Мила Рудик и руины Харакса
Шрифт:
— Терас! — воскликнул Гурий, поднимаясь с пола. — Как я здесь оказался?
Мила заметила, что Терас собирался ответить, но его опередили.
В большой гостиной раздался холодный смех, который показался Миле пугающе знакомым. Как и молодой Гурий, она повернула голову и увидела, что во второй из трех клеток, стоящих в комнате, находится человек, которого она почему-то не заметила сразу.
Мила узнала его. Это был друг Гурия из воспоминания его сестры — черноволосый, с темными глазами и холодным голосом молодой парень.
— Это самый глупый вопрос, который ты мог задать, Гурий. — В его голосе были лед и презрение. Он с пренебрежением кивнул в сторону Тераса Квита. — Этот уродец поймал нас в ловушку Цепким Арканом, как новообращенных сопляков.
Молодой Гурий смотрел на черноволосого так, словно не слышал ни единого его слова.
— И ты тоже здесь… — пробормотал он.
— Здесь, — процедил сквозь зубы черноволосый. — Из-за тебя, черт возьми!
Он вдруг разомкнул скрещенные на груди руки и бросил в сторону Гурия какой-то предмет. Ударившись о прутья решетки, этот предмет упал на пол в ближайшем к клетке Гурия углу.
Это был портрет в овальной деревянной рамке. С того места, где Мила стояла, она смогла разглядеть лицо ее еще совсем юного учителя, а поверх изображения — кроваво-красную надпись «Гурий». Мила была уверена — именно этого портрета не хватало на каминной полке.
Молодой Гурий с безразличием взглянул на портрет и поднял глаза на черноволосого.
— Ты не хуже моего знаешь, из-за чего мы здесь, — сумрачно сказал он. — И твоей вины в этом не меньше, чем моей.
Терас Квит тихо рассмеялся.
— Какая трогательная дружеская сцена! — сказал он, переводя взгляд с молодого Гурия на его черноволосого друга.
Мила впервые решилась всмотреться в лицо Тераса. С трудом преодолевая отвращение, она смогла хорошо его разглядеть. Вся правая сторона лица была вздутой, словно поднявшееся тесто, а кожа — неестественно красной, как арбузная мякоть. Левая сторона была покрыта хитином, а некоторые участки кожи на висках и на шее поросли серовато-бурой шерстью.
В его лице не осталось ничего человеческого, кроме глаз. А в них Мила видела только ненависть: тихую, но глядящую из самых глубин его души. Он был так уродлив, что поднимавшееся изнутри отвращение подавить не было никаких сил. Но, несмотря на это, Мила испытывала к нему жалость.
— Очень трогательно, — повторил с улыбкой Терас. — Но для полной картины нам все еще кое-кого не хватает.
Гурий вдруг вскинул на него полный ужаса взгляд, потом посмотрел в сторону третьей клетки, которая была пуста, и снова повернулся к Терасу.
— Нет, — медленно покачал головой он. — Только не она, Терас. Ты не тронешь ее…
— Она так же виновата, как ты и твой друг, — улыбаясь жутковатой улыбкой, откликнулся
— Терас, послушай, — почти взмолился молодой Гурий. — Мы виноваты перед тобой…
При этих словах черноволосый гневно сплюнул на пол своей клетки и с неприкрытым презрением посмотрел на Гурия.
— Мы виноваты! — заметив этот взгляд, на этот раз жестко и категорично заявил Гурий, обращаясь к своему другу. Затем он снова повернулся к Терасу: — И на твоем месте я мечтал бы о мести. Но если ты хочешь, чтобы за случившееся с тобой кто-то заплатил, то пусть это буду я. Я заплачу. Жизнью заплачу. Только не причиняй зла сестре.
Терас задумчиво смотрел на Гурия, словно размышлял над его словами. Он больше не улыбался.
В этот момент в комнате раздался короткий вскрик. Взгляды всех присутствующих вмиг обратились к третьей клетке, в которой только что появилась девушка.
Ее, как и остальных, Мила тоже узнала. Красивое лицо, золотисто-русые волосы, зеленые глаза — это была сестра Гурия. Именно в ее воспоминании, заключенном в большом овальном зеркале, Мила побывала несколько месяцев назад. В руках девушка сжимала маленькую диванную подушку в чехле из желтого бархата, с декоративными кисточками по углам — такие же подушки лежали здесь всюду: на креслах и диванах для гостей.
— Лиза! — вскрикнул молодой Гурий при виде сестры.
Он бросился к решетке, уцепившись за нее обеими руками, словно хотел раздвинуть ими прутья.
Лиза огляделась, окинула блуждающим, отчаянно встревоженным взглядом всех, кто был в комнате. Ее взгляд едва задержался на лице брата, скользнул по серым фигурам, тенями разбросанным по гостиной, и даже на миг не остановился на человеке в черной накидке в центре комнаты, как будто он был невидим. Лиза словно искала кого-то.
Внезапно она разжала руки, вцепившиеся в диванную подушку так, словно та значила больше ее собственной жизни. Когда подушка коснулась пола, Мила увидела, что на ней большими кроваво-красными буквами написано имя — «Лукой».
Миле показалось, что в этот момент ее горло сжали невидимые руки — дыхание остановилось. Она вскинула глаза на стоящего рядом профессора, но тот лишь покачал головой и знаком велел смотреть дальше.
— Лиза! — снова позвал молодой Гурий свою сестру.
Но девушка не обратила на этот зов никакого внимания. Переступив через лежащую на полу подушку, она бросилась к решетке и, глядя на черноволосого в клетке напротив, воскликнула:
— Лукой! Лукой, ты жив!
Мила медленно повернула голову. Казалось, каждый мускул ее тела одеревенел. Она посмотрела на друга Гурия так, словно только теперь увидела его: черные волосы, цвета воронова крыла брови с крутым изломом, темные глаза с высокомерно-недоброжелательным прищуром, правильные черты красивого лица. Он безразлично и холодно смотрел на Лизу, но не отвечал ей.