Ясно. Что-то явно грядет, и это что-то мне очень не понравится. Вон уже…нутро сдавило.
Кира действительно в спальне. Я слышу по тихому шороху из-за двери и ненадолго замираю. Мне почему-то дико страшно. Сердце опять начинает быстрее стучать, пульсируя в висках. В подушечках пальцев. Голову немного ведет. Это алкоголь? Возможно, конечно, только я знаю: нет, дело не в нем. Мне просто страшно, что сейчас может что-то важное рухнуть. Что-то, чем я до бесконечного дорожу…
Ладно. Хватит тянуть кота за причинное место. Киваю самому себе, толкаю дверь и…да, мне на голову что-то важное все-таки рушится.
Почти собранная сумка с вещами стоит на небольшой кушетке у основания кровати. Эта сумка — апогей всего того ужаса, который я иногда ловил, когда представлял, что однажды настанет тот день, и она от меня уйдет. Я не справлюсь, не смогу доказать,
Сука…
Кира стоит у комода, она смотрит на меня, пока я гипнотизирую взглядом сумку.
– Что это такое?
Звучит очередная тишина. Она не отвечает мне, отворачивается и закрывает верхний ящичек.
Я буквально нутром чувствую волны боли, исходящие от нее.
– Я поживу пока у себя, - роняет еле слышно.
Бам! А для меня это как перезвон всех колоколов мира. Прямо в моей башке.
Медленно поднимаю на нее взгляд, хмурюсь.
– В каком смысле?
– Пожалуйста, Эмиль. Не усложняй.
Кира не смотрит на меня даже сейчас. Она подходит к сумке, грузит туда остаток приготовленных вещей, потом жужжит молния. Я тут же делаю шаг и рычу:
– Она тяжелая! Не вздумай ее брать!
Ее ручка медленно опускается вдоль туловища.
Сука…идиот.
Шумно выдыхаю, тру глаза и делаю в кои-то веки что-то правильное: подхожу, беру ее за плечи нежно и разворачиваю на себя.
– Кир, что ты делаешь?
– шепчу.
Она мне не отвечает, но я знаю, что это не из-за отсутствия слов. Моя жена просто еле сдерживается, чтобы не заплакать.
Сука…
Еще раз выдыхаю, потом подвожу ее к постели, сажаю и сам присаживаюсь на колени напротив.
– Родная, посмотри на меня.
Как ребенок. Кира мотает головой, упрямо разглядывая свои руки. Девочка моя…
– Я знаю, новости дерьмовые. Ты очень переживаешь и…
– Эмиль, я не хочу разговаривать.
– Но тебе придется, потому что я не собираюсь никуда тебя отпускать. Это же…
– Как ты не понимаешь?
– жалобно шепчет она, быстро стирает слезу, а потом все-таки смотри на меня, - Она умирает. Ты осознаешь? У нее через неделю операция, и она может умереть.
Кира права. Я до конца не осознаю, потому что такое сложно осознать! Я знал Кристину долго. Я жил с ней. Я ее любил. И да, сука, это сложно осознать за такое короткое время, но…
– Какое отношение мы имеем к ее болезни?
– задаю, как по мне, очевидный вопрос.
Кира пару раз моргает. Мне на миг даже кажется, что я смог достучаться до ее разума, поэтому улыбка трогает уголки губ, я тянусь к ее щеке, но тут же она отстраняется и вопит.
– Какое мы к этому имеем отношение?! Ты ее любишь, твою мать! Она умирает! Пока ты этого не осознал, потому что у тебя шок, но когда ты осознаешь…
Спич прерывается на многоточии. Кира тяжело дышит, смотрит мне в глаза. Я, если честно, вообще запутался. Дергаю головой.
– Что? Договаривай.
Какой план действий для меня ты уже сама тут расписала. Давай.
Вздыхает и опускает глаза на свои руки. Запал погас. Она снова шепчет.
– Мы никогда об этом не говорили, потому что я тебя просила. Ценю, что ты именно так и поступил — не поднимал эту тему, но сейчас…слона в посудной лавке прятать уже просто глупо.
– Я…