Михаил Кузмин
Шрифт:
Ваше письмо меня бесконечно обрадовало, но должен признаться — я именно и ждал от Вас такой ответ [421] . Мы никогда не сомневались в том, что Вы наш, но за последнее время нам пришлось не раз ошибиться, вдруг открыв, что люди, которых мы привыкли считать своими, — становились нашими противниками. И я лично, более всех отстаивавший Вашу верность «Весам», вызвался получить от Вас определенное, окончательное заявление. Вы просите дать Вам каких-либо инструкций? Пока — мы с петербуржцами еще не порвали окончательно и не приходится предпринимать никаких шагов. Вот только «Руно». Мы недавно сделали последнюю попытку снова стать с ними в дружеских отношениях — предложили им составить редакционную комиссию, куда вошли бы из москвичей Брюсов и Белый, но вместо этого пришлось выслушать кучу дерзостей, и к тому же вышла новая грязная история — на этот раз с Белым. Подробности Вы найдете в прилагаемой вырезке из «Столичного Утра» [422] . После этой нахальной выходки «Руна» оставаться в нем нет возможности. Сегодня мы получили согласие на коллективный выход от Д. Мережковского и З. Гиппиус, т<ак> ч<то> составляется большая группа: 2 Мережковских, Брюсов, Балтрушайтис, Соловьев, я и, надеюсь, Вы. Если Вы сейчас рассчитались с Рябушинским и согласны присоединиться к нашей демонстрации, то, пожалуйста, пошлите или прямо в «Руно» (или нам, а мы передадим со всеми остальными, одновременно) заявление о Вашем выходе, и уполномочьте нас присоединить Вашу подпись к различным заметкам и письмам, которые мы пошлем в равные газеты [423] . Не пишу Вам сейчас больше, т<ак> к<ак> <1 слово неразборчиво> у нас собирается сейчас публика (в «Весах»). Ожидая Ваш скорый ответ, остаюсь искренно любящий Вас
420
В оригинале письмо не датировано. Кузмин получил его, согласно дневнику, 9 августа: «Дома ждало письмо из „Весов“ о выходе из „Руна“ Брюсова, Мережковского и т. д.». Так как письма из Москвы обычно приходили в Окуловку, где Кузмин проводил лето, на второй день, то, по всей видимости, оно было написано 7 августа.
421
Письма Кузмина и к Кузмину, касающиеся проблем выхода из числа сотрудников «Золотого руна», сохранились не полностью. Однако последовательность и содержание переписки оказывается возможным восстановить. 1 августа Кузмин получает письмо от Ликиардопуло и пишет в дневнике: «От Ликиардопуло письмо, чреватое новостями: раскол с Петербургом, я — москвич, Брюсов будет хвалить „Эме“, Белый пощадит меня в „Белых ночах“, статью Гиппиус парализует послесловие редакции» (Речь идет об уже упоминавшейся рецензии Брюсова на «Приключение Эме Лебефа» и «Три пьесы», о редакционном [написанном Брюсовым] послесловии к статье З. Гиппиус [надписанной «Антон Крайний»] «Братская могила» [Весы. 1907. № 7. С. 55] и переменах в тексте рецензии Андрея Белого на альманах «Белые ночи», о чем Кузмин писал В. Ф. Нувелю еще 16 июля: «В корректурах, когда временно Брюсова не было в Москве, было: „К сожалению, он напечатал плохо отделанный, очевидно наспех написанный роман „Крылья““. После прибытия Валер<ия> Яковл<евича> это обратилось в скобки („Мне не нравятся его „Крылья“), поставленные, как объясняют, в оправдание перемены Белого сравнительно со статьей в „Перевале““). На следующий день Кузмин получает письмо от В. Ф. Нувеля, находившегося в Москве и беседовавшего с Брюсовым, Белым, Ликиардопуло, Поляковым, Эллисом, с последними сообщениями о распре московских и петербургских символистов (см. ниже, в публикации этой переписки). 5 августа до Кузмина доходит письмо Брюсова, о котором в дневнике записано: „Ответ от Брюсова, сдержанный, но крайне благоприятный. В дипломатии литературы большой важности“. В этом письме Брюсов говорил: „В июльском № „Весов“, который Вы получите на днях, Вы найдете краткую заметку, написанную мною о Ваших книгах. Я очень извиняюсь за беглость своих суждений, но моей целью было установить ту точку зрения, с которой, кажется мне, должно смотреть на Ваше творчество. Во всяком случае, при всех несовершенствах этого „опыта критики“, Вы увидите из него, как неизменно люблю я и чту Вашу поэзию <…> М. Ф. Ликиардопуло читал мне отрывки из некоторых Ваших писем к нему. Мне кажется, что Вы совершенно верно определяете и свое значение как писателя и свое место в ряду современных литературных школ. Вне всякого сомнения, Вы душою, психологически, принадлежите нам, к нашему поколению, к нашему отряду, к созидателям, а не разрушителям. Мы тоже разрушаем, — но оковы, мешающие нам свободно двигаться, и стены, закрывающие нам дороги. Но мы не имеем и не можем иметь ничего общего с теми „молодыми“,
422
Суть этой истории в следующем: после опубликования статьи Андрея Белого «Против музыки» (Весы. 1907. № 3; подпись: Борис Бугаев), на нее последовал ответ Э. К. Метнера «Борис Бугаев против музыки» (Золотое руно. 1907. № 5; подпись: Вольфинг). Белый решил обратиться с письмом в редакцию «Золотого руна», однако условием напечатания письма Рябушинский поставил возвращение Белого в число сотрудников журнала, что заставило Белого написать открытое письмо в газету «Столичное утро» (5 августа; именно эту вырезку Ликиардопуло и посылал Кузмину, хотя при письмах она не сохранилась). О дальнейших перипетиях взаимоотношений см.: Лавров А. В. Цит. соч. С. 160–163; Русские советские писатели: Поэты. Библиографический указатель. М., 1979. Т. 3, ч. 1. С. 144.
