Между волком и собакой

Соболев Александр

Дом напротив

А лет пятьдесят тому начинался май,сирень занималась, многое было внове.С набором из глюков, глупостей и любовейшкатулка судьбы раскрывалась уже сама.И ночи стояли свежие, как моря,и страсть к переменам тянула вперёд и выше.…Когда через тесный люк он попал на крышу,то некому было мешать или укорять.Внизу тополей и акаций толпились купы,и стало другим пространство вокруг и в нём,и был на четыре стороны окоём,где вдруг развернулся медленный звёздный купол.На верхней палубе в переплетенье вант,среди антенн, надстроек уснувших лифтовон плыл вперёд, на курсе не было рифов.Он был себе Ломоносов, Коперник, Кант.Он знать не знал, к какому приписан порту,но шёл к удаче, видел цель целиком!А рядом серийной копией, двойникомдругой пассажирский шёл по правому борту.Светились шторы, съедался вчерашний суп,подсчитывались потраченные пиастры,и два корабля эфир держал на весу,и плыли они в кильватере тьмы per astra [4] .Весенняя

ночь творила свои дела,а жажда чудес и жадность души и плотиискали спасенья в женщине, что былагола перед сном, и, не чуя того, зваласвоим обнажённым телом в окне напротив.

4

По звёздам (лат.).

Юбилейному себе

С днём рожденья, родный! Расти – не хнычь!Как любил Тарковский в такой денёк,сочиним-ка бодрый заздравный спич,сочинять под градусом – наш конёк.Моему куратору исполать —миновал эксцессы, обут и сыт.Так чего же нам себе пожелатьи о чём бы нам теперь попросить?..– В юбилейный год и в любой другойбудь удачлив, весел, крепок в кости.Пусть судьба золотой осенней рукоймолодильным яблоком угостит.Молодильный яблок – славная вещь!И сейчас, и после, тверёз или пьян —будь всегда здоров. Оставайся весь,как оно, румяным и полным семян.Пусть влетает в денежку бытиё —хорошо, что в доступе вещный мир.Он цветёт, растёт, кое-где гниёт,но совсем не худшая из квартир.Ничего на блюдечке не несёт,но ведь нет причины терпеть облом.В самый раз сегодня забить на всёи поставить главный вопрос ребром.Госпожа Фортуна! Ты помнишь знак,о котором истово я мечтал?Ты дала его. Неизвестно, каки в какую форму зальют металл —только мой прибыток, избыток весь,пентаграмму жизни, бумажный тленс драгоценной нэцкэ уравновесь,остальной сортамент бери взамен.

Святки

Шесть часов у сна, у тишины,льна и накрахмаленного ситца.Снег упал. И, снова прощены,к небу в гости можем попроситься.А не то – плениться январём,причаститься этой ночи ранней,во дворе, под сонным фонарём,нагрести блескучих острых гранейи потом от крохотных кресалзажигать рождественские свечи.…Эту ночь вчера живописал,а сегодня – чаянная встреча.Тише… тише… гаснут голоса,остывают лампочки и строчки,снежный свет скользит по волосам,отменив пустые заморочки,и рекламы клёкот чумовой,и дверных электроканареек…А в прогалах туч над головойвсё сильнее звёзды январеют.

Понтийские фрагменты

День шестой

Мир уже создан: врезаны в зыби кряжи и мысы,плавают тучи, резвые рыбы… Только измыслен —он уже дышит, свеж и огромен.Пляжа на гранимускулов пенных злыми буграми море играет.Людное место здесь, под неслабо греющим солнцем!Не утерпела б, не обошла бы кисть барбизонцагладких девчонок, лакомых женщин, прочей массовки —всех, кто издревле небу обещан, с Лика срисован.Экипировка – три лоскута и пара тесёмок!..Татуировка – узел хвоста лихого бесёнка.И – пропадаешь ни за полушку: дремлющий с виду,млеешь, прохвачен с пят до макушки знойным либидо,линией бёдер – той, волоокой, медноволосой……Лупит о берег, в надолбы, блоки, скалы, откосы,и забулдыгой, шарящим слепо дырку в заборе,пробует прочность каменной лепки Чёрное море.Шваркает гулко, шаркает глухо, ломит солому,лепит стотонные оплеухи в цепь волноломов.Возгласы чаек и человеков. Ветер и воля!..запах самшита и чебурека, йода и соли.Мир – населён, и он веселится плотским весельем,семенем жизни, как чечевицей, густо засеян.Близок венец трудов эпохальных – sanday и sontag [5] .Так что и мы теперь отдыхаем, с Понтом – под зонтом!..

