Мгновения вечности
Шрифт:
Когда я был в Индии, то говорил обо всех трудностях, с которыми сталкивается эта страна, а вместе с ней в той или иной степени любая страна. Но ни один политик не был готов слушать меня просто потому, что мои предложения мешали их корыстным планам. Ни один религиозный лидер не хотел слушать меня. Я подрывал саму основу их профессии, их торгового дела.
Ни одному политику не хватило мужества даже встретиться со мной, потому что если бы народ узнал о том, что ко мне пришел премьер-министр или президент, на его политическом горизонте замаячила бы отставка.
Они знали, что я говорю правду, и если бы они послушали меня, тогда Индия не переживала бы такие
С какими же трудностями сталкивается Индия? По сути, это трудности всего мира. Половина населения голодает. Скоро Индия превратится в огромную Эфиопию. Африканская Эфиопия — маленькая страна. Пятьдесят процентов населения Индии составляет четыреста миллионов человек. Если каждый второй гражданин этой страны умирает, то каждый первый не хочет жить в стране мертвых. В Индии могут вспыхнуть мятежи, здесь люди будут становиться коммунистами. Есть все предпосылки к такому развитию ситуации.
Когда человеку нечего терять, он может решиться на что угодно, совершить любое преступление. Если половина населения страны умирает от голода, то вторая половина все равно не будет знать покоя.
Тридцать лет я призываю легализовать аборты. Но такое предложение противоречит религиозным догмам, поэтому верующие ополчились на меня. Они утверждают, что я подрываю религию. Пусть они попросят свои религии дать еду, кров, одежду, работу половине индийцев. Они должны вцепиться в своих религиозных вожаков!
Я часто просил политиков и священников ввести методы контроля над рождаемостью, но они осуждали меня. Они говорили, что я пытаюсь подорвать нравственность населения: мол, если люди станут пить таблетки, тогда индийцы нравственно деградируют, ведь в Индии царит строгое единобрачие.
В Индии и сейчас есть люди, у которых по шестнадцать, восемнадцать детей. Как только женщина достигла половой зрелости, она до самой менопаузы будет рожать. Она превращается в репродуктивную машину. Разумеется, у нее не остается времени на свое личное развитие. Вся ее жизнь это беременность и воспитание детей. Не успел младенец достичь шести месяцев, как его мать уже снова беременна. К женщинам в Индии обращаются как со скотом.
Все это общеизвестно, не нужно даже напрягать интеллект. Но никто не был готов выслушать меня, все думали лишь о морали.
Разуметься, все мои предложения противоречили интересам политиков и священников. Но если бы они послушали меня, тогда Индия не оказалась бы в таком плачевном состоянии, потому что когда я только начал делать такие предложения, население страны было вполовину меньше нынешнего. Индийцы и сейчас ударными темпами производят на свет детей.
Все индийцы были против меня. Вы удивитесь тому, что политики внушали народу, что я еще слишком молод и ничего не смыслю в сложных вопросах морали, религии, духовности. Один девяностолетний политик высшего звена осудил меня лишь за то, что я был молод.
На каком-то публичном собрании я бросил ему открытый вызов. «Я готов обсуждать трудности перед массами народы на этой самой сцене, — сказал я. — И если я не могу быть правым уже только потому, что слишком молод, то вы не можете быть правым уже только потому, что вы старый. Но возраст человека это еще не аргумент. Все решает дискуссия. Я говорю, что население Индии растет столь угрожающими темпами, что скоро здесь все превратятся в нищих. Что вы ответите мне?»
Вообще-то, я сказал, что если у него осталось достоинство, тогда ему следует немедленно покончить с жизнью самоубийством. «Зачем вы нужны? — спросил я. — Чем вы занимаетесь в свои девяносто лет?»
Этот момент даже больше потрясал президентов и премьер-министров Индии. Я говорил о двух вещах: о контроле над рождаемостью (это еще пустяки) и о контроле над умиранием. О втором варианте контроля не говорил еще никто в мире, хотя он вполне логичен. Если вы сделаете так, что людей будет меньше рождаться, это еще только полдела. Глубоким, ветхим старикам, которые стали обузой для других и самих себя, которые бессмысленно страдают, нужно дать право на эвтаназию. И им совсем не нужно бросаться в океан или вешаться на дереве.
Правительство должно в каждой больнице установить специальное оборудование, куда пожелавшие умереть старики могли бы прийти и спокойно уйти. Инъекция усыпляет их, и они уходят в вечность. Пусть у них хотя бы смерть будет прекрасной. Жизнь длится долго. Человек, которому девяносто лет, вряд ли воспринимает жизнь как сказку. Но смерть наступает в несколько секунд. Перед эвтаназией нужно выполнить последнюю волю старика, окружить его уютом. Пусть он за сутки до своей последней процедуры научится быть безмолвным, расслабится, чтобы смерть для него была не черной дырой, а глубокой медитацией. В таком случае мы не только сможем уменьшить население, но и поможем старикам умирать с достоинством, чтобы они улыбались ясно и безмятежно, ведь так они изменят направление потока сознания.
Но политики и священники, конечно же, были против меня. Они говорили, что я проповедую самоубийство, что я попрал основы человеческого закона.
Врачи тоже были против меня, потому что они придерживаются принципов, которые были приняты сотни лет назад. Гиппократ сочинил клятву врача. Каждый врач даже в наше время, выдержав экзамен, должен дать клятву о том, что он будет всегда служить на благо жизни и всеми силами будет противиться гибели человека. В современной Индии клятва Гиппократа стала тупой. Для врачей авторитет Гиппократа гораздо важнее, чем понимание того, что скоро вся Индия вымрет. Врачам нужно клясться в том, что они будут помогать человеку жить прекрасно и умирать прекрасно. Жизнь и смерть не нужно разделять как врагов, это цельное явление. Клятва Гиппократа половинчата. Врач должен клясться, что он будить помогать человеку жить и умирать. Он сделает все, что от него возможно, чтобы ваша жизнь и смерть были красивыми.
Я читал лекции в клубах врачей, медицинских колледжах, университетах, но ни один врач не был готов принять мои идеи из страха, что какой-нибудь врачеватель воспользуется законом об эвтаназии и убьет кого-нибудь. А я отвечал, что и Гиппократ со своей клятвой не остановит доктора, если тот задумал преступление. Разве клятва Гиппократа остановит его? Он все равно добьется своего. Пациент не знает, что с ним делает врач, какие таблетки дают ему, какие уколы делают. Если врач задумал недоброе, он может реализовать свой замысел, и никто не остановит его. На самом деле, клятва защищает его. Но если вы понимаете всю ситуацию, он не может убить молодого пациента, иначе он выйдет за рамки закона. Он может помочь человеку только в том случае, если это глубокий старик, который сам попросил его об эвтаназии, и его семья попрощалась с ним. Тогда совершить преступление будет невозможно.