Мгновения жизни
Шрифт:
— Почему ты так придирчив и недоброжелателен к ней?
— Не знаю, не могу сказать. Вероятно, все дело в том, что я никогда не давал ей шанса. Это говорила моя нечистая совесть. Наверное, я ревную ее к деду. Это выглядит мелко, я знаю, но он был душка.
— Может быть, теперь, когда его нет, она воспрянет духом?
— А за что ты его не любишь?
— Назовем это женской солидарностью.
— Видишь ли, никто не заставлял Луизу выглядеть так, как она выглядела.
Грейс поднялась на ноги.
— Мне пора идти. Я должны быть примерной невесткой. Спасибо за все.
Когда она
— Ничего, если я не буду провожать тебя?
— Все нормально.
Уже наступил восхитительный полдень, и солнце начинало склоняться к горизонту. Сильный северный ветер сменился легким ветерком, и она остановилась на мгновение, чтобы вдохнуть запах цветов табака. На верхнем этаже был виден силуэт пожилой леди, сидящей в кресле с высокой прямой спинкой. Шагая по направлению к Нортбурн-Гарденс, Грейс думала о том обожании, с каким новобрачная Луиза относилась к своему мужу. Божественный: кажется, она использовала именно это слово? Грейс улыбнулась своим мыслям. В этом и состоял секрет счастливого брака — жена должна обожать своего супруга. Неудивительно, что брак самой Грейс закончился, не начавшись.
НЕЛЛ ГОРДОН: Несчастье с детьми положило конец семейной идиллии.
— О, я бы порекомендовала брак всем желающим, — сказала Грейс. — Обычно он начинается так хорошо!
На выходные в гости к ней приехала Анжелика, находящаяся на седьмом месяце беременности. Том, ее супруг, отправился кататься на лыжах.
Грейс потянулась за леденцом на палочке.
— Знаешь что? Я ведь тоже беременна, уже двенадцать недель. — Анжелика придвинулась к ней настолько близко, насколько позволял ей огромный живот, и крепко обняла подругу. На глаза у нее навернулись слезы.
Грейс обняла ее в ответ. Она широко улыбнулась и помахала леденцом в воздухе.
— Посмотри на меня, я — воплощенная добродетель. Не курю, почти не пью спиртного, что же касается прелюбодеяний, то мне сказали, что это исключительно полезно.
— Я рада, что ты счастлива, — сказала Анжелика.
Неделю спустя Грейс потеряла ребенка. Эндрю был разочарован, но справился с этим лучше, чем она ожидала.
В выходные к ней снова приехала Анжелика, она едва втиснулась за руль.
— Я чувствую себя так, словно наношу тебе публичное оскорбление, — заявила она, обнимая Грейс, и та ощутила прикосновение крохотной ножки ребенка подруги к своему опустевшему лону.
Грейс бережно высвободилась из ее объятий.
— Не говори глупостей.
Позже, когда они заканчивали обедать в кухне, она спросила:
— Анжелика, как ему удается так хорошо справляться с этим?
— Потому что он — мужчина, — ответила подруга.
— Я думаю, он испытывает те же чувства, что и я, только не знает, как их выразить.
— Не в этом дело. Ты сама не любишь открыто выражать свои чувства, но даже постороннему человеку видно, что тебе сейчас нелегко.
Грейс не стала дальше распространяться на эту тему. Вместо этого она сказала:
— Он — моя скала.
— Точнее, каменная стена, — поправила ее Анжелика.
Они сошлись во мнении, что все это очень грустно, но так, наверное, даже лучше: природа сама дала ей понять, что с ребенком было что-то не так, очевидно, он просто не готов был увидеть свет. Но Грейс
Анжелика попросила ее стать крестной матерью маленького Майкла. Церемония крещения состоялась весной в Лондоне, и Грейс во все глаза смотрела на Анжелику, стоявшую у купели в юбке и пальто кремового цвета, с младенцем на руках. Меру собственной порядочности, думала она, можно узнать, только когда у твоей лучшей подруги уже есть то, чего тебе не хватает больше всего на свете.
— Я так рада за тебя, — тихонько, чтобы никто не услышал, прошептала она. И снова и снова повторяла про себя: Я так рада за тебя.
Грейс потеряла и другого ребенка, на этот раз после шестнадцати недель беременности. В тот день она отправилась на прогулку и присела ненадолго отдохнуть под плакучей ивой в нижней части сада. Она смотрела, как солнце опускается за горизонт, и рассказывала своему ребенку, как выглядят закат и рассвет.
— Аврора, если ты — девочка, мне хотелось бы назвать тебя Авророй, но, наверное, я в конце концов передумаю, потому что не хочу, чтобы это выглядело претенциозно, как не хочу и того, чтобы люди думали, будто ты — троюродная сестра какого-нибудь графа или полузабытой поп-звезды.
Для середины октября вечер выдался на удивление теплым и мягким. Вот уже несколько дней дул южный ветер, и все только и говорили, что о втором бабьем лете. Листья на деревьях еще не опали, однако были такими пыльными и как будто усталыми, что поневоле хотелось, чтобы это случилось побыстрее и они могли бы спокойно опуститься на землю и наконец отдохнуть.
И вот пока она сидела и разговаривала с ребенком, ее вдруг охватило беспокойство и смутное предчувствие беды. Она постаралась не обращать внимания и осталась на месте, слушая птиц и наслаждаясь свежим воздухом. Внезапно ей стало холодно, и сердце забилось с перебоями. Грейс поняла, что происходит нечто ужасное. Она схватилась обеими руками за живот, плача и молясь, потом поднялась и поспешила к дому.
Бытует мнение, что люди, подобные Грейс — не выставляющие свою жизнерадостность напоказ, склонные видеть происходящее в несколько более черном цвете, чем другие, — не питают никаких надежд на лучшее, что они пессимисты по натуре. Это заблуждение. Грейс продолжала лелеять надежды и верить в будущее, просто об этом никто не знал и не догадывался. Это единственное, что ей оставалось, чтобы не сойти с ума, когда случилось самое худшее и на нее обрушился новый страшный удар, а она стояла, улыбаясь, как дурочка, падающему на нее с небес кулаку и протянув руку, как будто рассчитывая на рукопожатие. Поэтому, после того как ей сказали в больнице, что сканирование, скорее всего, покажет прерывание беременности, она только кивнула и сказала, что все понимает. Но мысленно настраивалась на совсем другой сценарий — Грейс втайне надеялась, что сканирование засвидетельствует: крохотный человечек внутри нее по-прежнему жив, он растет и развивается. «Вы не поверите, — скажет ей техник-ассистент, распрямляясь и сияя. — Прослушивается сердцебиение».