5

Воскресенье (англ., нем.).

День седьмой

Я ступаю по хрусткой гальке. Галька взъерошенашестибалльным вчерашним штормом. Волн кучеря.Хризолитов и халцедонов светят горошины,припасённые посейдоновым дочерям.Завиток рапана разбитого ал и ярок.Тёмной зелени томность. Есть на что поглазеть!Молодой аквилон пасёт тонкорунных яроки полощет душу в индиго и бирюзе.«Коля с Людой здесь были» – гласит граффити наскальное.Мира вам, соплеменники! Здравствуй, великий Ра!..Я бреду по берегу, занят богоискательством,я ищу куриного бога в который раз.Загорелый, поджарый, довольно-таки валидный —я иду вдоль моря. Так мысли мои светлы,так чисты стихии, что на небе звёзды видно,а на дне – жемчужницы, стоит чуть-чуть заплыть.Мельтешат золотинки, искринки с «Чёрного принца» [6] ,вызревают икринки счастья в лёгкой волне…Вот он, принцип духа в материи, Вечный Принцип!И напрасно искать, где бы он явился полней.Подмалёвок?.. эскиз… гениальный Рая набросок! —этот мир пропитан волшебным живым огнём.Несомненно, сегодня мне встретится бог неброскийи глазком куриным приветливо подмигнёт.

6

Корабль, затонувший с грузом золота.

Медитация на красном георгине

В осеннего воздуха медленный токнебрежной рукой вплетена паутина,и мощный, раскидистый куст георгинавенчает прекрасный цветок.Как слизень, в слепом летаргическом трансесквозь влажные дебри пластинчатой чащисвое существо незаметно влачащий —так взгляд, замирая на каждом нюансе,скользит

осторожно по зелени темной,вдоль русел прозрачного терпкого сока,сквозь тени и блики восходит истомнок цветку без греха и порока.Не темпера, не акварель, не сангинасмиренно творили цветок георгина,но плотное масло, мазок за мазком.Он алый, как крест на плаще паладина,и темно-багрова его середина,и с плотью планеты извечно едина,и звездам он тоже знаком.Он в душу вмещается полно и сразу,и в ней позабытый восторг воскресает,и пиршество глаза – на грани экстаза,когда откровением вдруг потрясаютотшельника – лики на створках киота,а кантора – громы классической фуги,спартанца – кровавая рана илота,любовника – лоно подруги.Он цвета любви, полыхающей яро,родник нестерпимого красного жара…И поздние пчелы стремятся к летку,вкусив от его бескорыстного дара,и солнце – сверкающей каплей нектара,и первая чакра моя, муладхара,раскрыта навстречу цветку.

«Туман… туман… Сырая пелена…»

