Мхитар Спарапет
Шрифт:
— От кого, какого негодяя? Говори, задушу!
Дверь с шумом открылась, и в комнату вбежал Агарон.
— Мать! — гневно крикнул он. — Отпусти ее, мама! Она не виновата, виноват я…
Тикин Сатеник лишилась чувств… Агарон схватил графин с водой. Цамам ударила себя по голове руками, но Агарон зажал девушке рот и не дал крикнуть.
— Молчи! — невозмутимо приказал он. — Запри дверь, никто не должен знать о случившемся. Давай приведем в чувство мать.
Через полчаса Сатеник с мертвенным лицом лежала на тахте и мутными глазами смотрела на Агарона. На ее лице застыло глубокое страдание, которое, казалось, теперь никогда не изгладится.
— Делай
— Неумолимый господь, — сокрушалась Сатеник, — за какие грехи столь караешь меня? — Она плакала, бессильная, беспомощная. — В такое ужасное время… Когда смерть стучится к нам в двери. Сжалься, господи, помилосердствуй…
— Благослови нас, мать, — мрачно потребовал Агарон. — Мои ребята ждут меня. Не время плакать!
Домашнего священника нашли на крепостной стене и привели его в комнату Сатеник. Тикин велела ему отвести сына и Цамам в церковь и сейчас же обвенчать. Священнику показалось, что она шутит.
— Пойдем, торопитесь, а то скоро рассветет, — заспешил Агарон и, схватив Цамам за запястье, потянул к двери. Но не успели они выйти, как на пороге появился Мхитар. Он был спокоен, взор его не выражал ни гнева, ни тревоги. Лишь одежда была запылена и на лице и морщинистом лбу лежала печать усталости.
— Когда успели вырасти? — тихо, словно сам с собою, заговорил он. — Не вчера ли ты еще ходил на четвереньках, Агарон, я и не заметил, как ты вышел из пеленок и уже надел оружие… Да и было ли время заметить это, дитя мое!.. До того ли нам, когда коварный враг не дает ни дня передышки. — Обратившись к жене, он продолжал: — Не горюй, Сатеник, хоть и война, но жизнь ведь идет своим чередом. Кто может помешать этому?.. — Он посмотрел нежным взглядом на опустившихся перед ним на колени Агарона и Цамам и с волнением произнес: — Благословляю ваш венец. Бог свидетель беде нашей, будь мужествен, Агарон, и непоколебим в борьбе за нашу страну. Идите в церковь, и да свершится, что уготовано судьбой.
Агарон поцеловал руку отца. Цамам с трудом сдерживала рыдание, Сатеник же лила слезы.
— Не плачь, Сатеник, — подошел к ней Мхитар. — Венчается сын, радуйся и веселись. А что будет завтра, известно лишь всевышнему.
Агарон взял под руку Цамам, и они вышли вместе со священником.
— Боже мой, что за поколение народилось, — благословив, прошептала вслед ошеломленная Сатеник. Силы покидали ее.
Мхитар бережно посадил жену рядом с собой. Оба молчали некоторое время.
— О чем думаешь, Сатеник? — прервал наконец молчание Мхитар.
Сатеник посмотрела на него. В ее полном печали и страдания взгляде были и упрек, и вместе с тем какое-то сочувствие и сожаление. Мхитар опустил голову.
— О чем я могу еще думать, мой дорогой, когда враг стучится в ворота? — глубоко вздохнув, заговорила она. — Тяжелые господь послал нам испытания, и чем они кончатся — неизвестно. А тут еще твои соратники стали сомневаться в твоих действиях.
— Да, знаю, и таких немало.
— Ускорь прибытие князя Баяндура, Мхитар. Нужно пресечь возможный раскол. Его можно ожидать.
— Несомненно, — тревожно сказал Мхитар. — Но как ускорить, когда Баяндур в ущелье Вайоц ведет тяжелую битву еще с одной огромной турецкой армией. Дай бог, чтобы кончилось успешно. Но не в отсутствии Баяндура вся беда. Есть посерьезнее причина.
— Избавься от смутьянов! — У Сатеник засверкали глаза.
— От скольких? Их много, — простер руки Мхитар. — И как избавиться? Семилетняя война истощила нас: люди начали
— Ты говоришь несправедливо, мой Мхитар. Ты вознес свое имя собственной кровью и отвагой. Ты пользуешься любовью нашего народа и не вправе поносить себя унижающими словами.
— Смиренный достоин унижения, — поднимаясь, сердито произнес Мхитар. — Понимают и хотят ли понять князья и вельможи с благородной кровью, что не честолюбия и богатства ради я жертвовал своей жизнью, а во имя спасения страны, всего бедного и одинокого народа? Вряд ли. Я сражаюсь, зная, что и меня, как моего отца, они когда-нибудь изгонят из нашей страны или коварно уничтожат.
— Боже мой, сколько горя ниспослал ты нам! — простонала Сатеник.
— Я знаю… — продолжал Мхитар. — Но никогда не сверну с избранного пути. Об одном сожалею, что причинял тебе, Сатеник, страдания в течение долгих лет. Ты была достойна поклонения, но я растоптал твои священные чувства. Ты была достойна любви, но не получила ее.
Сатеник зарыдала.
— Нет, я не хочу слышать эти слова, Мхитар. Как могла, я делала полезное для народа, и моя совесть чиста перед тобой и перед богом. Не растравляй душу и мужайся. В эти роковые дни пусть ведут нас заботы страны и народа. Иди и выполни свой долг, как это подобает достойному сыну народа.
Дверь в соседнюю комнату открылась, и на пороге показался полуодетый маленький Давид. Растрепанные волосы спадали ему на лоб. Протирая ручонками большие сонные глаза, он остановился посреди комнаты.
— Мама, турки убежали?
Она отвернулась, чтобы он не увидел ее заплаканных глаз.
— Убегут, мой Давид, — бросился к ребенку Мхитар. — Уж не боишься ли ты?
Давид обхватил голыми теплыми ручонками шею отца, доставив ему этим безграничное наслаждение.
— Я не боюсь, — сказал ребенок, — я знаю, что ты с Агароном прогонишь турков.
— Ну конечно, а когда подрастешь, ты станешь большим полководцем и верхом на коне, с саблей в руках сам выгонишь врагов из нашей страны.
— Ага! — Давид поцеловал отца.
Взволнованный Мхитар передал сына в объятия матери и вышел из комнаты. Не время предаваться чувствам. Сейчас требуется только хладнокровие, суровое хладнокровие, нужно жертвовать всем — собою, женой, ребенком.
На дворе его дожидался Горги Младший. Кругом было темно. Редкие звезды горели на небе. Было темно и на боевых башнях города, в окнах домов, на узких, извилистых улочках. Какое-то тяжелое, мрачное предчувствие охватывало Мхитара. Не мог понять отчего. Оттого ли, что враг все грознее и чаще штурмовал город, или же от зловещих слухов, упорно ходивших по Алидзору? И то и другое тревожило его. Но больше, чем присутствие врага, его беспокоили слухи. Он чувствовал себя бессильным пресечь, остановить их, закрыть рот отчаявшимся. Их много, они множатся со дня на день и становятся угрозой.