423
Результатом этого письма и прочих переговоров штаба «Весов» с литераторами явилась публикация 21 и 22 августа в «Столичном утре» писем — сначала о выходе из числа сотрудников «Золотого руна» Мережковских и Брюсова, а на следующий день — Ю. Балтрушайтиса, Кузмина и Ликиардопуло. Однако, по всей вероятности, уже в августе Кузмин восстановил отношения с «Золотым руном». 22 августа он записал в дневнике: «Письмо от Рябушинскош, смешное до трогательности. Нувель ждет меня. Рябушинский пишет, что человек с черными глазами, духами, по всем направлениям не может делать некрасивых поступков, и вдруг бойкот и т. д.» В самом начале сентября Рябушинский был в Петербурге, встречался с Кузминым, заказал ему стихи, а его портрет — К. А. Сомову, что свидетельствовало о возобновлении отношений. Впрочем, это возвращение на некоторое время пытались замаскировать: в том самом «венециановском» номере «Золотого руна», где были напечатаны и заказанное Рябушинским стихотворение «В старые годы», и повесть «Тень Филлиды», следовало примечание от редакции: «Помещаемые в текущем № с разрешения г. Кузмина произведения были приняты до выхода автора из числа сотрудников» (Золотое руно. 1907. № 7/8/9. С. 160). Официальное возвращение Кузмина в «Руно» произошло в июле 1908 г., о чем см. в недатированном письме Г. Э. Тастевена, секретаря «Золотого руна», к Г. И. Чулкову: «Кузмин официально возобновляет сотрудничество. Он уже прислал цикл стихов с любезным письмом Николаю Павловичу, где заявляет, что его решение возобновить сотрудничество в „Руне“ неизменно» (РГБ. Ф. 371. Карт. 4. Ед. хр. 70. Л. 5).
P. S. «Эме Лебеф» и пьесы получены и уже разосланы заказчикам. На днях напишу об одном плане — для будущего — котор<ый> имеет предложить Вам «Скорпион» [424] .
Письма Кузмина к В. В. Руслову [*]
Многоуважаемый
предполагая быть в Москве, я имел главною целью познакомиться с Вами, о котором я слышал от моего друга С. П. Дягилева [426] . И вот я получаю Ваше письмо, которое Вы будете добры позволить мне считать получудесным случаем к исполнению этого желания. Я Вам посылаю переписанным для Вас конец повести [427] с надеждой получить ответ.
Я несказанно благодарен Вам за Вашу «смелость», так совпавшую с моими желаниями.
Уважающий Вас и благодарный
424
См. в дневнике 19 августа: «Предложение „Скорпиона“ есть издание вместе „Картонного домика“, „Крыльев“, „Красавца Сержа“». Планировавшаяся повесть из современной жизни «Красавец Серж» написана Кузминым не была, о судьбе же предложения см. в письме Брюсова от 3 октября (текст письма Кузмина, на которое Брюсов отвечает, нам неизвестен): «Ваше соображение — что несправедливо лиц, имеющих „Крылья“ и желающих иметь „К<артонный> Домик“, заставлять покупать „Крылья“ вторично — очень важно и убедительно. Нам теперь кажется всего лучше просто переиздать „Крылья“. К набору мы приступим теперь же, а М.Ф. <Ликиардопуло> (который сегодня вернулся в Москву) напишет Вам о подробностях „условий“» (Cheron G. Op. cit. S. 73). В результате «Картонный домик» так и остался при жизни Кузмина не изданным в целостном виде.
*
Письма хранятся: ИМЛИ. Ф. 192. Оп. 1. Ед. хр. 19–20. Приносим глубокую благодарность Е. Ю. Литвин, чрезвычайно способствовавшей работе над подготовкой писем к печати.
426
Дягилев Сергей Павлович (1872–1929) — один из крупнейших деятелей русского искусства. Сколько мы можем судить, его отношения с Кузминым не были особенно дружескими, хотя существовала обоюдная приязнь, основанная, видимо, в первую очередь на гомосексуальных интересах обоих.
427
Имеется в виду повесть «Картонный домик». Подробнее об истории с ее последними главами см. письмо М. Ф. Ликиардопуло № 2, примеч. 5 (в файле — примечание № 413 — верст.); Литературное наследство. М., 1982. Т. 92, кн. 3. С. 286. Список, посланный Кузминым Руслову, сохранился (ИМЛИ. Ф. 192. Оп. 1. Ед. хр. 3). Именно по этому списку окончание повести было впервые напечатано: Кузмин Михаил. Проза. Berkeley, 1990. Т. VIII.
Прилагаемый конец «Картонного Домика» переписан исключительно для Вас; другого списка, кроме черновика, нет ни у кого и не будет [428] .
Я бы Вас просил не давать делать списки, а быть единственным обладателем. Это мне будет приятно.
Многоуважаемый
был обрадован Вашим милым письмом, разбирая его безукоризненно ясно, хотя Ваш почерк мне и внове и я не имею еще счастья быть лично из числа Ваших друзей. Вчера опять говорил о Вас с только что приехавшим А. П. Воротниковым [429] , который привезет в Москву для передачи Вам от меня самые горячие и нежные приветствия. Дягилев меня заинтересовал главным образом общими сведениями о Вас и о молве, Вас окружающей (для Вас это — новость или нет?), личные же впечатления другого человека, хотя бы и друга, хотя бы и нежно ценимого мною С<ергея> П<авловича> для меня не так важны [430] .
Не желая быть нескромным, спрошу только: отрицательные отзывы могли ли бы возбудить во мне желание с Вами познакомиться?
И мне тем досаднее откладывание из-за множества личных и литературных дел и романов [431] моей поездки в Москву, где Вы позволите мне непременно отыскать Вас. Остановлюсь я по привычке в «Метрополе» [432] . Это будет, вероятно, скоро, но когда именно — не знаю решительно.
