Мичуринский проспект
Шрифт:
Здесь все держалось на круговой поруке, что, впрочем, не мешало выстроению пирамиды власти. Тут, как и в любой российской государственной организации, жутко отдавало совком, и пропасть между начальником и подчиненным была бездонной. Руководство Академии срало на начальников институтов (да, в этой клоаке целых три института), начальники институтов срали на руководство факультетов, руководство факультетов -- на курсовое начальство, курсовики -- на слушателей, а слушателям срать было не на кого, потому они просто гребли говно лопатами и прочим инвентарем.
Здесь нельзя было высовываться -- грызли сразу. А
И так шесть дней в неделю, я пытался заполнить эту тягучую пытку учебой, пытался уйти в книги и лекции. Но после первой сессии понял, что это настолько же бесполезно как и занятия с репетиторами. Здесь никто и не думает получать или давать знания, здесь просто получают и дают диплом. Преподавателям было также наплевать на предмет, как и слушателям. За исключением разве что языков, да и то не всех. Но больше всего печалило то, что учиться здесь, даже при желании, было попросту нечему.
Помимо всего это Воронин дал мне кличку, которая, как и мои унижения начиналась с говна -- Шитман. Потом она, почему-то эволюционировала в "Шульман", а потом, что не лишено логики, в "Жид". За глаза Жидом меня называли все. В глаза немногие, и то редко. Видно стеснялись.
Воронин одним награждением меня столь звучным прозвищем не ограничился. Однажды, когда я спешил в аудиторию, кто-то запер перед самым моим носом дверь. Я попытался ее отпереть. У меня ничего не получилось. Дверь нисколько не контрастировала с всеобщим запустением, а потому была деревянной и не имела замка. Мне стало интересно, что же мешает мне ее открыть, и я посмотрел в отверстие. В нем я увидел пухлые губы уебка Воронина и последовавший из них плевок.
– - Зачем ты это сделал?
– - спросил я его.
– - А что еще с тобой делать?
– - ответил он.
Ближе к концу года, когда большинству из нас исполнилось восемнадцать, начались караулы. Как оказалось, присягу несовершеннолетний принимать может, а вот ходить в наряды с оружием -- нет. По сравнению с караулом наряд по столовой, даже в самом худшем его варианте -- на котломойке, казался халявой.
Этот наряд начинался даже не с развода и получения оружия, а с подготовки. Перед каждым заступлением, нужно было сдавать зачет по уставу, не по всему конечно, по частям тебя касающимся. Нужные статьи нужно было знать наизусть слово в слово. Любого караульного на разводе мог их спросить дежурный офицер, и если ему что-то не нравилось, то караул отправляли на повторную подготовку. И так до бесконечности, пока офицеру не понравятся ответы. Все бы ничего, только вот посты никто и никогда не оставляет, а поэтому караул мог длиться часов тридцать.
И, конечно, в этом наряде тоже имелись свои хорошие и плохие посты, а также удачные и неудачные смены. Охрана двух из трех постов осуществлялась путем обхода территории под видеонаблюдением. Ясное дело, что уже после первых караулов все знали места,
Посты находились под круглосуточной охраной и люди, их остерегавшие, должны были сменяться каждые два часа. Этот график мог корректироваться, в зависимости от различных обстоятельств. Наиболее веской и распространенной причиной являлась как раз задержка меняющего караула, и именно поэтому больше всех везло тем, кто попадал в первую смену, а меньше всех тем, кто попадал в последнюю, третью. Как не трудно догадаться мне всегда доставалась третья смена и первый пост.
Чача, как не пользующийся особым авторитетом командир, делал хорошо сильным и гнобил слабых. Но, если с распределением смен все ясно -- имеешь вес во взводе иди в удобную первую, не имеешь -- в неудобную третью, то с постами дела обстояли несколько сложней. Первый пост действительно считался почетным, и ставить на него чухана в форме не по размеру -- апофеоз распиздяйства. Но всем, в том числе и курсовикам, было насрать. Поэтому я туда ходил каждый раз. И каждый раз в третью смену.
– - Так, -- начал Чача распределять посты, -- и на первый пост, в третью смену у нас идет Клевцов...
Готовящийся к разводу взвод одобрительно засмеялся. Мне было не до смеха.
– - Да почему опять я?
– - Так получилось, -- Чача отвел глаза, сдерживая улыбку.
Единственным плюсом в моем положении было то, что я уже наизусть помнил то, что мне вверено под охрану и границы поста. Границы поста огорожены красным канатом, а под охраной у меня было знамя части, пара орденов Ленина, да стеклянный шкаф с печатями.
Но кого это волновало? Мы сидели два часа до развода и учили устав. Хорошо если хоть кто-то открывал книгу за все это время. А так все просто трепались обо всем на свете, да отпускали шутки. Но так положено. Делай что хочешь, но сиди.
Тут все регулировалось тупыми и вредными правилами. К началу второго курса уже определилась презренная каста ботаников, которые по три часа после пар ждали в базовых аудиториях пока пройдет самоподготовка по предметам, чтобы подняться, наконец, в общагу или поехать домой и начать учить материал. На самоподготовке каждый находил себе какое-нибудь занятие, и никогда этим занятием не была учеба.
Время до развода тянулось невыносимо долго, но ничто в этом мире не длится вечно, ни хорошее, ни плохое, а потому старшина, поставленный в тот раз начальником караула, скомандовал строиться.
Развод прошел гладко. Нас не отправлял на дополнительную подготовку ни разу, а сразу отправили получать оружие. Каждому по старенькому калашу, штык-ножу и обойме патронов. Академия была полна слухов и легенд, и одна из них гласила, что как-то раз пьяный старшекурсник полез в общагу через третий пост. Когда второкурсник-технарь, заметил висящее на заборе тело, то не задумываясь дал очередь. Вышла вся обойма, и только один патрон угодил в цель, в жопу. Итог: технарю объявили благодарность и пять суток отпуска, а старшекурсника отчислили.