Мифология русских войн. Том II
Шрифт:
Даже во время Ливонской войны Вена искала антипольского и антитурецкого союза с Москвой, несмотря на то, что Ливония, покаряемая и разоряемая войсками Ивана Грозного, считалась Имперской территорией. Умирающий император Максимилиан Второй лишь просил царя Ивана Четвертого — «Чтоб никоторой войны убогой Ливонской земле не чинили» [103] .
Более того — австрийских послов в Москве никогда не оскорбляли — в отличие от литовцев, на глазах у которых опричники могли изрубить на куски подаренного коня. Им никогда не вручали царские дары от лица посольских дьяков — так в Кремле обычно унижали шведских послов: «Если с имперскими дипломатами Москва лишь играла в церемониальные игры, то их коллеги из Речи Посполитой и Швеции сталкивались не просто с унижениями и издевательствами, но подчас рисковали жизнью, приезжая в Кремль» [104] .
103
Послание от 12 августа 1576 года // Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Тома 1–2. Священная Римская Империя. СПб., 1851, том 1, стб. 650.
104
Панов
В 1580 году Иван Грозный отправил в Прагу к императору Священной Римской Империи Рудольфу («в Прагу к цесарю Рудольфу») посла Истому (Леонтия) Шеврыгина. Одна из тем переговоров — закупка военных товаров, в чем Прага Москве отказала.
И все же этот визит стал вехой в культурной истории России. Ибо тот Истома стал первым русским, которому было позволено надеть «немецко платье» [105] .
При наличии общих врагов Москва и Петербург столетиями были в союзе в Веной (кроме опереточной имитации войны в 1809–12 годах [106] ).
105
Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Тома 1–2. Священная Римская Империя. СПб., 1851 том 1, стб. 815.
106
Сначала Россия была в союзе с Наполеоном и имитировала войну с Австрией (см. Казаков Н. И. Тайна русской стратегии в австро-французской войне 1809 г. // История СССР. 1969. № 6, сс. 63–80). Затем — наоборот. Министр иностранных дел Австрии Меттерних во время беседы с российским посланником в Вене Г. О. Штакельбергом 24(12) апреля 1812 г. выразил готовность вступить в тайное соглашение о том, что австрийские войска, которые по договору с Наполеоном обязаны войти в Россию, в Галиции и Трансильвании не будут действовать против нее. (см. Попов А. Н. Отечественная война 1812 года. Т. I. М., 1905, с.490). В декабре того же года уже во время Заграничного Похода в Польше «русские командиры проявили незаурядные гибкость и изобретательность. Они избегали любых столкновений с австрийскими частями, отправляли обратно отставших и случайных пленных с их оружием, каждый день присылали на австрийские аванпосты парламентеров с уверениями в самых дружественных намерениях, старались каждый раз договариваться об установлении демаркационных линий между постами, наконец, и вовсе стали предлагать австрийцам общее расквартирование». (Жучков К. Б «Война к обоюдной пристойности»: возникновение и ход русскоавстрийских переговоров в конце 1812 — начале 1813 г. // Российская история. 2012. № 6, с.20).
6 августа 1726 г. Россия подписала союзный договор с Австрийской монархией. Причем именно в силу союза Петербурга и Вены в числе врагов оказался далекий Париж: зажатый со всех сторон австро-испанской империей Габсбургов, Париж создавал свой дипломатический «восточный барьер»: Швеция, Польша, Турция должны были давить на Австрию по ее северо-восточным границам. Но для России именно эти страны были ее соседями, с которыми у нее были свои вековые споры. Так она логично становилась союзником Австрии, а, значит, вероятным противником Франции…
После сокрушения Франции Петербург и Вена вместе составили Священный Союз. О его замысле приведу наблюдения еп. Василия Лурье (из его фейсбука в июле 2023 года; эта цитата займет несколько следующих страниц):
«Император Александр I вооружился богословием и историософией «мистиков» для интерпретации новой политической реальности, сложившейся после победы над Наполеоном, и, главное, для создания такой структуры международных отношений, которая обеспечивала бы вечный мир — понимавшийся императором в духе милленаризма «мистиков», то есть в духе новой и последней эпохи божественного откровения, когда должно установиться тысячелетнее царствие мира и братства между народами.
Собственноручно написанный императором акт Священного Союза был не столько политическим, сколько богословским документом. Пусть это содержание не было важно или хотя бы понятно австрийской и прусской сторонам Тройственного союза, но оно было важно для русской стороны, а также для тех, кого в союз не взяли — не столько мусульман-турок, сколько, прежде всего, тех католиков, которые, как де Местр, принимали сторону папы, а не австрийского правительства (будучи католическим, это правительство уже около полувека вело политику ограничения светской власти пап; оно оказалось заинтересованным в заключении религиозного по сути союза, в котором не участвует католическое духовенство) [107] . Со стороны той части католиков, которая будет ориентироваться на папу, а не на Австрию, реакцией на Священный союз станет явление, получившее широкую известность под названием ультрамонтанства [108] .
107
См.: S. Ghervas, La Sainte-Alliance: un pacte pacifique europeen comme antydote a l’Empire // Europe de papier. Projets europeens au XIXe siecle, ed. Sylvie Aprile et al. Lille: Presses Universitaires du Septentrion, 2015, pp. 47–64
108
Ср.: S. Ghervas, Conquering Peace: From the Enlightment to the European Union, Cambridge, MA: Harvard University Press, 2021, pp. 114–116.
