Мхитар Спарапет
Шрифт:
— От великого государя всея Руси Петра Алексеевича нижайший поклон земле Армянской, славному Давид-Беку, военачальникам, войску, духовенству и всему армянскому народу.
Его слова тотчас перевели.
— Слава богопомазанному царю, императору Петру Алексеевичу!.. — ответил спарапет.
Ущелье загремело от громких криков:
— Да живет великий царь Руси!..
— Добро пожаловать в нашу страну, посол великого царя! — продолжал Мхитар. — Ты желанный гость, и мы просим тебя, раздели хлеб-соль нашего братства.
Вардапет Авшар Тэр-Гаспар поднес на серебряном блюде хлеб-соль.
— Да будет так во веки веков, — откушав хлеба, сказал он.
— Да будет!.. — повторили армяне.
Одеяние двух русских офицеров, которые сопровождали посла, произвело на армянских меликов и военачальников завораживающее впечатление. На голове у русских были широкополые треуголки, шитые по краям золотом, украшенные к тому же и страусовыми перьями. На светло-зеленых суконных кафтанах, едва доходивших до колен, алели перекинутые через правое плечо ярко-красные атласные ленты в пядь шириною. Они заканчивались внизу золотыми кистями. Рукава кафтанов отогнуты у запястья и тоже обшиты золототканой парчой. Станы перехвачены широкими поясами. На ногах белые длинные чулки. Обуты оба в красные сапоги с короткими голенищами, завершающимися кисточкой. Безбородые, зато усатые и с пышными бакенбардами.
Оружие, пуговицы на кафтанах — все сверкало.
Армянские мелики еще никогда не видели людей, одетых так роскошно. Особое восхищение вызывали развевающиеся на ветру красные накидки.
Офицеры были серьезны и торжественны. Но и они с не меньшим удивлением разглядывали стоявших перед ними армянских воинов — темнокожих, темнобровых и даже с виду явно отважных.
— Вот, выходит, какие они, царевы люди? — удивился Семеон. — Одного золота сколько на каждом… Счастливая, знать, у них страна!..
— Попридержи язык, человек божий, — упрекнул Цатур, хотя в душе и сам не без зависти дивился на русских.
Все торжественно вошли в ограду монастыря. Авшар Тэр-Гаспар, читая псалмы, шагал впереди. Шедшая за престарелым монахом братия несла высоко в руках иконы, с которых свисали унизанные жемчугами кисти. Курился ладан. Вардапет двигался медленно, время от времени осеняя войско и гостей серебряным крестом.
Наконец вошли в храм. После краткого молебствия по случаю прибытия гостей вардапет пригласил к столу.
В трапезе принимали участие только посол с двумя офицерами и Мхитар с меликами. Сотников не пригласили. Тэр-Аветис восседал между русскими офицерами и без конца угощал их. Они с трудом разжевывали непривычный армянский хлеб — лаваш и приправленное тмином вареное мясо, с опаской пробовали зелень — мяту и крессалат. Однако, по всему было видно, еда им понравилась, с угощениями расправлялись дружно.
Разговор за столом в основном вели Авшар Тэр-Гаспар и русский посланник. Настоятель рассказывал о своем древнем монастыре.
Молчание спарапета казалось царскому послу странным. Мхитар только из вежливости изредка задавал вопросы, не имеющие касательства к приезду посольства. А послу хотелось поскорее зачитать армянским воеводам грамоту царя, но он дожидался, пока об этом заговорит сам спарапет.
Трапеза затянулась. Наконец Мхитар встал.
—
— С удовольствием, господин спарапет, — согласился посланник.
Гостей удобно разместили. Мхитар приказал усилить охрану и назначил Бархудара начальником ночных караулов.
Стояла звездная ночь. Постепенно в Цицернаванке воцарился покой. Лишь река рычала под стенами монастыря да порою со стороны горы Ишхан-Мец вспыхивали слабые зарницы и раздавался глухой гром.
Тропка из Дзагедзора в Пхндзакар вилась по лесистым ущельям. Солнце после ночного дождя, яркое, словно омытое, торопилось высушить землю, деревья, камни. Горы дышали весенней свежестью. Весело чирикали воробьи, переговаривались перепелки. Фыркал выбравшийся из темных зарослей на росистую прогалину фазан. Воздух от благоухания серой мяты, пробивавшейся по берегам ручейков и речушек, был легким и приятным.
Поднимаясь по тропке, рядышком ехали Цамам и Агарон. Сзади, небрежно восседая на пегой лошади, плелся пожилой воин. Цамам радостно и без умолку болтала, то и дело смеялась. Вертелась в седле, пела и снова без надобности смеялась. Ее ребячество было не по душе Агарону. Он сердился. Но одернуть девочку, особенно в присутствии постороннего человека, стыдился. Умел он держаться гордо и с достоинством. И не любил, когда его принимали за ребенка. С подчиненными отца обычно говорил, как взрослый, подражая в этом Бандур-Закарии. Был уверен, что отец поступает неверно, запросто обращаясь с воинами. То ли дело Бандур-Закария. Стоило ему показаться в казармах, воины тотчас вскакивали и вставали перед ним навытяжку. А отец балует воинов. Он может порой запросто выпить с Есаи — этим вчерашним бродягой. Часто ночует в казарме…
В полдень доехали до ущелья реки Ахавни и тут встретили возвращавшийся из Цицернаванка полк, который сопровождал царского посланца. Мхитар очень удивился, увидев сына и Цамам, и уже поднял было плеть, но спохватился и сдержался. Принужденно улыбнувшись, объяснил послу, что встретил своих детей, а мимоходом успел грозным взглядом дать понять сыну и сопровождающему его воину, что еще посчитается с ними.
Послу Агарон понравился. Подозвав отрока, он вынул из кармана изготовленную в Голландии круглую серебряную медаль с изображением царя Петра и прикрепил ее к груди Агарона. От радости тот был на седьмом небе и в порыве благодарности поцеловал послу руку.
Цамам, как завороженная, смотрела на русских офицеров. И вдруг неожиданно рванула лошадь, кинулась и припала к груди офицера. Тот на миг смутился, потом поцеловал девочку. Посол что-то сказал ему, и офицер, сняв с себя крест, надел его на шею Цамам.
— Рус, рус!.. — радостно воскликнула она.
Все были взволнованы. У многих на глазах блестели слезы.
Вардапет Авшар Тэр-Гаспар простер к небу руки и осипшим голосом возгласил:
— Боже всемогущий, да будет твоя благодатная длань всегда простерта над этими детьми. И да будет нерушима наша дружба с русскими!