Миклош Акли, или история королевского шута.
Шрифт:
Камергер повернулся и замер от удивления, как будто его пришпилили к месту гвоздем - так хороша была собой эта девочка - свежая и очаровательная - робкая, будто мчавшийся через лесные поляны олень, который вдруг увидел перед собой охотника. Закатное солнце через стекло окон осыпало ее сверкающим золотом и, осветив ее личико, сплело сияющий ореол вокруг головы.
– Вам угодно?
– пролепетал в замешательстве камергер.
– Мне нужно немедленно переговорить с его величеством. Я прошу вас. Сударь.
– Вы меня
– О, сударь, но мой случай исключительный, и его величество простит вам. Прошу, умоляю вас, сударь.
Она подняла на него свои удивительные глаза - скромно, просительно и вместе с тем - чуточку приказывающее. Он - этот ее взгляд - и лаская, и согревая одновременно - словно сминал любого, кто вставал на его пути. И камергер почувствовал, что не сможет противостоять ему.
– Но кто вы и чего вы хотите?
– Значит, вы все же доложите об мне?
– Этого я еще не знаю. Все зависит от того...
– Дело в том, что арестовали одного человека, сударь. Человека, который...
– Арестовали? Ну это пустяки. Это же не вопрос его жизни, или смерти. Посидит немного, отдохнет, только и всего. Исключительный случай, если бы речь шла бы о казни. Вы меня извините, мадам...
– Мадемуазель...
– поправила его, покраснев, девушка, хотя ей очень понравилось, что этот стройный красивый камергер считает, что она уже взрослая, замужняя женщина.
– Что же касается ареста, то это человек, который очень дорог и императору тоже.
– И императору тоже? Значит он дорог и кому-то еще?
– решил подразнить юную гостью камергер.
Девушка зарделась, вспыхнув вдруг, как вспыхивает огонь, до того скрытый толстым слоем золы, когда на него подуют.
– Так вы доложите обо мне или нет?
– спросила она, смелея и почти с упорством глядя прямо в глаза камергеру.
– Не могу. Его величество приказал никого не пускать к нему, разве только если придет его дочь...
– Так вот я и пришла - гордо проговорила девушка.
– Его величество удочерил меня и воспитывает в пансионе мадам Сильваши.
Камергер поклонился.
– Что-то такое я слышал об этом. Мадемуазель, и рад вам служить.
Камергер исчез за дверью лаборатории, а немного погодя в переднюю вышел и сам император - в серой рабочей блузе и с зеленым козырьком на лбу.
– А, милая крошка!
– добродушно воскликнул он.
– Это вы! Ну что, дорогая, что-то случилось?
Девушка поспешила к нему, сделала книксен, поцеловала императору руку, а он погладил ее по волосам, выглядывавшим из-под шляпки.
– Милый граф Даун, распорядитесь там, чтобы кондитер собрал для нашей маленькой гостьи пакет всяких сладостей. Пусть она возьмет его с собой.
Камергер удалился, а император повторил свой вопрос: - Что с вами случилось, милая? Да не дрожите вы так и не бойтесь, говорите смелее.
–
– проговорила она, обретя наконец голос от теплоты ободряющих слов императора.
– Миклош Акли арестован.
Государь уставился на нее удивленным взглядом.
– Арестован? Акли? Наш Акличка? Но то же невозможно! Кто мог его арестовать? В Вену же еще не вступил неприятель?
– И тем не менее он арестован, ваше величество. Два агента тайной полиции забрали его в городском парке, где мы с ним прогуливались. Его последние слова были: Поезжай во дворец и расскажи обо всем государю!
– Ну, вы какие-то небылицы рассказываете, мой юный друг. В Вене, в конце концов, правлю я. А я ничего об этом не ведаю.
– Прикажите отрезать мне язык, если я сказала неправду.
– Что я по-вашему глупец, отрезать ваш милый язычок?! Просто я допускаю, что произошло какое-то недоразумение. Но вы успокойтесь, сегодня же он будет на свободе и вечером расскажет мне о случившемся с ним. А завтра я пришлю его к вам в пансион.
Император позвонил, явился офицер в кивере с перьями и откозырял.
– Пошлите за виконтом Штоленом, - приказал император и, снова повернувшись к девушке, спросил: - Надеюсь, вы довольны мною? Сейчас мы узнаем, что произошло с этим шельмой, и уж поверьте, не дадим и волоску упасть с его голову.
– Император улыбнулся.
– А теперь давайте поговорим о вас. Сообщил вам Акли, что ко мне приезжали просить вашей руки? Да, да, выросли мы, заневестились. Гм...
– Император шутливо потрепал Илушку за подбородок. Девушка потупила глаза.
– Ну, так как? Пойдем за него или нет? Отвечайте, мадемуазель.
– Нет!
– пролепетала она и разрыдалась.
– Нет, нет, нет! Скорее умру!
– Ну, я настаивать не буду. Браки заключаются на небесах, дитя мое. А я предпочитаю обретаться на земле так долго, сколько смогу.
В эту минуту вернулся дежурный камергер, граф Даун.
– Ваше величество, граф Штадион просит срочно аудиенции.
– Он не сказал, по какому делу?
– По делу Акли.
– Очень хорошо!
– оживившись, воскликнул государь.
– Значит, что-то все же случилось? Сейчас мы все будем знать, подождите меня здесь, дитя мое. Граф Даун, вверяю вам под охрану мадемуазель Ковач.
Император прошел в соседний зал. Он отсутствовал долго. Может быть, целый час. Минуты тянулись томительно-медленно, зловеще тиками такие огромные бронзовые часы. Граф Даун на все лады пытался развлечь девочку, но ее сердце было полно тревоги, дурных предчувствий, и разговор то и дело обрывался. Нервы ее были напряжены до предела, когда душа человека уже переходит в сферу действия шестого чувства. То она видела бедного Акли уже в темнице, сидящим на мешке с соломой, погруженным в думы, уронив голову в ладони. То, заслышав шаги, вздрагивала: император!