Мифы революции 1917 года
Шрифт:
Осмысление мифа о буржуе (и о пролетарии) позволяет понять Октябрьскую революцию с иных позиций, чем привычные — ее превозносящие или проклинающие. Тем более что появление любого социального слоя — процесс естественный. Его надо попытаться осознать, а не осуждать или восхвалять.
В «Похвале французскому буржуа» (1924) Р. Жоанне писал: «Буржуа! Есть ли в нашем языке слово более гибкое, более подходящее для разнообразных применений, которые диктуют ему постоянно меняющиеся обстоятельства? Слово это меняет значение в зависимости от сословия, профессии, традиций или предрассудков того, кто им пользуется. Оно звучит то уважительно, то торжественно, высокопарно или гротескно… Оно бывает вежливым, а бывает презрительным. Оно означает поочередно
Многозначность данного понятия свидетельствует о том, что буржуи бывают разными, а отношение к ним зависит от принятой или навязанной точки зрения. Это не реальный четко обозначенный объект, а более или менее неопределенный образ. Есть все основания считать его мифическим, надуманным преобразованной разумом человека реальностью. К тому же понятие это существенно изменялось со временем.
В переводе с французского «буржуа» — мещанин, горожанин (то же, что по-немецки «бюргер»). В средневековой Европе так могли называть ремесленника, торговца, служащего, лакея и прочих представителей городского люда. Выше их по социальному положению находились привилегированные слои дворян, высшей знати. Настоящие зажиточные буржуи — кто не работает, а ест, живя в роскоши, — появились в связи с Великими географическими открытиями с последующим ограблением колониальных и зависимых стран, крупными торговыми операциями, изобретением машин и механизмов, резко увеличивших производительность труда, биржевыми сделками и спекуляциями.
От средневекового доблестного благородного рыцаря — к буржуа капитализма, ловкому рыцарю наживы. У польской исследовательницы Марии Оссовской есть работа «Рыцарь и буржуа», где эта тема достаточно детально разработана. Хотя она отмечала значительную неопределенность понятия «буржуа». Но мы рассмотрим некий обобщенный, схематичный, отчасти идеальный образ этой чрезвычайно распространенной — особенно в наш технический век — разновидности людей.
Революции в Европе, которые называют буржуазными, были в действительности прежде всего народными, крестьянскими, анархическими (определенное сходство с Февральской революцией в России). Их результатами воспользовалась буржуазия — наиболее влиятельный, богатый, политически зрелый класс. Она же учиняла государственный террор как средство сохранения и укрепления своей власти, избавления от социальных конкурентов.
По мнению французского историка и мыслителя Жюля Мишле (середина XIX века), «в дореволюционной Франции было три класса, в современной же Франции — только два: народ и буржуазия». Он же подчеркивал, что этот класс включает не только богатых, но и бедных буржуа. И справедливо напоминал: «Вопреки бытующей вздорной версии вожаки эпохи Террора вовсе не были людьми их народа: это были буржуа или дворяне, образованные, утонченные, своеобычные, софисты и схоластики». (То же относится к тем, кто в нашу Гражданскую войну развязал белый и красный террор.)
Важный факт отметил Мишле полтора столетия назад: «Современный буржуа мельчает у нас на глазах, вместо того чтобы расти с каждой ступенькой, на которую он поднимается… Его дом — полная чаша, сундуки его набиты, но в душе его — пустота».
Конечно, зажиточные буржуа (по экономическому критерию материального достатка — средний класс) не только в каждую эпоху, но и в каждой стране имеют свои особенности. Но есть нечто принципиально важное, позволяющее отличить «настоящего» буржуа. Относится этот критерий не к материальной, а к духовной сфере. Ибо каждый человек в отличие от животного имеет комплекс идеалов — не формальных, обычно лицемерных, а фактических, определяющих его поступки, поведение, цели. («По делам их узнаете их».)
Едва ли не первым написал об этом Николай Бердяев в статье «О духовной буржуазности» (1926). Вот основные его положения:
«Буржуазный дух освободился, развернулся, получил возможность выявить свой тип жизни. И в век торжествующего буржуазного духа
Он цитирует К. Леонтьева, который ужасался тому, что мировая история, великие деяния героев и достижения гениев, проповеди апостолов были вроде бы только для того, чтобы «французский, немецкий или русский буржуа… благодушествовал бы "индивидуально" и "коллективно" на развалинах всего этого прошлого величия».
Бердяев пересказал Л. Блуа: это буржуа распял Христа. Буржуа на Голгофе отрезал мир от Христа, деньги от бедняка. Буржуазный мир управляется деньгами, отделенными от духа. (Буржуазную лицемерную религиозность Блуа ненавидит больше, чем честный атеизм.) Буржуа — идолопоклонник, он живет рабством у видимого. Он раб материальных ценностей, его бог — богатство, золотой телец.
Духовный буржуа столь же разнообразен, как и материальный, и не всегда с ним совпадает. Не обязательно он ест ананасы и жует рябчиков, но непременно мечтает об этом. Он стремится добыть материальное богатство правдами и неправдами. Он может быть преступником, рабочим, художником, музыкантом, писателем, политиком, ученым, священнослужителем. Буржуа бывает и консерватором, и революционером. Чаще всего он — бизнесмен и финансист. Уже одно то, что такой человек, по верному американскому выражению, «делает деньги», определенно указывает на буржуа или, по-нашему, буржуя.
« Во всех сферах, — писал Бердяев, — буржуа хочет казаться и бессилен быть ». Он чужд творчества и похотлив, занят «суетой сует».
Христос вопрошал: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою повредит?» Буржуа — поврежденная душа — хочет всего здесь и сейчас, как можно больше богатства и власти; денег, денег и еще раз денег, чтобы все покупать, покупать и покупать.
В этом смысле буржуа — бездуховный ненасытный потребленец и угодливый приспособленец — существо, которое необходимо преодолеть, изжить в себе, смести, как нечисть, с лица Земли. Казалось бы, в этом и состоит главная цель социалистической революции. Ведь ее направленность — на искоренение эксплуататорского класса и буржуазной морали. И все плохое, что сказано выше о буржуазности, кто-то может воспринять как оправдание «пролетарской революции». Но, во-первых, исторические события не требуют оправдания, как любое проявление реальности. Во-вторых, в нашей социалистической революции значительную роль играло духовное мещанство. И это стало ясно уже через несколько лет после установления советской власти.
Это дало основание Бердяеву утверждать, что «социализм по духу своему буржуазен». Такое заключение слишком категорично. Ленин вполне откровенно заявил в 1918 году: «Дать характеристику социализма мы не можем; каким социализм будет, когда достигнет готовых форм, — мы этого не знаем, это сказать не можем». По мнению Бердяева, социализм равносилен «уравниловке» и строительству Вавилонской башни исключительно материального бытия.
Однако в начале 1934 года Сталин говорил о равенстве, но не уравниловке: «Делать… вывод, что социализм требует уравниловки, уравнивания, нивелировки потребностей членов общества, нивелировки их вкусов и личного быта, что по плану марксистов все должны ходить в одинаковых костюмах и есть одни и те же блюда, в одном и том же количестве, — значит говорить пошлости и клеветать на марксизм». Он резко и непримиримо выступал против бухаринского лозунга «Обогащайтесь!». В 1939 году Сталин имел все основания утверждать, что за последние годы советский народ пережил период «культурной революции». Он ставил цель: «Продолжать дальше улучшение материального и культурного положения рабочих, крестьян, интеллигенции».