Я не вижу причины, чтобы Вы не читали конца «Домика» тем из Ваших друзей, которые им интересуются, но мне желателен факт, что список будет у Вас одних, что больше, кроме меня, ни у кого не будет. Я не делаю из этого литературного секрета. Продолжайте мне писать о себе: это мне гораздо интересней историко-литературных опытов [433] .
Надеюсь, что Вы также не будете составлять обо мне мнения по рассказам других лиц и не откажетесь при случае встретиться.
Не напрасно Вы любите Дориана [434] , сами, говорят, будучи Дорианом redivivus (Вы еще не забыли Вашей латыни?) только без необходимости иметь портрет, чтобы сохранять молодость, только еще начатую Вами.
Дружески Ваш
428
Здесь Кузмин не вполне искренен: помимо черновика, местонахождение которого нам неизвестно, сохранился наборный оригинал повести, вызволенный после настойчивых просьб Кузмина из типографии Г. И. Чулковым. По этому оригиналу повесть печатается: Кузмин М. Плавающие путешествующие: Роман, повести, рассказы (Изд. «Московский рабочий», в печати).
429
Воротников Антоний Павлович (1857–1937) — драматург, беллетрист, журналист. Был литературным и театральным рецензентом журнала «Золотое руно». Его переписка с Кузминым хранится в РГАЛИ. См. в дневнике Кузмина: «…приехал Воротников из Москвы. Толстый, une tante crach'ee, знает и Руслова, и его товарищей (Колю Фирсова, Лари), Судейкина, etc» (7 ноября 1907).
430
См. в дневнике: «Дягилев говорит, что Руслов некрасив, но мне часто нравятся рожи больше красавцев» (5 ноября 1907).
431
Основным романом Кузмина в это время были довольно платонические отношения с В. А. Наумовым, учившимся в юнкерском училище. Одновременно влюбленное настроение овладевало им в присутствии гимназистов, ставивших «Куранты любви» (см. далее в письмах, а также в статье «Кузмин осенью 1907 года»). Наумову посвящены многие стихотворения второй и вся третья часть сборника «Сети». К сожалению, о его жизни нам практически ничего не известно. Последний встречавшийся документ — письмо Кузмину с фронта от 14 апреля 1915 г. (ЦГАЛИ С.-Петербурга).
432
Гостиница «Метрополь» в Охотном ряду. Для Кузмина она была удобна не только своим европейским комфортом, но и тем, что в том же здании помещалось издательство «Скорпион» и редакция журнала «Весы», где Кузмин печатался. Поездка в Москву, о которой он неоднократно говорит в письмах, так и не состоялась.
433
Ранние историко-литературные опыты Руслова нам неизвестны, но незадолго до смерти он участвовал в книге: А. Блок. Неизданные стихи. История одного письма. Тифлис, 1927.
434
Имеется в виду герой повести О. Уайльда «Портрет Дориана Грея». Отношение Кузмина к Уайльду колебалось от заинтересованности (см. в письмах далее) до почти полного отвержения. См. запись в дневнике от 6 июня 1906 г.: «В. Иванов ставит этого сноба, лицемера, плохого писателя и малодушнейшего человека, запачкавшего то, за что был судим, рядом с Христом — это прямо ужасно».
Я не слышал, дорогой Владимир Владимирович, что Вы не смелы, что Вы — буржуазны, что Вы — скучны, что Вы — некрасивы, что собираетесь жениться. Я не слышал этого про Вас — какие же еще ужасы для нас я мог знать? Все, что я слышал, только усиливало желание сблизиться с Вами и даже, признаюсь, порождало смелые надежды, что в союзе с Вами (Honny soit qui mal y pence [435] ) мы могли бы создать очень важное и прекрасное — образец. М<ожет> б<ыть>, Вы и один это можете сделать, но жизнь одна, не запечатленная в искусстве, не так (увы!) долговечна для памяти.
Я абсолютно не боюсь разочарованья, я Вас будто знаю отлично.
В отплату напишите и Вы мне басни, слышимые Вами обо мне. Меня удерживают, конечно, романы практические, ибо писать я могу везде одинаково. У меня сеть историй, из которых главная столь непривычно классична, вроде романов Ричардсона в 6 томах, что только не особенная увлеченность и присутствие тактики, стратегии и т. п. делают ее интересной [436] . Притом в этой игре замешано 5 человек — все близких мне [437] . Но я думаю после 15 (17, 16) декабря быть в Москве, чтобы на обратном пути провести праздники в деревне [438] . По литературе я пишу современную повесть «Решение Анны Мейер» [439] и путешествие XVII в. в роде «Эме» [440] , посвящаемое Брюсову [441] . Стихи: «Ракеты» будут в феврале «Весов», «Обманщик обманувшийся» и теперь «Радостный путник» [442] . Летом я написал еще священный фарс: «Комедия о Мартиньяне» или «Беда от женщин», который будет в 2-ом Цветнике «Ор» [443] . Кроме того, я писал разную музыку.
Я бы мог бесконечно писать о моих вкусах, особенно в мелочах. Это напоминало бы любимую мною в юности игру в вопросы и ответы. Но так многое любишь в известной обстановке, что легче писать, чего определенно и всегда не любишь. Я не люблю молочных блюд, анчоусов и теплого жареного миндаля к шампанскому, я не люблю сладковатых вин (Барзак, Икем), я не люблю золота и брильянтов, я не люблю «бездн и глубинности» [444] , я не люблю Бетховена, Вагнера [445] и особенно Шумана, я не люблю Шиллера, Гейне [446] , Ибсена [447] и большинство новых немцев (искл<ючая> Гофмансталя, Ст. Георге и их школы), я не люблю Байрона [448] . Я не люблю 60-е годы и передвижников. Я почти не люблю животных, я не люблю запах ландыша и гелиотропа, я не люблю синего и голубого цвета, я не люблю хлебных полей и хвойных деревьев, я не люблю игру в шахматы, я не люблю сырых овощей. Правда, это очень интересно? В следующих 10 письмах я буду писать, что я люблю. Я люблю Ваши письма и Ваш почерк. Дягилев вчера уехал в Париж, я был у него довольно долго, но у него была куча народа и какие-то все счета перед отъездом, так что мы мало говорили интимно [449] .
