Миклош Акли, или история королевского шута.
Шрифт:
Наконец дрожки вкатились под своды огромных ворот. Навстречу им из будки в подворотне вынырнул красноносый тюремщик в зеленой с серебряными галунами одежде. Погромыхивая связкой ключей, он весело мурлыкал себе под нос: "Не вечно ясну солнышку светить, наступит вечер - надо заходить".
– Папаша опять набрался!
– отметил один из детективов.
– Что, привезли кого-нибудь?- пробормотал тот недовольно, позвякивая ключами.- И опять какого-нибудь барина?
– Так точно, папаша Шмидт. Помести барина в одиночную камеру.
– Отведите меня к начальнику полиции!
– потребовал Акли.
– Нет у меня одиночки.
– Начальник полиции обедает у графа Штадиона,- заметил молодой полицейский чиновник, пробегавший мимо по коридору с гусиным пером за ухом. Детективы переглянулись:
– Что же нам с ним делать?
– Отпустите восвояси,-посоветовал папаша Шмидт.-Отдельной камеры у меня все равно нет. Или откажитесь от одиночки.
– Ну хорошо, помещайте куда хотите!-закончили разговор детективы.- Выходите, сударь!
Подвыпивший тюремщик провел Акли на первый этаж и открыл дверь одной из камер. Веселый, добродушный старик был этот папаша Шмидт. Само воплощение венского веселья, которое так и било из него ключом.
– Все в порядке. Не принимайте все это всерьез. Случается порой и с человеком и с невинной птичкой, что их запирают в клетку. Но вам здесь будет неплохо. В отеле папаши Шмидта, хе, хе, хе! Я и не спрашиваю, что вы там натворили. Важно, что вы здесь, и все! Теперь вы наш. Этим все сказано. Детектив Рослов, ну тот, русский, шепнул мне на ушко, что вы потешали самого государя императора. Так что выше голову, приятель. Там-то, наверху, вы уж наверняка приручили к себе пару рыжих жеребчиков. Ха-ха-ха. И давайте, выводите их поскорее из конюшни! Папаша Шмидт - ловкий человек и хитрый человек. И для вас папаша Шмидт добудет все удовольствия и все радости Вены. А точнее даже не он, а те ваши рыжие жеребчики привезут. Вам для этого даже и не понадобится выходить из отеля папаши Шмидта. О, что это за прелесть город Вена (папаша Шмидт прищелкнул языком, словно вспоминая лакомый кусочек, когда-то съеденный им).
Вена свете только одна!20 Вот все знай повторяют: свобода, свобода и свобода! А что, собственно, такое свобода? Величайшая глупость! Свобода-это когда человек может пойти в любой кабак. И туда, где он завсегдатай, и туда, где не завсегдатай. Ну хорошо: свобода это приятно. Но чем хуже, если кабак сам приходит к человеку? А ведь может прийти!
Акли вынул из кармана один золотой и положил его на ладонь старого болтуна.
– Всегда к вашим услугам, сударь!
– подобострастно согнувшись в поклоне изъявил свою покорность Шмидт.
– Пока мне ничего, не нужно. Или, пожалуй, одно: хочу знать, за что меня сюда упрятали?
– Вот этого-то как раз я и не знаю, сударь. Наверное чем-то прогневали императора? Нашего добрейшего Францика. Ах, какой это божественный человек!
– Вы знаете его?
– Еще бы. Со дня рождения. Я, как раз был в театре, сударь, в тот самый вечер-тогда я служил камердинером при графине Траутмансдорф. Стою в глубине ложи, держу на руке ее пальто, а в это время ее величество, наша дорогая Мария-Терезия, бабушка нынешнего императора, прямо во время представления выглядывает из своей ложи и сообщает публике:
Der Poldl hat an'Buam und grad am Binddag, am mein'Hochzeitsfag'21. Н-да, папаша Шмидт многое знает, может быть даже и больше, чем следовало бы.
– Чего стоят все ваши знания,
Папаша Шмидт небрежно помахал рукой.
– Такие вещи рано или поздно сами выясняются. Вот увидите - и это тоже выяснится. Только терпение и выше голову! А сейчас прошу вас проследовать вот сюда. Здесь, правда, уже есть один господин. Можно сказать веселый малый. Когда его часа полтора назад привезли, он был в крепком подпитии. А что удивительного? Вена - это город выпивох, весельчаков, шутников и похмелий. Не скажу ничего за воспитание данного господина. Костюмчик у него конечно - того. Но в остальных-то камерах людишки еще ниже рангом сидят. Что поделаешь - бедняк шилом бреется!
Видит бог - лучшего общества предложить вам не могу. В данный момент как на зло ни одного архиепископа. Они у нас в редкость. Скажу даже - мне еще ни один не попадался. Но если бы был, обязательно поместил бы вас к нему. Или если привезут какого - помещу сюда, к вам.- Кто знает, кого еще бог пошлет?
С этими прибаутками папаша Шмидт втиснул новичка в камеру, заверив его, что перед ужином он еще наведается за распоряжениями, а до тех пор может прислать ему губную гармонику, если господин желает поразвлечься!
– Нет, спасибо, не желаю.
– А зря. Гармоника - вещица веселая. Но как будет угодно. Пока, сударь!
Тюремщик захлопнул за ним дверь камеры. Со скрипом повернулся ключ в замке, и Акли стал арестантом.
В камере царил полумрак. Особенно он ощущался после яркого солнечного света, которым была залита эта часть тюремного здания снаружи. В первые мгновения вообще едва можно было различать предметы, но мало-помалу их очертания начинали проступать из полумглы: несколько мешков, набитых соломой, стол с кувшинами воды на нем. Единственным источником света было окошко под потолком с мутными стеклами. И удручающая тишина. Если бы ее не нарушал однообразный звук, как будто где-то что-то пилили. Но это только так показалось Акли вначале; просто на самых дальних нарах лежал и храпел мужчина. В потемках Акли споткнулся о табуретку и в сердцах отшвырнул в сторону. От ее громыхания спящий проснулся.
– Ну что там еще?- спросонья хриплым голосом рявкнул он, поднял из угла камеры огромную голову и вперил в новичка пару горящих в сумраке глаз.
– Извините, сударь, что я осмелился, не будучи знакомым, обеспокоить вас, но заверяю, что прибыл сюда не по собственной воле.
– Черт побери!
– вдруг завопил тот, спрыгивая с нар.- Что я вижу? Господин Акли!
Акли даже попятился от неожиданности.
– Как, это вы, господин барон? Ну и ну!
– А разве вы не ко мне?- удивился барон Сепеши, потому, что действительно это был он.
– Не совсем,- просто отвечал Акли.
– Тогда каким ветром вас?..
– Обычным. Полицейские доставили.
– Доставили? Вас. Но за что?
– Если бы я знал! А вы - почему здесь, барон?
– О, для меня это привычное дело. Выйдя от вас, из Бурга, поехал в парк Пратер, пообедал в "Синем слоне". Настроение было премерзкое. Цыгане играли добрые венгерские песни, я тоже хотел заказать свою любимую, насвистал даже цыгану ее начало, но он и ухом не повел. Тогда я швыряю ему сотенную. Цыган запиликал. Но не успел он сыграть мне к половины, как появляется полицейский и волочит меня сюда. Все допытывался, кого я убил за эту сотенную.