Мидлштейны
Шрифт:
На ней Пьер и голубоглазый парень с ирокезом и азиатской внешностью чокались стаканчиками мороженого. Пьер объяснил, что это — его бывший ученик, который участвует в шоу «Так значит, ты умеешь танцевать?». Он прошел в финал, и теперь ему нужны голоса зрителей.
— Принимают и звонки, и сообщения, если писать вам больше нравится.
Ей не нравилось, но почему не попробовать?
Урок шел полтора часа, а дом родителей мужа — тот самый, где выросли Бенни и его сестра, Робин, — был в десяти минутах езды от студии. Это значило, что у Рашели есть по крайней мере час. Вполне достаточно, чтобы поговорить со свекровью о зубах и, возможно, о более серьезной проблеме — здоровье, которую Эди даже не пыталась решить, несмотря
Отец Бенни все время отмахивался: «Ты же знаешь свою мать. Если упрется, ее не заставишь». Больше на эту тему он не распространялся. Просто не хотел спорить с женой. Со своими детьми, внуками и Рашелью она обращалась чудесно, а Ричарда постоянно клевала, будто воробей крошку, до которой никак не добраться. Рашель этого не одобряла.
Она была уверена, что поддерживать Эди — обязанность мужа, но в конце концов пришлось взяться самой. Рашель проехала длинную вереницу новых домов, потом еще одну и оказалась в переулочке, полном зданий, построенных еще в шестидесятые. Владельцы так и не продали их застройщикам или напрямую — новым жильцам. Одинаковые дома попадались через один. Многие — в деревенском стиле, у каждого задний двор окружен забором. В теплое время здесь цвели старые американские вязы. Славный тихий квартал. В семейных альбомах Рашель видела, каким был дом тридцать лет назад. У толстой ивы, покрытой сережками, стояли Бенни и Робин. Сестра — коренастая, под рубашкой-поло — маленькие груди торчком, брат — в кепке с логотипом команды «Кабз» и бейсбольной перчатке. Улыбка до ушей, на зубах брекеты, весь так и светится. Как вышло, что Бенни — такой жизнерадостный, а Робин всегда мрачная? Никто не знал. Гены — вот и все, что можно было предположить. Иву спилили, напротив гаража на две машины росли теперь лишь низкие кустики, неровно подстриженные Эди, которая по весне иногда кромсала их огромным секатором. «Люблю свежий воздух», — говорила она.
Рашель остановилась на другой стороне улицы, но из машины не вышла и зажигание не выключила — так и не смогла себя заставить. «Несправедливо!» — думала она. Слово жарко вспыхивало, жгло ее, точно клеймо. Почему она согласилась? Потому что это — их общая беда. Потому что ее задача — беречь здоровье и счастье близких. Потому что в трудную минуту муж подставлял ей плечо, и она платила ему тем же. Например, сейчас.
Дверь открылась, вышла Эди в необъятной норковой шубе и такой же шапке, что достались ей в наследство от рослой и грузной матери. («Морально я против меха, — однажды сказала Эди. — Но если шуба уже есть, ведь не выбросишь». Рашель тогда погладила мех изящной наманикюренной ручкой и представила, что однажды возьмет эту шубу себе. «Да, норкой разбрасываться нельзя», — согласилась она со свекровью.) Рашель и глазом не успела моргнуть, как Эди села в свою машину и уехала.
Невестка, не раздумывая, последовала за свекровью. Мимо школьного стадиона, где шел матч и на цифровом табло мигала надпись «Вперед, ребята!», потом к «Макдоналдсу». Эди почти не задержалась у окошка «Макавто», вернулась на дорогу, но поехала не домой, а в другую сторону. Рашель продолжала следить, снедаемая постыдным любопытством. Следующим оказался «Бургер кинг», снова окошко для водителей. Прежде чем выехать на главную дорогу, Эди приостановилась на парковке перед мусорным контейнером и швырнула в него скомканный пакет из «Макдоналдса» и пустой стаканчик. Меткий бросок.
Эди уезжала от дома все дальше, и Рашель совсем загрустила. Уголки ее губ слегка опустились, она тихо, покорно вздыхала, выпуская воздух через нос. Примерно через милю свекровь повернула к торговому комплексу. Остановилась возле китайского ресторана, едва освещенного
«Она же умирает, — подумала Рашель. — Неужели мы не сможем ей помочь?»
