Мгновения жизни
Шрифт:
— Однако, Луиза, ты настоящая красавица.
Когда дотрагиваешься до Артура, он всегда теплый на ощупь, даже зимой, когда гаснет огонь в очаге. Но его присутствие требуется во многих местах одновременно. Он постоянно пребывает в движении, а я остаюсь дрожать от холода в его тени.
Виола делает потрясающие успехи, приводя в восторг месье Гранжана своей аккуратностью, четкостью линий и замысла, своими приглушенными цветами. Моя работа доставляет ему намного меньше удовольствия.
— Слишком много цвета. — Он глядит через мое плечо на мольберт. — Слишком несдержанно. Это грубо, мадам. Вы переходите все границы и пользуетесь
По выражению лица Виолы я заключаю, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не рассмеяться.
— Но, месье Гранжан, я вижу мир именно таким. — Я показываю на сады. — Как я могу нарисовать их по-другому? Взгляните на бордюры, вон туда, и вы увидите, что я права. Может быть, эти растения и выглядят такими аккуратными и ухоженными, но вглядитесь в них повнимательнее, и вы поймете, что они умирают от желания освободиться из плена проволочной сетки. Смотрите, как они стараются дотянуться до края бордюров в своем стремлении убежать отсюда и оказаться на свободе.
Месье Гранжан вздыхает и пожимает плечами. Я уверена, что ему заплатили недостаточно, чтобы он вкладывал душу в наше обучение. Он лишь бормочет что-то о том, что, должно быть, мои глаза отличаются от его и видят нечто другое, когда смотрят на безупречно ухоженные сады Нортбурн-мэнор.
Мы с Виолой усаживаемся пить чай после урока. Артур несказанно доволен и одновременно удивлен, тем что я подружилась с мисс Гластонбери. Он будет отрицать, естественно, но я знаю, что он спрашивает себя, как могла такая жизнерадостная, состоятельная, общительная и знатная особа, как Виола Гластонбери, выбрать себе в компаньонки его бедную Луизу.
— Твои пейзажи действительно очень странные, — говорит Виола. — Твой мир пугает. Тем не менее он красив. — На губах у нее появляется озорная улыбка, когда она спрашивает: — А как насчет меня, какой я предстаю в твоих столь необычных глазах?
Я делаю паузу, чтобы внимательно взглянуть на нее, я всего лишь поддразниваю ее, потому что успела уже достаточно хорошо изучить ее лицо.
— Чистой, — наконец отвечаю я. — Хорошей и доброй. И очень красивой. — Виола смеется, но она покраснела. — Желтой, — добавляю я, — ярко-розовой и оранжевой.
— Я кажусь тебе желтой, розовой и оранжевой? Ты сумасшедшая!
Она все еще смеется, но я серьезно смотрю на нее.
— Не надо так говорить.
— Ох, Луиза, дорогая, это всего лишь фигура речи.
— Я знаю. Но иногда задаю себе вопрос, так ли это на самом деле. — Я гляжу на нее, и она смотрит на меня в ответ, возвращая мне мой взгляд, спокойно и понимающе.
— Виола, неужели тебе никогда не бывает настолько грустно, неужели тебя никогда не гнетет печаль, неужели ты никогда не устаешь от себя самой, что только усилием воли удерживаешься от того, чтобы упасть на землю и зарыться в нее поглубже?
— Нет. Нет, Луиза, мне никогда не приходят в голову подобные мысли. — Она наклоняется ко мне через стол, покрытый чудесной скатертью с вышивкой, и кладет маленькую мягкую ручку на мою ладонь. — А кто заставляет тебя чувствовать так?
— В этом все дело — я сама. Это все я сама. Но иногда у меня возникает ощущение, будто я наделена неким особым даром, что я способна видеть, слышать и понимать мир так, как никто другой. Или, во всяком случае, могла бы, если бы только сумела уловить и обуздать мысли, которые проносятся у меня
Виола по-прежнему держит меня за руку.
— Мне кажется, ты живешь в недобром окружении. Тебе плохо в этом доме.
Я удивленно смотрю на нее.
— Но Артур — сама доброта. Хотя я знаю, иногда он выглядит совсем другим. И он подарил мне сына. Никто не может любить тебя так, как твой ребенок. Иногда я плачу, глядя в его глаза и сознавая, что для него я — самое дорогое существо на свете, как и он для меня.
— Почему ты плачешь от этого?
— Потому что мы можем потерять друг друга. И потому, что моя любовь будет длиться вечно, а его — ослабевать, по мере того как станет взрослеть его мир. С каждым прошедшим годом, с каждой новой дверью, которая откроется перед ним, она будет становиться все слабее и слабее — таков закон природы.
Виола отняла свою руку, и сейчас наливает нам еще по одной чашке чаю с розовыми лепестками. Она сама высушивает лепестки и смешивает их с обычным чаем, купленным у бакалейщика в деревне.
— У тебя очень мрачный взгляд на мир.
— Таким я его вижу. — Наступает мой черед наклониться и взять ее за руку. — Знаешь, в чем заключается самая большая странность? Я не хочу перемен и не желаю меняться сама. Вот что я имею в виду, когда думаю: не сумасшедшая ли я? Я могу ненавидеть себя или испытывать такую огромную печаль, что начинаю бояться, как бы она не осталась со мной навечно. Тем не менее, я довольна, потому что считаю: наступит такой день, когда этот взгляд и станет моим спасением. Да, я отдаю себе отчет в том, что в моих словах полно противоречий. — Я отвожу глаза и смеюсь, чтобы ослабить напряжение. — Понятия не имею, как этого добиться. У меня отсутствует музыкальный слух. Я пробовала писать стихи, но мои опусы казались мне настолько претенциозными, что я только смущенно хихикала и краснела. Мне нравится рисовать, но посмотри, что получается: мои работы не радуют взор и не вдохновляют душу. — Я смотрю на них и разражаюсь смехом. — Они отпугивают.
— Меня — нет, — заявляет Виола. — Но, быть может, если тебе нужна благодарная аудитория, то стоит прислушаться к таким мужчинам, как твой супруг и наш месье, чтобы понять, как понравиться им.
— Но ведь я не понимаю, в чем состоит мое предназначение, и потому месье Гранжан столь нетерпелив со мной. У меня возникает ощущение, будто я следую какому-то ритму, голосу, который звучит у меня в голове, и я хорошо вижу перед собой цель. Но потом, глядя на то, что у меня получилось, я обнаруживаю искаженные пропорции, неверные перспективы, детские линии, отсутствие деталей, и тогда я понимаю отчаяние, которое охватывает беднягу.
— Тогда, возможно, тебе следует в первую очередь обратить внимание на технику рисунка, — советует Виола. — У тебя есть талант и призвание к подобной работе, осталось только набить руку.
Я рассказываю Артуру о том, что посоветовала мне Виола, и он соглашается, что необходимо сосредоточиться на технике рисования.
— Даже к хобби стоит относиться серьезно, — говорит он. — А если ты намерена добиться успеха, тогда необходимо прислушиваться к советам тех, кто разбирается в живописи лучше тебя. Разумеется, если только ты не исповедуешь модную нынче в некоторых кругах идею, что самое главное — это самовыражение, пусть даже при этом ты рисуешь не лучше ребенка, которого впервые оставили наедине с кистями.