Я рад, что Вы скучаете, а то бы мои письма не были для Вас ценны. Т<ак> к<ак> в Москве я буду очень недолго, Вы устроите, чтобы уделить мне достаточно времени. Это очень важно.
Сердечно Ваш
435
Французская фраза — девиз ордена Подвязки. Он цитируется также в стихотворении Кузмина «Ангел благовествующий» (цикл «Плен»).
436
Речь идет об отношениях Кузмина с В. А. Наумовым (см. примеч. 2 к письму 2 [в файле — примечание № 430 — верст.]).
437
В отношения Кузмина с Наумовым были посвящены товарищ Наумова по юнкерскому училищу М. Л. Гофман (впоследствии поэт и литературовед), поэт Б. А. Леман (писавший под псевдонимом Б. Дикс), В. Ф. Нувель, претендовавший на взаимность Наумова, и Вяч. Иванов.
438
Имеется в виду Парахино близ ст. Окуловка Новгородской губ., где муж сестры Кузмина П. С. Мошков был управляющим на фабрике. В Парахине Кузмин часто жил, в том числе и зимой.
439
Опубликована — Весы. 1908. № 1.
440
Повесть Кузмина «Приключения Эме Лебефа». Имеющееся здесь в виду «путешествие XVII в.» — повесть «Путешествие сера Джона Фирфакса по Турции и другим примечательным странам», завершенная значительно позже (первая публикация — Аполлон. 1910. № 5).
441
О посвящении см. письмо Кузмина к Брюсову от 17 июля 1907 г.: «Я осенью или зимою хотел бы написать „Путешествие“ в стиле рассказов баснословных и adventureux, род, но другой, „Эме Лебефа“. Не позволите ли Вы мне думать при писании его, что я могу его Вам посвятить? Это была бы лучшая шпора и лучшая узда мне, и было бы, хотя неполное, бедное и слабое, выражение моей безусловной преданности к Вам» (РГБ. Ф. 386. Карт. 91. Ед. хр. 12. Л. 13). Однако 12 ноября 1908 г. Кузмин сообщил ему: «Вы согласились, так любезно, на принятие от меня посвящения одного из моих произведений, но так как предполагаемое тогда „Путешествие“ сильно затормозилось и „Подвиги Александра“ будут готовы несомненно раньше, то не согласитесь ли Вы позволить мне посвятить и эту вещь Вам как явному учителю?» (Там же. Ед. хр. 13. Л. 7). В итоге Брюсову были посвящены «Подвиги великого Александра» (Весы. 1909. № 1), а «Путешествие… Фирфакса» — С. Ауслендеру.
442
Названные циклы опубликованы: «Ракеты» — Весы. 1908. № 2 (как и планировалось); два других в целостном виде — в книге «Сети» (М., 1908).
443
Второй альманах «Цветник Ор» в свет не вышел, и «Комедия о Мартиньяне» (без второй части заглавия) была впервые опубликована в книге Кузмина «Комедии» (СПб., 1908).
444
Слова, заключенные в кавычки, представляют собою общие места раннего русского символизма и его эпигонов в девятисотые годы. Ср. в дневнике Кузмина 20 июля 1907 г.: «Хотелось и в авторах и в себе иметь только легкое, любовное, блестящее, холодноватое, несколько ироническое, без au del`a, без порывов вдаль, без углубленности».
445
О сложном отношении Кузмина к Вагнеру см. подробную статью Г. Г. Шмакова «Михаил Кузмин и Рихард Вагнер» (Studies in the Life and Works of Mixail Kuxmin / Ed. by John E. Malmstad. Wien, 1989 / Wiener slawistischer Alraanach. Sonderband 24).
446
Ср. начало стихотворения Кузмина: «Ведь это из Гейне что-то, А Гейне я не люблю» (сб. «Нездешние вечера»). Возможно, упоминание имени Гейне в данном письме можно возвести к конкретному эпизоду. 19 августа 1907 г. Кузмин записал в дневнике: «Читаю пасквили и инвективы Гейне, называемые его „критическими статьями“; чем это лучше Белого и Гиппиус? Он очень закрыт для меня, даже как поэт». Сравнение с Белым и Гиппиус вызвано их резко критическими суждениями о прозе Кузмина.
447
Раннее мнение Кузмина об Ибсене см. в письме к Г. В. Чичерину от 21 мая 1893 г.: «Сначала он мне казался тяжеловатым, но теперь я в восторге. Отчасти он мне напоминает Вагнера, что-то сильное, мрачное, до крайности нервное и экзальтированное. Но иногда он все-таки сер и тяжел» (РНБ. Ф. 1030. № 19).
448
Отметим, что в тридцатые годы Кузмин переводил байроновского «Дон-Жуана» для издательства «Academia». См.: Гаспаров М. Л. Неизвестные русские переводы байроновского «Дон-Жуана» // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1988. Т. 47. № 4.
449
В дневнике Кузмина ничего не говорится об этом посещении Дягилева (запись о вечере у него относится лишь к 8 ноября), так что вполне возможно, что сведения, сообщаемые Руслову, вымышленны.
Дорогой и многоуважаемый
простите меня за невозможную задержку с ответом; поверьте, что совершенно внешние причины виною этого. Мне очень жалко, что Ваше письмо я получил сегодня, когда я собирался Вам писать, и Вы можете подумать, что без него я стал еще бы медлить. Ваш открытый, насмешливый и острый ум меня пленил еще более.
Конечно, мы увидимся.
Признаюсь, Ваше смущение и некоторая непонятливость, отчего так важно нам увидеться, меня слегка смутили и кольнули. Но я отношу это к той же игре ума и brio и думаю, что Вы и сами знаете, почему это важно. Если же Вы не знаете, то объяснять я Вам сейчас не буду, м<ожет> б<ыть>, и вообще не буду.
