Мгновения вечности
Шрифт:
Я сорок четыре года пребывал в этом теле. Но за сорок четыре года я прожил жизнь, которую невозможно прожить за двести лет. Я жил бесконечно, тотально, все, что я делал, в какое-либо время, я делал только с полноценным сердцем, как будто на следующее утро меня ждала смерть.
Это время — последнее время. Я рождался в разных телах снова и снова, но на этот раз я воплотился в теле в последний раз. После просветления вы больше не сможете вернуться в тело. Это единственное неудобство.
— Кто будет вашим приемником после того, как вы умрете?
— Меня это не волнует. Вообще не волнует. Я —
Меня волнует только настоящее. Меня не волнует будущее. Меня волнует только настоящее мгновение. А что случится завтра, не имеет ко мне никакого отношения. Но в настоящий миг, какой бы ответ ни вырастал во мне, я должен поделиться с моими последователями.
Я хочу оставить этот мир, как будто я тут никогда не был. Я не хочу оставить тут своих отпечатков, чтобы ни один идиот не начал идти по ним. Я уничтожу все отпечатки за собой.
— Что вы делаете весь день?
— Ничего, просто ничего.
— А где вы не делаете ничего?
— Просто сижу в комнате, в своем кресле, и наслаждаюсь в себе.
— Вас никогда не утомляет жизнь?
— Скука — то нечто основательное. Это часть процесса непризнания своего одиночества. Это часть неспособности наслаждения своим уединением.
Общество вас учило сбегать, бежать, не смотреть назад, но скука следует за вами как тень.
Скука — это ваша тень. Куда вы собралась бежать от нее?
Вы не можете сбежать от нее...
Моя жизнь — полное одиночество.
Это так странно, я прожил тридцать пять лет в толпе. Но я одинок в этой толпе.
Вы есть, но я все равно одинок.
Даже в толпе я нахожусь в таком же одиночестве, как и своей комнате, когда сижу в кресле. Мое одиночество продолжается. Оно неизменно. Я живу одиноко в своей комнате, практически целый день.
Моя жизнь содержит в себе много рутины. Все, что вызывает скуку, окружает меня во всех деталях, я не позволил вокруг меня находиться ничему, что помогло бы мне сбежать от моего одиночества. Я встаю утром точно в определенное время. Знаете ли вы, что я делаю первым? Даже Вивек не знает. Первое, что я делаю, я щипаю себя, чтобы понять, я все еще здесь, или уже умер. Только после этого щипка, я нажимаю на звонок, чтобы Вивек принесла мне чай. Потому что, какой смысл нажимать на звонок, если не знаешь точно, жив ты еще или уже нет? Она без необходимости будет подниматься сюда и нести чай, к чему? Это не правильно.
Поэтому сначала должен убедиться в том, что я все еще жив. Потом я делаю вторую вещь, я жму на звонок, чтобы она принесла мне чай. А какой чай я пью? Без молока, без сахара, просто горячая вода и листья чая. Но я наслаждаюсь таким чаем, потому что это чистый чайный вкус. Сахар и молоко уничтожают вкус чая полностью.
И все это продолжается совершенно одинаково каждый день. Я провожу полчаса в ванной, потом пол часа в бассейне. Это, должно быть, самый жаркий бассейн: девяносто градусов по Фаренгейту. Купаться в нем — все равно, что готовить себя. Двадцать минут, и вы сварились. У меня нет маленького бассейна, он большой, этот бассейн олимпийского размера. Я человек с простым вкусом, и я довольствуюсь малым: но у меня все самое лучшее.
Шила спрашивала меня: «Зачем вам такой огромный бассейн?»
Я
Полчаса в этой горячей воде, потом полчаса в холодной ледяном душе. Вы не сможете купаться в таком холодном душе больше двух минут. Но после того, как вы искупались в таком горячем бассейне — девяносто градусов по Фаренгейту, вам хочется окунуться в ледяную воду, и это становится необыкновенным опытом для вас. Перемена от горячего к холодному и наоборот, контрастный душ, это глубокое переживание. Первое переживание касалось тела, а это души. И тогда я полностью уверен в том, что я все еще с вами, здесь, и буду жить по крайней мере еще один день.
Вивек приносит мне завтрак, причем действительно прекрасный завтрак, стакан сока, каждый день одно и то же. Он кажется одинаковым для всех остальных, но не для меня, потому что я не сравниваю. Вчера уже ушло, а завтра еще не наступило. Я не сравниваю. Вивек спросила меня сегодня: «Вам действительно нравится есть одну и ту же пищу каждый день?» Она спросила меня об этом, потому что вчера я сказал, что мне нравится каждый день есть одну и ту же пищу. Она спросила меня: «Вам действительно это нравится?»
Я сказал ей: «Мне всегда нравится пить один и тот же сок, одна и та же еда, потому что трудности возникают только тогда, когда я начинаю сравнивать. Когда вы думаете, что десять лет подряд вы пили один и тот же сок, тогда появляется страх: а делаю ли я все правильно?»
Но меня это не утомляет. Я отбросил сравнение. Я не несу в себе никакой психологической памяти. Я постоянно отбрасываю ее в каждое мгновение, и тогда я могу наслаждаться одними и теми же вещами целую вечность.
Она, должно быть, беспокоилась из-за того, что я сказал вчера. Она, наверное, поговорила с моим личным врачом Девараджем, она спросила у него: «Не должен ли Раджниш поменять свое меню?»
И я успокоил ее: «Я не собираюсь тебе позволить изменить мое меню. Я так привык, что не собираюсь ничего менять!» Меня это не утомляет. В это трудно поверить, но я научился одной вещи: «Если вы можете наслаждаться своим одиночеством, вы можете наслаждаться чем угодно. Если же вы не можете наслаждаться своим одиночеством, вы не можете ничем наслаждаться. Это главный закон».
— Мы добрались до завтрака. Чтобы завершить наши религиозные исторические записи, не могли бы вы сообщить нам о том, что вы едите кроме сока?
— Ничего, кроме сока.
Об общинах во всем мире
Раджниш отвечает на вопросы, касающиеся его общин Раджнишпурам во всем мире.
— Вы глава одной из самых богатых общин в мире...
— Я не глава мировой общины. Я даже не саньясин. В моих руках нет власти, это дело моих саньясинов. А я просто гость.
— Многие политики спрашивали вас, не вы ли управляете всем?
— Нет, никогда. Кому нужна эта гадость? Мне было так трудно выбраться из всего этого. Мне понадобилось много жизней для того, чтобы освободиться от всего этого, а вы просите меня снова нырнуть в это дерьмо? Нет, увольте!