Мхитар Спарапет
Шрифт:
Едва спустились в ущелье, как дождь прекратился и показалось солнце — сверкающее, ослепительное. С воинов повалил пар. Люди ожили.
Ущелье Ахавни было зажато лесистыми склонами, на которых высились белые, медно-красные и синие гранитные скалы. Одни напоминали сидящего верблюда, другие — воющего волка, третьи — молящегося человека.
Вдали показался хребет Арцаха. Варандинцы с тоской смотрели на свои, казалось, одетые в пурпур горы. За ними были их родные поселения. С той стороны должен прибыть и человек, которого они едут встречать. Оттуда же прибудет русский царь и его войско.
Солнце после дождя жарило как остервенелое, но было это на удивление приятно и очень подбодрило воинов. Кто-то начал насвистывать старинную песню, кто-то разложил на коленях
Цатур ткнул рукояткой плети ехавшего рядом с ним воина:
— Весна пришла, Вецки Маргар!.. Оглянись вокруг. Земля ждет своего хозяина.
— Да! Пора выводить в поле плуг, — вздохнул Маргар, теребя огненную бороду.
— Что, руки чешутся? — спросил Есаи.
— Земля набухла. Самое время пахать.
— А землю-то получил?
— Четыре сомара. Мхитар обещал дать денег на двух бычков, придет время, прикуплю еще пар шесть быков, если только господь пожелает этого…
— И бросишь войско?
— Не всю ведь жизнь воинами будем. Когда-нибудь придет тому конец, — не то с усмешкой, не то убежденно бросил Вецки Маргар. — Трех сыновей вырастил. Двух отдам в полк, а со старшим поведу хозяйство. Его я сразу женил, как только землю получил. Еще по осени. — Маргар ослабил поводья. — Вот только невестка, сатана, оказалась бездельницей.
— Должно быть, позарился на дочку богатея, не иначе, — заключил Есаи.
— Есть грех, священникову дочку сосватали. Знатный дом. Избави вас бог от такой невестки. Чуть по миру не пустила, проклятая. Но и я свое дело сделал. Пусть теперь батюшка облизывается. Да, видная была девушка, руки-ноги — все по стати, и лицо — облако из Дарпаса, красное, круглое… Батюшка с попадьей на все лады расхваливали дочку, таким соловьем на людях заливались. А когда сватать пошли, они еще отказывали. Это потом только согласились. Ну, решили мы повенчать их. Я, правда, сказал батюшке, что одной ногой привязан к войску и если, мол, дочь твоя не гнушается работой, тогда возьмем — жене помощница будет. А не то разойдемся миром… Священник саном своим поклялся, что дочка у него на все руки горазда. Мы и поверили. Поженили дите, привели невестку домой. Проходит день и пять дней, а там и десять, видим, ни к чему она рук не прикладывает. Негодница даже за водой не ходит. Говорю жене: невестка наша — бездельница, как быть? Жена тоже горем исходит, бьет себя по коленям… Не приведи господи. Ни теста замесить, ни одежду сшить, ни корову подоить… Хоть погибай… Зато аппетитом бог не обидел, наравне со всеми ела. Но что поделаешь — сын привязался к этой бездельнице. Бывало, милуются до утра в своем углу… «Ну, — думаю, — ничего, он у меня богатырь. Парень что надо. Скоро нащелкает себе сынов. Я их всех и отдам Давид-Беку. Сам-то старею, с меня довольно. И от невестки, глядишь, прок будет». Ох, люди добрые, хранит вас господь от такой невестки! — махнул рукой Маргар. — Как-то раз детей дома не было… Только я, жена да эта змея подколодная… В доме ни капли воды, а тут еще жена нездорова. Решил я устыдить невестку — взял кувшин, хотел пойти за водой. Жена схватилась за кувшин, держит, не пускает. Кричит: «Чтоб мне ослепнуть, да разве мужчины ходят за водой!» Я тяну кувшин к себе, она к себе, а невестка не только с места не тронулась, но даже сказала: «Зачем ссоритесь, пусть сперва один сходит, потом — другой».
— Ха-ха-ха!.. — рассмеялись воины.