Возможно, что я ошибаюсь и увлекаюсь пустыми мечтами. Почему-то мне кажется, что нет. Я был очень тронут Вашим прейскурантом и очень благодарю Вас и Ваших компаньонов гг. Галкина, Гинеева и Туранова за память и внимание [450] .
К сожалению, едва ли я смогу исполнить Ваше желание относительно «Литургии мне», т. к. у Сологуба у самого ее нет и у меня также [451] .
Я очень спешу: думаю, что завтра Вы получите еще письмо и не накажете меня молчанием в отплату.
Я это время был очень занят музыкой к пьесе Ремизова у Коммиссаржевской [452] и постановкой своих «Курантов Любви» на одном вечере, где они провалились [453] . Репетиции etc. очень много отнимают времени, хотя воздух кулис меня гипнотизирует всегда. Тем более, что ставил «Куранты» очень милый новоявленный художник Дмитриев [454] (еще гимназист), картины которого нравятся даже ворчливым генералам А. Бенуа и Сомову, моим приятелям [455] . Мои романы ведутся то медленно, то быстро, то «veni, vidi», то «терпенье», недостаточно верно. Я удивляюсь Вашей прозорливости или осведомленности относительно военной сферы (в данном случае) в моем увлечении. Вы безукоризненно угадали.
Это Вы — блондин и очень бледны, говорите с оттяжкой, волосы волнистые, а я extra-брюнет, правда с мушками, и росту скорей ниже среднего.
До завтра.
Искренне дружеский Вам
450
См. запись в дневнике от 20 ноября 1907 г.: «Письмо из Москвы от Руслова и еще 3-х господ из ресторана, написанное на прейскуранте».
451
«Литургия
452
Речь идет о пьесе А. М. Ремизова «Бесовское действо» в театре В. Ф. Коммиссаржевской (режиссер Ф. Ф. Коммиссаржевский, художник М. В. Добужинский, премьера 4 декабря 1907 г.). О постановке см. специальную статью: Дубнова М. Я. А. М. Ремизов в Драматическом театре В. Ф. Комиссаржевской // Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник 1992. М., 1993. Ср. запись в дневнике Кузмина: «Ездил в театр; даже без костюмов „действо“ жутко».
453
Имеется в виду постановка вокально-музыкального цикла Кузмина «Куранты любви» силами компании гимназистов, с которыми Кузмин близко сошелся осенью 1907 г. (подробнее см. в статье «Кузмин осенью 1907 года»).
454
Из списка писем Кузмина 1907–1910 гт. следует, что этого художника-гимназиста звали Всеволодом Александровичем и жил он по адресу: Университет, кв. Трофименко (ИРЛИ. Ф. 172. Ед. хр. 321).
455
См. запись в дневнике от 26 ноября: «Бенуа сказал, что эскизы Дмитриева ему не понравились, но что Локкенберг их поправит. Это еще что за контроль?»
Дорогой
опять пишу Вам, чтобы Вы не думали, что мои мысли, мои планы изменились.
У нас наступили тоже ясные холода. Эта неделя очень тяжка по театрам: старинный театр, пьеса Ремизова, Айседора Дёнкан, балет — каждый день [456] .
Топятся печи, вечера прозрачны и красны, думается о Москве. На улицах все закутаны и с красными носами — что мало украшает. Маменьки и папеньки меня боятся и крестят своих сыновей, если знают их идущими ко мне.
Мне отчего-то очень скучно; пишу очень мало, мало читаю и только курю, напевая и смотря на горящие уголья. Впрочем, так мало времени дома и один: друзья, романы, скучные, важные старые знакомые родителей, общество, где нужно вертеться. С радостью уехал куда-нибудь бы, но не один. Я бывал зимой в усадьбах: не одному, с письмами, книгами, лошадьми и поваром, с запасом вина не очень надолго — это очаровательно.
Вчера провел вечер у Фокина, нового балетмейстера [457] , с художниками и танцорами, с примой Павловой 2-ой [458] и др<угими>, но скучны они, голубчики, когда не красивы. И как веселее было накануне после «Курантов», когда мы с Сомовым и «моими гимназистами» ужинали у Палкина [459] . Правда, я пишу будто сквозь сон? Читали ли Вы «Кушетку тети Сони» [460] и как она Вам понравилась? Я сам питаю большую нежность к этой вещи.
Хотели ли бы Вы иметь «Эме» и «Крылья» [461] , кроме находящихся у Вас, с dedicac<e>’oм?
Я мог бы послать или передать при свиданьи.
Пожалуйста, ответьте скоро, чтобы я не думал у Вас «зуба» против меня; я обещаю быть аккуратным и не буду писать уже, что я люблю, «mes amours», после неудачи с «mes haines». Ведь все это так условно и изменчиво, исключая основного. До свиданья.
Ваш искренне
456
См. запись в дневнике 30 ноября: «Накупил билетов на Duncan и старинный театр». Старинный театр — предприятие Н. В. Дризена и Н. Н. Евреинова, возникшее в декабре 1907 г. (см.: Рудницкий К. Л. Русское режиссерское искусство 1908–1917. М., 1990. С. 19–24: Дризен Н. В. Старинный театр (Воспоминания) // Столица и усадьба. 1916. № 71). Пьеса Ремизова — «Бесовское действо» (см. письмо 4, примеч. 3). См. о ней в дневнике за 4 декабря: «Свистали и хлопали, вызывали больше Добужинского, мне скорее не понравилось; есть какая-то немощь, а в постановке аккуратность Билибина». Первый спектакль А. Дункан в ее гастроли состоялся 5 декабря, однако Кузмин на нем не был. См. в дневнике: «Билет на Дёнкан отдал деве», т е. одной из учениц художественной школы Е. Н. Званцевой.
457
Фокин Михаил Михайлович (1880–1942) — танцовщик и знаменитый балетмейстер. См. запись в дневнике за 1 декабря: «У Фокина были Павлова, Рутковская, разные господа. Молодой балетчик читал реферат дифирамбический Фокину…».
458
Павлова Анна Павловна (Матвеевна, 1881–1931) — знаменитая русская балерина.