Хотелось ворваться в ресторанчик, схватить Эди за воротник ее прекрасной шубы и потребовать… потребовать чего? Чтобы она прекратила есть? Прекратила есть все подряд? Но тогда станет ясно, что невестка за ней шпионит, а в этом Рашель ни за что не призналась бы.
Она поехала в студию — квартал и еще квартал, поворот налево, потом направо. До конца урока осталось двадцать минут, и Рашель успела понаблюдать, как занимаются близнецы. Какие же они славные, здоровые, стройные! Линией рта Эмили немного напоминала тетю Робин, у нее такие же грустные, плотно сжатые, но привлекательные губы. Джош был вылитый Бенни — темные густые волосы ежиком, на удивление красивые брови, сдержанная, решительная улыбка. Разве могут они превратиться в подобия своей бабушки? Правда, Эмили иногда хандрила. Скорей всего, не из-за проблем с питанием, однако проследить за этим не мешает.
Пока дети собирались, Рашель и Пьер стояли в дверях. Она принялась осторожно выяснять, что думает учитель.
— Надеюсь, дети не совсем безнадежны?
— Неограненные бриллианты, — ответил Пьер и подмигнул. — Ждут своего часа, чтобы засверкать.
Он взмахнул руками, и Рашель готова была поклясться, что в воздухе остались искорки волшебной пыльцы.
— Дорогая Рашель, а как ваши дела? Вы готовитесь к большому празднику!
Она уже плакалась ему насчет фонтана. При мысли о литрах шоколада, что взлетают и падают в булькающее озеро, ей становилось дурно. Прямой путь к кариесу — по меньшей мере. Но что делать? Праздник устраивали не для нее, а для детей и близких. «Немного шоколада никому не повредит», — сказал тогда Пьер и расхохотался. Рашель тоже засмеялась, хоть и не уловила смысл шутки.
— На следующей неделе разошлю напоминания с датой. Мы заказали такие магнитики…
Она достала один из кошелька. На нем была надпись: «Бней-мицва Дожша и Эмили, 5 июня 2010 года. Сегодня повеселимся!»
— Вы, конечно же, в списке гостей.
Само собой выскочило. Она ведь не собиралась его приглашать. Правда, будет замечательно, если Пьер станцует.
— Очень мило с вашей стороны, — сказал он.
Рашель покраснела.
— Я понимаю, вы — человек занятой. Вас, наверное, зовут на все вечеринки.
— Нет, приглашают меня не так уж и часто. Думаю, многих беспокоит, с кем я приду, — засмеялся Пьер.
Шутка касалась его личной жизни, которую он не особенно скрывал.
— Приводите, кого хотите, — сказала Рашель, украдкой взглянув на фотографии звезд.
Она и в самом деле не возражала.
— Я посмотрю свое расписание, — ответил Пьер.
Рашель просто сердцем чувствовала — знала! — что он тоже говорит искренне.
Когда они вернулись, Бенни накрывал на стол. Рядом стояла коробка с пиццей. Он еще не снял костюм — старенький, стрелки на брюках еле видны. «Завтра же отнесу его в секонд-хенд», — подумала Рашель. Муж явно только что приехал. Сегодня была его очередь готовить, а он сжульничал и заказал пиццу.
— Ты хотя бы салат купил? — спросила Рашель. — Хоть что-нибудь полезное?
Бенни достал из сумки большую коробку салата.
— Я что, сумасшедший? Ты же меня тогда отправишь спать в конуру.
— У нас нет ни конуры, ни собаки, — заметил Джош.
— Это выражение такое, — объяснил Бенни. — Шутка. Где твое чувство юмора? И когда мой сын успел стать занудой?
— Он совсем не зануда, — сказала Рашель. — Видел бы ты, как он сегодня танцевал.
Сели ужинать. Бенни расспрашивал близнецов, как прошел день. Он действительно занимался детьми, и Рашель это очень ценила. Ее отец — несчастный, измотанный, уставший от работы, жены, ребенка, жизни, всего на свете — редко обращал внимание на дочь. Он ужинал с каменным лицом, под его суровыми взглядами Рашель с матерью даже пикнуть не смели.