Миграции
Шрифт:
ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
— Алло?
— Привет.
Я долго слушаю его дыхание.
— Ты где? — спрашивает он; голос очень усталый.
— В Тронхейме.
Краткая пауза, чтобы осмыслить, приноровиться. Я слишком многого от него хочу. Изнуряю его.
— А почему в Тронхейме?
— Потому что я была в Осло, но из-за огней города там не видно северного сияния.
— А ты его отыскала? И какое оно?
— Я на него как раз смотрю с балкона. Совершенно изумительная вещь, Найл. Тебе бы понравилось.
—
— Знакомых.
— Там безопасно?
— Ага.
— С чьего балкона? Можешь прислать мне в сообщении имена и адрес?
— Супругов, с которыми я познакомилась за ужином, Анны и Кая, скоро пришлю.
— У тебя денег достаточно?
— Ага.
— Ты когда домой вернешься?
— Скоро.
Короткая пауза. Я сползаю на пол, скользя спиной по стене. В небе пляшут зеленые и алые сполохи. Я чувствую его даже в телефоне: это ошеломительное чувство, будто можно до него дотронуться, ощутить его дыхание на щеке, вдохнуть его запах. От этого кружится голова: от его близости и ужаса его отсутствия.
— Милый, здесь одиноко, — произношу я, и слезы струятся по лицу.
— Милая, здесь одиноко, — произносит Найл.
— Не вешай трубку.
— Не повешу.
Мы не разъединяемся очень долго.
КАНАДА, НЬЮФАУНДЛЕНД. СЕЗОН МИГРАЦИЙ
Меня оставляют в кровати, обложив грелками ноги. Какая-то часть моей души испытывает неловкость, но то существо, в которое я сейчас превратилась, хочет одного: покоя.
Только покой, когда он до тебя добрался, — тот еще зверь. Просто замечательный зверь, пока ты его не заведешь и он на тебя не накинется.
Я встаю, все суставы ноют; крик в голове, я бегу по коридору к лестнице, а потом снова наружу, несмотря на холод, я его все равно не чувствую, шагаю по мысу и сажусь там, где мне видно буйную Атлантику, и возвращаюсь к первым дням с тобой, мой милый, как возвращаюсь и всегда.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
14
ИРЛАНДИЯ, ГОЛУЭЙ.
ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
Начинается как щекотка, заползает все глубже под кожу, превращается в зуд, царапанье, удушье; в конце я могу лишь выкашливать перышко за перышком, порождения моего собственного тела, я задыхаюсь, воздуха нет совсем…
— Фрэнни!
Что-то лежит сверху, придавливает меня к земле, — господи, это чье-то тело…
Муж пригвоздил меня к постели. Я дергаюсь, мне невыносимы неожиданная скованность рук и ног, беспомощность.
Найл тут же поднимается, вскидывает руки.
— Тихо. Все хорошо.
— Ты что делаешь?
— Фрэнни… я проснулся, потому что ты пыталась меня задушить.
Я гляжу на него, пытаясь выровнять дыхание.
— Нет… Я задыхалась…
Глаза его широко раскрыты.
— Ты пыталась меня задушить.
Внутри
Я копошусь, запутавшись в простыне, потом бегу в туалет и успеваю — рвет меня уже там. Найл идет следом, пытается отвести в сторону мои волосы, я отбрасываю его руку: не хочу, чтобы меня трогали, мне слишком стыдно. Закончив, прополаскиваю рот. Не в силах поднять глаза.
— Прости меня. Я — лунатик. Хожу во сне. Иногда еще всякое бывает. Нужно было предупредить.
Он пытается осмыслить.
— Ясно. Хорошо. Блин. — Короткий смешок. — Мне вроде полегчало.
— Полегчало?
— Я уж подумал — ты всерьез пожалела о вчерашнем.
Голос его звучит настолько сухо, что у меня и самой с губ готов сорваться смех.
— Это я во сне.
— Ну и кошмар тебе, видимо, снился.
— Я его даже и не помню.
— Ты сказала, что задыхалась.
Царапанье во рту и в легких — я содрогаюсь, по мере сил блокирую воспоминание.
— Ты часто видишь во сне, что тебя душат?
— Нет. — Солгав, я прохожу мимо него на кухню. Все содержимое желудка улетело в фановую трубу, я дико голодна. Квартира у него без изысков и слишком современная, на мой вкус, но мы вчера уже договорились, что поищем другую, которая подойдет нам обоим.
Я шарю по холодильнику, но там только суперполезные злаки и зерна, а мне нужно что-нибудь жирное, что бы впитало выпитый нами накануне алкоголь.
— Пойдем съедим что-нибудь жареное?
— То есть для тебя это действительно так, ничего особенного? — интересуется он. — Меня теперь каждую ночь будут душить? А чего мне еще ждать? Ты будешь сбегать из дома? Это опасно?
Впервые с момента пробуждения мне удается заставить себя взглянуть ему в лицо. И вот опять, он пригвоздил меня к постели, каждая мышца у него сильнее, чем у меня, в глазах изумление и решимость — неужели и я выглядела также, когда он проснулся и увидел то же самое?
— Этого больше не повторится, — говорю я. — Обещаю тебе. Есть лекарство, которое я могу принять.
Еще одна ложь. Никакие лекарства не помогают. Но я не хочу, чтобы он боялся — меня или за меня. Не хочу, чтобы он смотрел вот так, чувствовал то, что чувствовала я, когда проснулась, раздавленная его руками.
Еще три ночи проходят так же — вернее, душить я его не душу, но мечусь по постели, расхаживаю по квартире, громлю кухонные шкафы. Найл страшно боится, что я покалечусь. Я не признаюсь ему в том, что сейчас все это происходит чаще обычного, потому что я никогда еще настолько не отрывалась от реальности: я в чужой квартире с незнакомцем. Вместо этого прошу помочь мне убрать из его спальни все острые предметы и лишнюю мебель, прошу врезать замок изнутри — пусть хранит ключ там, где я его не найду.