Карандашный набросок императора Александра попадет для редактирования в руки Стурдзы [109] , который тогда был ближайшим помощником начальника личной императорской канцелярии Иоанна (в России Ивана Антоновича) Каподистрии (??????? ???????? ????????????, 1776–1831) — будущего первого правителя Греции (1828–1831).
В окончательном виде обнародованный тремя монархами 14/26 сентября 1815 года акт представлял собой редакцию Стурдзы, в которую лишь несколько изменений было внесено австрийским министром иностранных дел Меттернихом; эти изменения
109
Souvenirs du regne de l’empereur Alexandre // de Stourdza, OEuvres posthumes T. III. P. 118. А. С. Стурдза, Воспоминания о жизни и деяниях графа И. А. Каподистрии, правителя Греции // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. 1864. Кн. 2. Апрель-июнь. Материалы отечественные. С. I–II, 1–192
110
Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. 33. 1815–1816. СПб.: Типография II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830, № 25943, с. 279–280
Оригинальным текстом документа являлся только французский [111] , и его некоторые особенности оказались в русском переводе затушеванными.
Во-первых, в самом названии Traite de la Sainte Alliance entre les Empereurs de Russie et d’Autriche et le Roi de Prusse имелась двусмысленность, т. к. слово alliance означает не только «союз», но и «завет» в библейском смысле: «Трактат (договор) о Святом Союзе/Завете между Императорами России и Австрии и Королем Пруссии»; в официальном русском переводе название было «Трактат Братского Христианского Союза».
111
Comte d’Angeberg [псевдоним Leonard Borejko Chodzko], Le Congres de Vienne et les traites de 1815. T. IV. Paris: Amyot, 1864 (Bibliotheque diplomatique). Pp. 1547–1549
По мысли Александра, вполне разделявшейся Стурдзой, речь шла именно о новом, уже третьем и эсхатологическом, завете, но в русском переводе намек на это из названия документа исчез [112] .
Во-вторых, — и это самое главное отличие русского перевода — была изменена преамбула, в которой формулировалось собственно религиозное обоснование столь необычного союза (цит. по указ. выше изданиям; в тексте выделено нами):
<…> ayant acquis la conviction intime qu’il est necessaire d’asseoir la marche a adopter par les Puissances dans leurs rapports mutuels sur les verites sublimes que nous enseigne l’eternelle religion du Dieu sauveur: Declarent solennellement que le present acte n’a pour objet que de manifester a la face de l’univers leur determination inebranlable de ne prendre pour regle de leur conduite, soit dans l’administration de leurs Etats respectifs, soit dans leurs relations politiques avec tout autre gouvernement, que les preceptes de cette religion sainte, preceptes de justice, de charite et de paix, qui, loin d’etre uniquement applicables a la vie privee, doivent, au contraire influer directement sur les resolutions des princes et guider toutes leurs demarches comme etant le seul moyen de consolider les institutions humaines, et de remedier a leurs imperfections. (p. 1548)
[Три государя] восчувствовав внутреннее убеждение в том, сколь необходимо предлежащий Державам образ взаимных отношений, подчинить высоким истинам, внушаемым вечным Законом [в оригинале Религией] Бога Спасителя:
Объявляют торжественно, что предмет настоящего акта есть открыть пред лицем Вселенныя Их непоколебимую решимость, как в управлении вверенными им Государствами, так и в политических отношениях ко всем другим Правительствам, руководствоваться не иными какими либо правилами, как Заповедями сея Святыя Веры, Заповедями любви, правды [в оригинале: правды, любви] и мира, которые отнюдь не ограничиваясь приложением их единственно к частной жизни, долженствуют напротив того непосредственно управлять волею Царей и водительствовать всеми их деяниями, яко единое средство, утверждающее человеческие постановления и вознаграждающее их несовершенства. (С. 279).
112
Cм. особо: А. Л. Зорин, Кормя двуглавого орла… Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. (Historia rossica). М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 298–335, а также, особенно относительно участия Стурдзы: Ghervas, Reinventer la tradition, pp. 186–191.
Обратим внимание на выражение l’eternelle religion du Dieu sauveur «вечная религия Бога спасителя». Для его перевода, сделанного в 1815 г., мы бы ожидали «вечная вера Бога спасителя», поскольку слово «религия» в русском языке еще не было общепринятым и уж точно не было известно народу. Согласно данным Национального корпуса русского языка, для 1815 г. частота (в пересчете на миллион словоформ) слова «вера» составляла 329,7, а слова «религия» — 16,5, то есть «религия» была в 20 раз более редкой, чем «вера». Но в официальном русском переводе мы не находим ни «религии», ни «веры». Мы видим там «вечный Закон Бога Спасителя». Такой перевод был теоретически допустим в избранной стилистике, где русский язык приближался к церковнославянскому, но все же контекст «заповедей» и «правил» не настраивал на понимание «закона» в смысле «веры», а настраивал на юридическое понимание (хотя в живом русском языке еще сохранялись выражения «греческого закону», «магометанского закону» в смысле принадлежности к соответствующим религиям).
Налицо попытка приглушить звучание документа, который эксплицитно говорит о какой-то общей религии подписавших документ государей. Впрочем, упоминание религии не исчезло из русского перевода следующего абзаца, где «Заповеди сея Святыя Веры» объявляются единственным основанием для внешней и внутренней политики государств. Это недвусмысленный выход за пределы сразу православия, католичества и протестантизма. Вместо всех трех конфессиональных пониманий христианства предлагается одно общее, или, точнее, все три конфессии имплицитно представляются местными формами некоего единого христианства — «вечной религии Бога спасителя».