459
См. запись в дневнике, приведенную выше, на с. 112 (в файле — статья «Кузмин осенью 1907 года» со слов: «…30 ноября следует запись в дневнике…» — прим. верст.).
460
Рассказ Кузмина (Весы. 1907. № 10).
461
Имеются в виду отдельные издания повестей «Приключения Эме Лебефа» (СПб., 1907) и «Крылья» (М., 1907).
Поклонитесь тем, кто меня любит, если тазовых знаете.
Спасибо, дорогой Владимир Владимирович, за письмо.
Простите не моментальный опять ответ и короткий: клянусь, сегодня ночью пишу Вам подробно; буду спорить и защищать «Кушетку», писать [462] часть «mes amours» и пр. и пр. 1-ое издание «Крыльев» у меня только свой трепаный экземпляр. Хотите его? он мне не ценен. Достать же их нельзя, как видно.
В Москву приеду не позже 17, но не 15-го. Это зависит не от романов, а от дел.
Итак, до вечера, до ночи.
Искренне Ваш
462
См. примеч. 5 к письму 5 (в файле — примечание № 460 — верст.).
Желая соревновать в точности и я, усталый, вернувшийся часа в три после долгого позднего обеда, вечера, где в частном обществе танцевала Дункан [463] , после rendez-vous я пишу Вам, дорогой Владимир Владимирович, опять, скажу, в полусне очень обыкновенном, а не «ическом».
Жду с нетерпением отчета о Вашем вечере.
Относительно нашей встречи — Вы безукоризненно правы, и так да будет: Вы получите телеграмму 17-го или 18-го. Вы не уезжаете ведь? Да, с Сомовым я не только отлично знаком, но это один из ближайших моих друзей [464] , которых, как это ни странно, больше между художниками, чем писателями и особенно музыкантами.
О Москве я скорее мечтаю, чем вспоминаю, т. к. хотя «розовый дом» и в Москве, но происходил он в Петербурге [465] . Все эти дни, несмотря на видимую заполненность, я все-таки скучаю. М<ожет> б<ыть>, я просто неблагодарное существо, хотя благодарность — почти единственная из добродетелей, ценимая и практикуемая мною.
Я сам «Мартиньяна» люблю менее «Евдокии» и «Алексея» [466] , хотя он свободней и забавней, но он куцоват и несколько незакончен. Но мне там кажется грубоватый оттенок морских идиллий и насмешки. Он слишком эпизодичен и, м<ожет> б<ыть>, слишком Оффенбах. Относительно же «Кушетки» [467] я буду спорить, не боясь показаться в смешном виде собственного защитника. Технически (в смысле ведения фабулы, ловкости, простоты и остроты диалогов, слога) я считаю эту вещь из самых лучших, и, видя там Ворта и Сергея Павловича [468] (надеюсь, Вы не подумали, что это действительно — он: время и лета это опровергают), не вижу пастушка и Буше. Это современно, и только современно, несмотря на мою манерность. Как слог считаю это — большим шагом и против «Домика», и против, м<ожет> б<ыть>, «Эме» [469] , не говоря о других.
«Куранты», по слухам, будут в «Весах», хотя, лишенные моей же музыки, они значительно теряют [470] . «История рыцаря д’Алессио» напечатана в «Зеленом сборнике» [471] , и м<ожет> б<ыть>, сумею его отыскать, хотя это вещь очень слабая и «зеленая» и тактичнее было бы для меня ее не найти.
Теперь, кроме летних стихов «Ракеты», написал 2 цикла: «Обманщик обманувшийся» и «Радостный путник», из которых последним особенно доволен. Конечно, я все привезу в Москву и, если это Вас не устрашает, прочитаю Вам.
С утра меня все время отрывали от не оконченного ночью письма, так что пришло и другое, так незаслуженно милое письмо от Вас, повергнув меня в стыд и радость. Притом я очень устаю. Вчера приехал Дягилев из Парижа, теперь на более продолжительный срок.
«Куранты» не имели успеха отчасти (и очень отчасти) от исполнителей очень «сознательных», старавшихся осмыслить все мои бессмыслицы и певших чрез меру серьезно. Притом дамы были толсты, а кавалеры безобразны. Декорация была очаровательна. На репетициях я не бывал сначала, когда можно было изменить, теперь при повторении «Курантов» целиком (исполняли только «Весну» и «Лето») я настою на самодержавном управлении меня и художника во всем. Самодержавие, как почти и везде, оказывается незаменимым [472] . Матерьяльный же успех был блестящ: 3/4 желающих без билетов, высокие чрезмерно цены, барышники, блестящая публика — но это касается устроителей, а не меня.
Я люблю в искусстве вещи или неизгладимо жизненные, хотя бы и грубоватые, или аристократически уединенные. Не люблю морализирующего дурного вкуса, растянутых и чисто лирических. Склоняюсь к французам и итальянцам. Люблю и трезвость, и откровенную нагроможденность пышностей. Итак, с одной стороны, я люблю итальянских новеллистов, французские комедии XVII–XVIII в., театр современников Шекспира, Пушкина и Лескова [473] , с другой стороны, некоторых из нем<ецких> романтических прозаиков (Гофмана, Ж. П. Рихтера, Платена), Musset, Merim'ee, Gautier [474] и Stendhal’a, d’Annunzio [475] , Уайльда и Swinburn’a. Я люблю Рабле, Дон Кихота, 1001 ночь [476] и сказки Perrault, но не люблю былин и поэм. Люблю Флобера, А. Франса и Henry de Regnier [477] . Люблю Брюсова, частями Блока и некоторую прозу Сологуба. Люблю старую французскую и итальянскую музыку, Mozart’a, Bizet, Delibes’a и новейших французов (Debussy, Ravel, Ladmirault, Chausson [478] ); прежде любил Berlioz’a, люблю музыку больше вокальную и балетную; больше люблю интимную музыку, но не квартеты. Люблю кэк-уоки, матчиши и т. п. Люблю звуки военного оркестра на воздухе.
