Microsoft Word - Документ3
Шрифт:
должны заплатить! Ясно?!
– Да ясно, ясно...
– Вот так! Ноль этим гнидам пощады!
Усатый строго оглядывает пацаненка, потом скидывает с плеча ранец, достает
из него белую маску. Оглядывает ее, словно видит впервые и не понимает, откуда
она взялась у него в рюкзаке. Потом натягивает ее на себя.
На вид композитный материал, из которого она сделана, неотличим от
мрамора.
Лицо на маске
видел саму статую в музее. Глаза у нее пустые, без зрачков – закатились или
бельмами затянуло. Лицо холодное, бесстрастное, парализованное. Слишком
правильные черты. Лепили его или с самого бога, или с очень красивого мертвеца. У
людей – живых – таких лиц не бывает.
Пацаненок лезет в свой мешок, вытаскивает из них точно такую же маску,
надевает ее и замирает, похожий на скрученную пружину, готовую развернуться в
любой момент.
Потом и пухлый бизнесмен выуживает откуда--то свою маску – копию тех, что
нашлись у парнишки и у усатого. Суетливо выхватывает откуда--то аполлоново лицо
худой мужичок, неспешно пристегивает к себе мраморную личину ушастый. За ним
следуют громила с нарушенным лицом, Витрувианский человек; лохматый парень
скидывает свою разноцветную гавайку и облачается в черный комбинезон – как у
остальных, закрывает лицо маской бога красоты и юности, за ним и губастый
балагур. Теперь обезличены и обмундированы в черные одежды все девятеро.
– Уснул? – поворачивается ко мне тот, что был усатым.
Я достаю свою маску – последним.
Приехали.
Стена, из которой мы выходим, превращена в панно – на всю ее огроменную
площадь нанесено граффити. Наивное, яркое, слащавое: улыбающиеся смуглые
богатыри с квадратным подбородками и мыльными пузырями на головах, арийские
самки в серебряных комбинезонах, смеющиеся дети с умными взрослыми глазами,
легкие прозрачные небоскребы, а над ними – перетекающее в синий космос
безоблачное небо, в которое стартуют десятки белых кораблей--«Альбатросов»,
изготавливаясь, видимо, прыгнуть через межзвездное пространство к другим
мирам, покорить их и навести туда мосты с битком набитой счастливыми
человечками Земли.
Между небом и космосом – многометровыми буквами название этой румяной
утопии: «БУДУЩЕЕ».
Черт знает, когда это все намалевали. Давно, наверное – раз еще рисовали, а
не пустили на стену проекцию или не поставили экран. Раз тратили еще краску на
изображения детей. Наверное, очень давно, раз еще верили в освоение космоса. Зато
точно ясно, что с тех самых пор, как эту идиллию тут изобразили, не чистили ее ни
разу –
словно картины средневековых мастеров. Небо посмурнело. Люди,
заламинированные в жир, выглядят нездорово: скалятся желтыми зубами, таращат
желтые белки глаз, и радость их кажется натужной, словно в концлагерь приехал
фотограф из газеты и велел всем улыбаться.
Занятно. Модели, которые позировали художнику столетия назад, наверное,
ничуть не изменились с тех пор. А их изображения потускнели, закоптились,
растрескались. Портретам время не идет на пользу, это еще вечный юноша Уайльд
подметил. А нам на время плевать. Мы временем не болеем.
Выход из лифтовой кабины устроен там, где на стене нарисован последний не
взмывший еще к далеким звездам космический корабль, и обыгран в меру фантазии
автора: двери лифта – двери межгалактического челнока.
Так получается, что вылезаем мы в устаревшем БУДУЩЕМ из корабля,
который так никуда и не полетел. И правильно, кстати, сделал. Не хера там ловить.
А перед нами – настоящее.
Бокс, в который мы попали, метров пятьдесят в высоту и чуть ли не по
полкилометра в длину и ширину; точней не сказать, потому что насквозь его
проглядеть трудно. От пола до потолка громоздятся скрученные из композитных
каркасов конструкции, похожие на склад какого--то мегамаркета, на его бесконечные
стеллажи и антресоли. И этот скелет, состоящий из столбов и полок, превратился в
целый коралловый риф, населенный самой причудливой живностью.
Каждая полка – полтора метра, не разогнуться, одни огорожены хлипкими
заборчиками, другие обустроены тонкими разноцветными стенками из всяческого
хлама, третьи – голые. И по этим полкам, которых тут миллион, разложен миллион
человеческих жизней. Каждая клетушка – чья--то халупа, лавка, ночлежка или
харчевня. В воздухе висит пряный туман: пар человеческого дыхания пополам с
дымом готовящейся еды, пот пополам со специями, запах мочи пополам с
экзотическими ароматизаторами.
Каркасы стоят плотно, от одного можно с разбегу перепрыгнуть к другому.
Прыгать нестрашно даже на высоте каких--нибудь тридцатых карликовых этажей:
между каркасами повсюду проброшены висячие мостики, налажены канатные
дорожки, протянуты какие--то веревки с сушащимся бельем – даже если оступиться,
в полете непременно за что--нибудь зацепишься.
Облепленные мириадами жилых ракушек, каркасы кишат людьми. Пестрая
толпа до отказа набилась на первый уровень, «наземный» -- хотя от настоящей земли