Мифы о 1945 годе
Шрифт:
Собственно, уже в ходе войны, а тем более — после её окончания, были в той или иной мере прощены десятки, если не сотни тысяч тех, кто по законам военного времени или просто по советским законам заслуживал смертной казни.
Расстреливали чаще всего «верхушку» — бывших белогвардейских генералов типа Шкуро или Краснова, замаравших себя сотрудничеством с немцами, а также «генералов» бывшего генерал-лейтенанта Власова.
Впрочем, если быть точным, изменников если казнили, то не расстреливали, а вешали. Как правило же, всё ограничивалось сроками заключения или несколькими
Вот почему во время операции НКВД по переселению (а не вб/селению или, тем более, депортации)из Крыма татар татарские женщины плакали не только от горя, но и от счастья, поняв, что их мужчин всего лишь переселяют вместе с ними, а не ведут на расстрел, вполне заслуженный ими по закону— за поголовное дезертирство в 1941 году, за службу в охране лагерей военнопленных, за пытки и убийства советских людей.
Наконец, в завершение здесь этой темы сообщу о трёх конкретных судьбах из «высшего», так сказать, «эшелона» советских военнопленных.
Командарм-6 Иван Николаевич Музыченко начал войну мужественно, но в ходе Киевской оборонительной операции в августе 1941 года в районе Умани был раненым взят в плен. Вначале содержался в ровенской тюрьме, потом — в лагерях в Новограде-Волынском, Хаммельсбурге, Гогельштейне, Мосбурге. Освобождённый из плена американцами, он был 29 апреля 1945 года направлен в Париж, в Советскую комиссию по делам репатриации.
Примерно такой же оказалась военная судьба генерал-майора Потапова, бывшего командующего 5-й армией Киевского Особого военного округа, и генерал-лейтенанта М.Ф. Лукина, командующего 19-й армией Западного фронта, который тяжело раненным попал в плен 14 октября 1941 года западнее Вязьмы.
Война для всех трёх генералов описывалась одной и той же краткой формулой: «Фронт, плен, Париж, Лубянка», потому что все три проходили специальную проверку в НКВД СССР в Москве с мая по декабрь 1945 года.
И все три 31 декабря 1945 года были возвращены на действительную службу в ряды Красной Армии.
Бывший же генерал-лейтенант РККА Власов на той же Лубянке в это время давал показания, завершая бесславную судьбу предателя и изменника Родины.
О «допившемся» до смерти секретаре ЦК Александре Щербакове
9 мая 1945 года стало Днём Победы. А 10 мая 1945 года скоропостижно скончался Александр Сергеевич Щербаков.
Очень трудолюбивый, скромный, 1901 года рождения, он родился в семье рабочего в подмосковной Рузе, работать начал рано — в Рыбинске учеником в типографии. В 1917 году вступил в Красную Гвардию, участвовал в подавлении кулацких мятежей на Ярославщине, с 1918 года — член РКП(б). В том же 1918 году он начал работать в комсомольских и партийных органах.
Итак — кадровый «аппаратчик»?
Да.
Но аппаратчик толковый и динамичный. Вот география тогдашних его «перебросок» в 30-е годы: Москва, Туркестан, Горький, Балахна, Муром, Ленинград, Иркутск, Сталино (Донецк).
А вот как он рос:
Такая «география» его биографии доказывает, что он был постоянно востребован, а пиком стало назначение Щербакова в 1938 году первым секретарем Московских городского и областного комитетов ВКП(б).
С 1941 года он становится параллельно секретарем ЦК по идеологии и кандидатом в члены Политбюро. С 1942 года — начальник Главного политического управления РККА, с сентября 1943 года — генерал-полковник.
То, что он был братом жены Жданова, вряд ли сказалось на его карьере — Щербаков давно попал в поле зрения Сталина. В аппарате ЦК работал с 1932 года, в 1934 году стал первым секретарем Союза писателей СССР. И в служебном росте Щербакова всё зависело от самого Щербакова.
С 1939 года Щербаков — член ЦК и член Оргбюро ЦК, с 4 мая 1941 года — параллельно секретарь ЦК, а с 21 июля 1941 года — кандидат в члены Политбюро.
С июня 1942 по 1945 год, как уже было сказано, он — начальник Главпура РККА, в 1942–1943 годах заместитель наркома обороны СССР Сталина, в 1941–1945 годах начальник Совинформбюро, в 1943–1945 годах — заведующий отделом международной информации ЦК.
Всё это — к сорока четырём годам.
Впрочем, были у Щербакова и «пороки», о которых еврейский «публицист» Арно Люстигер писал, например, следующее:
«Любимец Сталина и чистейшей воды антисемит, не зная заграницы и занимая позиции великорусского шовинизма…» и т. д.
Ну ещё бы! Ещё 5 января 1926 года в редактируемой им газете «Нижегородская коммуна» Щербаков опубликовал статью на смерть Есенина, проникнутую симпатией к поэту. Ничего не скажешь — прегрешение перед поклонниками поэта Бялика было действительно немалым.
Щербаков был, конечно же, не антисемитом, не юдофобом — развитой человек им быть не может по определению, как не может он быть англофобом, японофобом или любым другим «…фобом». Однако гипертрофированно непропорциональный процент евреев во всех важнейших сферах деятельности советского общества и прежде всего в сфере культуры, образования и науки Щербакова не мог не тревожить.
Положение ведь было действительно ненормальным, если не объяснять его человеконенавистнической расистской теорией о евреях как о представителях высшей расы «черноволосых бестий», сверхчеловеков!
К тому же Щербаков имел вполне прочные жизненные устои, а при этом имел в победном для России 1945 году всего лишь 44 года от роду и хорошие перспективы дальнейшего роста.
По официальной версии, он умер вследствие того, что 8 и 9 мая 1945 года дважды совершил длительные и утомительные поездки из подмосковного правительственного санатория «Барвиха» в Москву, где любовался иллюминацией и праздновал День Победы.