Люблю балеты (традиционные), комедии и комические оперы (в широком смысле; оперетки — только старые). Люблю Свифта и комедии Конгрива и т. п., обожаю Апулея [479] , Петрония и Лукиана, люблю Вольтера.
В живописи люблю старые миньятюры, Боттичелли, Бердслей, живопись XVIII в., прежде любил Клингера и Тома (но не Бёклина и Штука), люблю Сомова и частью Бенуа, частью Феофилактова [480] . Люблю старые лубочные картины и портреты. Редко люблю пэйзажи.
Люблю кошек и павлинов.
Люблю жемчуг, гранаты, опалы и такие недрагоценные камни, как «бычий глаз», «лунный камень», «кошачий глаз», люблю серебро и красную бронзу, янтарь. Люблю розы, мимозы, нарциссы и левкои, не люблю ландышей, фиялок и незабудок. Растения без цветов не люблю. Люблю спать под мехом без белья.
До свиданья.
463
См. в дневнике 6 декабря: «Заезжала Волохова с m-me Блок звать меня к Озаровской, где будет Дункан, петь „Куранты“ в греческом костюме. Черт знает что за ерунда». Однако 8 декабря он записывает: «Вечер у Озаровских сегодня, но я не поеду…» Впрочем, далеко не все события дня Кузмин записывал в дневник.
464
С К. А. Сомовым Кузмин был не только знаком, по крайней мере, с осени 1905 г., но у них осенью 1906 г. был даже кратковременный роман. В 1916 г. Кузмин написал о Сомове превосходную проницательную статью.
465
«Розовый дом с голубыми воротами» — первая строка стихотворения Кузмина «Мечты о Москве», входящего в цикл «Прерванная повесть». Это стихотворение навеяно рассказами С. Ю. Судейкина о его жизни в Москве, тогда как действие самого цикла происходит в Петербурге.
466
«Комедия о Евдокии из Гелиополя, или: Обращенная куртизанка» — Цветник Ор: Кошница первая. СПб., 1907; «Комедия об Алексее человеке Божьем, или: Потерянный и обращенный сын». — Перевал. 1907. № 11.
467
Рассказ «Кушетка тети Сони» (см. примеч. 5 к письму 5 [в файле — примечание № 460 — верст.]).
468
Ворт — лицо, нам неизвестное. Сергей Павлович — имя и отчество одного из героев рассказа, Павиликина, совпадающее с именем и отчеством Дягилева.
469
Повести «Картонный домик» и «Приключения Эме Лебефа».
470
Цикл «Куранты любви» был действительно напечатан в «Весах», хотя и много позже (1909. № 12; отдельные издания с нотами — М., 1910; М., 1911). Цикл написан осенью 1906 г.
471
Речь идет о первой публикации произведений Кузмина в «Зеленом сборнике стихов и прозы» (СПб., 1905), куда вошли цикл стихов «XIII сонетов» и оперное либретто «История рыцаря д’Алессио».
472
Несмотря на полушутливый тон, Кузмин выражает свое подлинное убеждение начала века, с особенной яркостью выявившееся в дневниковых записях осени 1905 г., когда он завоевал довольно прочную репутацию «черносотенца».
473
Произведения Н. С. Лескова были на протяжении всей жизни любимейшим чтением Кузмина. «Рассказал однажды, как любит читать Лескова: „Прочту всего — начинаю сначала, и так из года в год“» (Басалаев И. М. Записки для себя // Искусство Ленинграда. 1991. № 3. С. 105).
474
В письме к Г. В. Чичерину от 18 февраля 1892 г. Кузмин писал: «Я недавно разговорился с мамой о старине и нашел, что Th. Gautier — мой родственник, конечно, пустяки, но все-таки приятно» (РНБ. Ф. 1030. № 17).
475
См. в дневнике: «Как в эпоху Шекспировских сон<етов>, Алекс<андрийских> песен я полон был европеизма и модернизма, почему-то соединявшегося у меня с d’Annunzio, к которому я и теперь не охладел, м<ожет> б<ыть>, из чувства благодарности» (21 июня 1925 г.).
476
Чтение сказок «Тысячи и одной ночи» регулярно упоминается на страницах дневника 1907 г. Три газеллы в книге «Осенние озера» представляют собою вольное переложение стихов из этих сказок.
477
Произведения Ан. Франса и А. де Ренье Кузмин переводил и редактировал переводы других авторов. См. о первом в письме к Г. В. Чичерину от 28 июня 1901 г.: «Я его очень люблю; конечно — это последователь и подражатель Флобера, но т. к. Флобер касался далеко не всех миров, и те, которых касался, далеко не вполне исчерпывал, то An. France от подражательности не так уж много проигрывает; притом он несомненно утонченнее и ученее Флобера, а его слог в последних вещах достигает таких виртуозных высот, что я даже не могу представить возможности соперничества» (РНБ. Ф. 1030. № 21). В одном из более поздних ответов на анкету он говорил о писателях, оказавших на него особое влияние: «Старые французские романисты, Франс и Лесков» (РГАЛИ. Ф. 1068. Оп. 1. Ед. хр. 84).
478
Поль Ладмиро (1877–1944) и Эрнест Шоссон (1855–1899) — французские композиторы. О первом из них, гораздо менее известном, см. в дневнике 25 сентября 1907 г.: «У Медема были современники, игравшие скучного Duparc’a и милого Ladmiraut».
479
Об Апулее Кузмин написал стихотворение (В мире искусств. 1907. № 13/14), а в 1929 г. перевел его «Метаморфозы». Этот перевод считается классическим и перепечатывается до наших дней.
480
Николай Петрович Феофилактов (1878–1941) — один из ведущих художников журнала «Весы», энтузиаст «Александрийских песен» (посвященных ему), автор обложки к книге «Сети» и иллюстратор (вместе с С. Ю. Судейкиным) книги Кузмина «Куранты любви» (М., 1910). См. выше о проекте издания «Александрийских песен» с иллюстрациями Феофилактова.
конечно, я очень виноват перед Вами таким невозможно долгим молчанием и совершенным неисполнением всех своих обещаний. Я не только уже в Петербурге, но я никуда и не уезжал. Если бы я мог уехать, то, конечно, только в Москву и только чтобы познакомиться с Вами.
Я полтора месяца никуда не выхожу, исключая Вяч. Иванова, который живет надо мною [481] , где никого не бывает и где очень тихо и семейно, и еще езжу ежедневно в одно и то же место под вечер [482] . Как Иоанн Златоуст, могу сказать: «Мы знали только 2 дороги: из дому в школу и из школы домой» [483] . Меня посещали не забывшие меня и новые, желающие знакомства, но звать я никого не звал.
Теперь я понемногу выползаю снова в свет [484] .
Я здоров, весел, светел, тих и счастлив, как никогда не был, как только может быть человек. Сплетни относительно моего затворничества ходят невероятные [485] . Я написал кучу стихов, довольно много музыки и готовлю длинную повесть из XVII в. во Франции [486] .
Надеюсь исполнить все свои обещания, только бы Вам не наскучило ждать и вообще возиться со мною. Но я Вас прошу не забывать меня, т. к. Ваши письма очень мне отрадны и приятны.
Последнее время я запустил корреспонденцию, но теперь снова в состоянии, не нарушая своего счастья, быть верным корреспондентом, везде являться, быть веселым товарищем и т. п.
Я не снимался года 4, и у меня ни одной фотографии не осталось. Как только снимусь, пришлю Вам со страхом и трепетом [487] , но если Вы на меня не сердитесь и хотите баловать, как балуете своими милыми письмами, Вы мне пришлете Ваше изображение. Я очень прошу этого.
Мушки черные я имел вырезанные Сомовым, потом сам вырезал по трафаретам его и Сапунова. Золотые были не мушки, а просто раскраска на щеке по этим трафаретам. Формы: сердце, бабочка, полумесяц, звезда, солнце и фаллос. На боку большой Сомовский Чертик [488] .
481
В то время Кузмин жил на Таврической, 25, в квартире художницы Е. Н. Званцевой, где размещалась и ее художественная школа. Вяч. Иванов действительно жил на своей «башне» по той же самой лестнице.
482
Имеются в виду посещения В. А. Наумова, лежавшего в то время в госпитале.
483
При тщательном просмотре сочинений Иоанна Златоуста этих слов обнаружить не удалось.
484
См. выше, в статьях «Кузмин осенью 1907 года» и «Автобиографическое начало в раннем творчестве Кузмина».
485
См. в дневнике от 24 декабря: «Встретил m-me Бенуа, звавшую на елку, но отказался. Там, оказалось, Нувель напропалую сплетничал обо мне и моем отшельничестве».
486
В декабре 1907-го и начале 1908 г. была написана большая часть стихов из циклов «Мудрая встреча», «Вожатый» и «Струи», музыка к «Мудрой встрече». О какой повести идет речь — не вполне ясно; возможно, о планировавшейся, но так и не написанной повести из жизни мадам Гюйон.
487
См.: 2-е Кор., 7, 15; Фил., 2, 12. Этими словами Кузмин начал рецензию на «Cor ardens» Вяч. Иванова.
488
Записи о мушках в дневнике относятся к лету 1906 г.: «Сомов хочет нарисовать мне чертика для мушки под мышкой» (16 июня); «Приехал Сомов, привез мушки и чертики <…> Налепили мне к глазу сердце, на щеку полумесяц и звезду, за ухо небольшой фаллос, но, выйдя на улицу, я снял со щеки…» (21 июня).
послал Вам книги и с уезжавшим вчера Андреем Белым «Per alta». Принимая в соображение его звание поэта и заботясь о исполнении Вашего желания, а не о судьбе флакона, прошу Вас упомянуть, получили ли Вы его и книги, и в достаточно ли удовлетворительном виде [489] .
Напрасно Вы иронизируете над моим желанием знакомства с Вами, это очень искренне и непреложно, и, я думаю, Ваше счастье не изменило Вашего такого же желания, как мое этого не сделало.
Всегда уча учишься, и разве в любви всегда учителя и ученики?
Моя святость очень относительная и условная, а сплетни, по крайней мере про меня, всегда однообразны и, право, мало интересны.
Я пробую выходить в свет, но это мне еще очень трудно и неприятно. М<ожет> б<ыть>, мои письма теперь для Вас недостаточно остры (я не говорю, что они были раньше такими, но теперь еще менее) и занимательны, но я прошу Вас не прекращать этого милого обычая переписки, сделавшейся для меня очень сладкой.
Я благодарю Вас за подарок и обещание фотографии, которой жду с нетерпением.
Не бросайте, пожалуйста, мысли, что мы увидимся. И не так нескоро, я думаю. Имея намерение послать Вам 2 цикла стихов, посылаю Вам постепенно; не давайте их списывать, но читать, если пожелаете, читайте тем, кто меня любит. До свиданья. Ваш
489
См. в дневнике 28 января 1908 г.: «…пришел Белый, долго сидел, духи отдал ему для передачи». 30 января Белый сообщал Кузмину из Москвы: «Многоуважаемый, дорогой Михаил Алексеевич! Поручение Ваше исполнил. Почему-то хочется мне отсюда еще раз Вас поблагодарить за „Мудрую встречу“ и за музыку. Музыку помню. Вы были так любезны, что обещали мне прислать слова и мелодию» (РНБ. Ф. 124. № 387; опубликовано: Malmstad John Е. Mixail Kuzmin: A Chronicle of his Life and Times // Кузмин М. Собрание стихов. M"unchen, 1977. Т. III. C. 129, с неточным комментарием). Письма Кузмина к Белому — РГБ. Ф. 25. Карт. 18. Ед. хр.8 (подготовлены нами к печати).
490
К письму приложены стихотворения из цикла «Мудрая встреча»: 1. «Стекла стынут от холода…»; 2. «О, плакальщики дней минувших…»; 3. «Окна плотно занавешены…».