Туман… туман… Сырая пеленагрунтует холст…Полста вторая осеньсезонной меланхолии полна.Белёсый воздух плотен. Иглы сосенего сгущают в бусины, да так,что каждая надета на хвоину,принадлежа ветвям наполовину,но тяготея к травам. Это знак,что нам уже не светит бабье лето…Иные кроны догола раздеты,а рядом – шамаханская парча,этюд в академическом альбомеза тонким слоем кальки. И любоедвижение: скольжение грача,неторопливый клок печного дыма,грибами порастающий пенёк —от мутного белка неотделимы.Летит неяркий жёлтый огонёк,за ним летит через минуту новый…Паучья сеть становится основойдля ткани медитации, уставвисеть без дела… бисерные ниткирастянуты на лозах… Две улиткина ложе виноградного листаосенних чувств испытывают прелестьи делают, что в голову взбрело,под кисеёй тумана, в нежной прелипреображаясь в чувственный брелок.В природу запустенье внедрено…Лежат лужаек рваные татами,где колтуны примятых бурьяновпривычно вспоминаются цветами,но, впитывая утреннюю мглу,цветут – ты не поверишь! – анемоны,друг другу уступая церемоннопоследнюю бездомную пчелу.…Вот новый лист по воздуху несёт,сбирает лепту время, строгий мытарь.Всё млечно, растушёвано, размытои тихо всё…

Виноград

Утречко октябрьское сыро и пасмурно.Ночь неторопливо снимает покровс гроздьев кабошонов под сизою патиной,с бусин драгоценных овальных миров.Розовыми лозами осень увенчана,жалована лучшей из славных наград.Щедрый, как надежда, и сладкий, как женщина,в воздухе туманном висит виноград.Сад мой, вертоград мой унылым не кажется.Кончилась повинность копать да полоть,вызревшими каплями, ягодой каждоюсветится его благодарная плоть.Сроков не отменишь. Редеет над светочемзазимком прибитый поникший наряд.Листья обвисают истлевшею ветошью,но, разоблачённый – висит виноград!Кисти налились аметистовым бременем,соками суглинка, водой кочевой.Скорби виноградарей, злое безвременье —всё-то повидал, всё ему ничего.Что ему долги, о которых забыли мы? —новые на землю сойдут времена,было бы лучей золотых изобилие,ждали бы кувшины густого вина.

Отрывок осенней ночи

…скатилось за кайму – и съедено кайманом,и ночь сошла ко мне…На россыпи светил, подёрнутых туманом, —сгорающих камнеймгновенные следы. Под шелест монотонный,с мерцающим «прости…»,летят к пустым садам осколки Фаэтонапо Млечному Пути.Не могут погодить, на час угомонитьсякусачие шмели,кусочки на лету разбитой колесницыровесника Земли.И доблестно, под стать сеньору из Ламанчи,навстречу мчимся мы,а свет окрестных звезд неярок и обманчив,и скоростью размыт……

Как у пташки крылья

…Когда хотелось чувство оттенитьна фоне увлечения, на лонелюбви – бывало, руку протяни —и пара строф затеплится в ладони.Но что-то я давненько не пишу…Потенция – потенцией, а всё жекинетика желательна на ложепоэзии. Любому шалашу,укрывшему меня с моей милашкой,я был бы рад… И будет ночь нежна,когда одна она тебе нужна —да кофе чашка.Годятся также пустошь или лес,но только чтобы ни единой рожи,готовой неприятно потревожитьв интимном сочетании словесдвоих, соединившихся под знакомсвободной страсти. Как закон, двояка,любовь – законов всех она сильней.Любимец музы, не зевай! Однако,удобства ради не женись на ней«законным» браком.Не то – кранты, финита – и абзацне протащить в анапеста фильеру,и знай – греби, обслуживай галеру…Тогда стихов янтарная сабзаиз лакомства – дежурным станет блюдом,и твой кураж окажется под спудом,и будут стекловатой облака,а серебро степного родника —простой полудой.Оберегай свободу! Принцип сейтебе полезен вовсе не для блуда.Ослабнешь под напором пересудов,во имя замирения гусей —и будь ты хоть подкован, хоть обут —придётся ту, которая двояка,переть с досадой племенного якана собственном горбу.А так… Луна сегодня в Скорпионе,и сумрак тихо к улицам прильнул,и внутренний посыл ещё не понят,но рядом – лист бумаги… Ну же, ну!..И я невольно руку протяну:урочный час… и никого в гостиной…и где-то счастлив скорпион пустынный,облапивший луну.