— Вот это невестка…
— Чего гогочете! — рассердился Маргар. — Как услышал я такое, кровь в голову ударила. Подумал, возьму вилы, исполосую эту дрянь. Жаль только, жена не пустила. Так и пошел сам за водой. Никакой науки она из этого не вынесла. Ела, пила себе и с каждым днем, проклятая, все расцветала…
— Чем же все это кончилось? — едва сдерживая смех, спросил Есаи.
— Будь он проклят, этот конец, — простонал Маргар. — Что я, князь, чтоб задаром кормить бездельницу… Тоже кое-что сотворил. Встретил однажды пройдоху попа, он и говорит мне: «Сват Маргар, хочу поехать в Дизак, купить коня. Что скажешь?» Отвечаю: это, мол, очень хорошо, батюшка-сват, но зачем же тебе таскаться в Дизак? У меня
На другой день сват мой собрался в соседнее село на крестины. Седлает он коня, а несчастная животина ног не волочит. Как ни старался сват, а сдвинуть коня с места не мог. Понял тут батюшка, что я обманул его. Бежит в село, собирает народ, зовет и меня. «Этот, говорит, так его разэдак! — нечестивый человек не постыдился продать мне такую негодную лошадь. Сейчас же, — кричит, — верни мои деньги и забирай свою падаль!» Тут-то я ему при всем честном народе и выложил: «Не очень, говорю, ори, батюшка. Не ты ли первый обманул меня? Подсунул свою ленивую, негодную дочь — ни метлы в руки взять, ни воды принести, ничего делать не хочет. Самая что ни на есть лентяйка на свете. Вот когда ты заберешь свою дочь, тогда и я заберу лошадь. На том и весь сказ!» Батюшка еще для виду немного покричал, но скоро остыл и присмирел…
— Хорошо ты с ним расправился! — одобрительно отозвались со всех сторон.
— А невестка после этого стала на что-нибудь годна или нет?..
— Преставилась, — равнодушно ответил Маргар.
— Нечто от безделья?
— Э, — отмахнулся Маргар. — Умерла, и все тут!.. Откуда мне знать отчего. Вот уже месяц, как отдала богу душу… Похоронили, значит, привели другую невестку — дочь рамика: ну чистое золото.
— Недаром говорят, отрезай прут с собственного куста. Что они умеют, эти из богатых домов, — знай себе жрут да прохлаждаются, — заключил Есаи…
Солнце уже улеглось на белоснежную подушку горы, когда Мхитар и его свита добрались до Цицернаванка. Вардапет Авшар Тэр-Гаспар в сопровождении духовных отцов и монастырской братии вышел навстречу Мхитару.
— Есть вести? — осведомился Мхитар.
— Только что сообщили: скоро будут, — ответил вардапет.
Не успели еще прибывшие въехать в монастырь и спешиться, как стоявший на скале дозорный монах подал знак, что едут. Тут же доложили спарапету. Он вышел из храма в полном облачении, во всех доспехах, окруженный меликами, сотниками и монахами.
Взойдя на монастырскую стену, Мхитар приник к подзорной трубе и взглянул на дорогу, что вела из Арцаха в Цицернаванк.
— Подымите знамена, — приказал он, сходя вниз, — и постройте войско!
Сотники бросились исполнять его приказание. Воины оживились.
Посольская кавалькада быстро приближалась. Порою она терялась на поворотах, потом снова показывалась на склоне горы. Под лучами заходящего солнца поблескивали оружие и шитые золотом одежды.
Вскоре ясно завиделось русское знамя. Впервые развевалось оно на Армянской земле.
Полк спарапета выдвинулся вперед. В головной колонне загорелись цветами радуги знамена Давид-Бека, Верховного Армянского Собрания, заискрились штандарты спарапета и меликов. Неумолчно звонили монастырские колокола. В радостном восторге застыли воины. Спарапет Мхитар сошел с коня. То же сделали посланник и сопровождающие его лица. Возглавляющий Арцахское войско князь Ованес сказал что-то послу. Тот продвинулся вперед и, взяв у шедших рядом с ним офицеров свиток, приложил его ко лбу, поцеловал, затем прижал к груди и произнес: