Мила Рудик и руины Харакса
Шрифт:
— Но с хозяином этого магазина ведь все в порядке. Так мне показалось…
— О, с ним все более чем в порядке, — убежденно сказал Гарик, — если не принимать во внимание, что он волкулак.
Мила от изумления остановилась как вкопанная, и Гарику пришлось приложить усилия, чтобы заставить ее сдвинуться с места.
— Волкулак?! ОБОРОТЕНЬ?! — на ходу продолжала изумляться Мила. — Ничего себе! Но откуда ты знаешь?
Гарик шумно выдохнул.
— Он не маг, не обычный человек, не эльф, поскольку они владеют магией, а он сказал, что магией не владеет. Он слишком высок для гнома, и совершенно очевидно,
Мила вдруг словно прозрела.
— Ох, теперь я поняла, что означает «Алчущий — обманет голод»! Те пузырьки с красной жидкостью… Они, наверное, для волкулаков?
— Думаю, ты угадала. В волчьей ипостаси оборотней мучает голод, именно поэтому они нападают на людей. Возможно, эта жидкость помогает им сдерживать свою звериную сущность.
Пытаясь до конца осознать тот факт, что ей только что довелось стоять рядом с настоящим оборотнем, Мила поняла и другую странность.
— Я еще не встречала в Троллинбурге ни одного волкулака. Почему?
Гарик пожал плечами.
— Наверное, для этого тебе нужно было прийти сюда. Всем известно, что вампиры Троллинбурга живут в Алидаде, потому что там не бывает солнечного света. Видимо, волкулаки этого города обитают здесь — на улице Безликих прохожих, в месте, где, кроме них, никто не живет. Здесь оборотни-волки меньше всего опасны для людей, потому что люди приходят сюда только по необходимости. Разве что… какой-нибудь самоубийца решит наведаться сюда ночью в полнолуние, когда волкулаки не могут контролировать свое превращение. Или же… какой-нибудь волкулак рискнет нарушить законы Триумвирата и перекинется в дневное время, чтобы утолить свой голод.
— Волкулаки могут перекидываться не только в полнолуние? — в ужасе спросила Мила.
— Они способны перекидываться в любой момент, когда захотят, — ответил Гарик. — Просто полнолуние — это единственное время, когда они не могут контролировать свое превращение.
Мила была ошарашена. Оборотни! Оказывается, улица Безликих прохожих была еще опаснее, чем они с Гариком предполагали.
Очень скоро им на пути стали встречаться первые прохожие. Все они, без исключения, прятали свои лица под широкими капюшонами.
Гарик с Милой ни на миг не забывали о своей задаче — найти профессора Безродного. Местом, с которого они начали свои поиски, была «Мастерская Неури». Мила не имела представления, что в прежние времена чинили в этой мастерской, но сейчас это была просто пустая комната. Несмотря на то что помещение давным-давно было заброшено, здесь веяло чем-то жутким. Возможно, из-за кровавых пятен на стенах. Или из-за огромного, принадлежащего какому-то зверю клыка, который Мила случайно заметила под обломком стула, А может, из-за разбросанных на полу пожелтевших страниц «Троллинбургской чернильницы», датированных еще прошлым веком, с заголовками примерно одного содержания: «В полнолуние сбежавший из Дома Знахарей оборотень загрыз семерых человек». Как бы то ни было, но профессор Безродный, если и заходил в это место, то явно не задержался надолго.
После «Мастерской Неури» Мила с Гариком зашли в небольшое здание с вывеской «Театр безликих актеров». Табличка чуть ниже на двери предупреждала: « Вход
Холл странного театра пустовал, лишь за билетной кассой сидело существо неопределенного пола. При появлении Милы и Гарика скрытая капюшоном голова в окошке кассы поднялась и застыла без движения, словно разглядывая посетителей. Обежав взглядами пустой холл, Мила с Гариком быстро вышли на улицу. В «Театре безликих актеров», совершенно очевидно, профессора не было.
Чем дальше они шли в глубь улицы, тем оживленнее становилось вокруг. Прохожих было все больше, а дома стояли теснее. Без слов Гарик указал Миле на магазин с непритязательной вывеской «Кондитерская», и они направились к нему.
Войдя в кондитерскую, они остановились в шаге от дверей, не решаясь ступить в глубь помещения. Небольшой магазинчик с двумя прилавками-витринами, где под стеклом соблазнительно разлеглись всевозможные торты, пирожные и прочие сладости, оказался битком забит покупателями.
Гарик подергал Милу за руку, и она, с трудом оторвавшись от подноса с заварными пирожными, подняла на него глаза. Заметив, что Гарик сосредоточенно разглядывает что-то на полу, Мила словно пришла в себя и вспомнила, зачем они здесь оказались.
Само собой, Гарика совершенно не интересовал пол кондитерской. Он разглядывал ноги посетителей — единственное, что оставалось доступным взору, поскольку здесь, как и везде на улице Безликих прохожих, люди были одеты в длинные плащи с капюшонами, полностью скрывающими их лица.
Взгляд Милы перемещался с одной пары ног на другую: лакированные мужские туфли с пряжками, женские красные туфли-лодочки, мужские сапоги из крокодиловой кожи, остроносые женские полусапожки. По обуви можно было определить благосостояние, пол и степень рассудительности того или иного посетителя кондитерской. К примеру, женщина в красных туфлях-лодочках явно не отличалась благоразумием — в холодную декабрьскую погоду ноги в такой обуви должны были ужасно мерзнуть. Господин в черных туфлях с пряжками, вполне вероятно, мог оказаться служащим одной из палат Менгира, а мужчина в сапогах из крокодиловой кожи, бесспорно, являлся счастливым обладателем кошелька, туго набитого золотыми троллями.
Одним словом, Мила сделала множество различных наблюдений, но все без пользы — ни один из посетителей кондитерской не был обут в растоптанные коричневые ботинки с тупыми носками.
— Ничего? — спросил Гарик и, увидев, что в ответ Мила разочарованно покачала головой, кивнул: — Пойдем, его здесь нет.
Выйдя наружу, они стали в сторонке, глядя по сторонам и решая, где дальше им искать профессора.
Взгляд Милы прошелся вдоль левой стороны улицы: серые здания, серые плащи прохожих. На миг ей показалось, что в этой безликой серой массе короткой вспышкой мелькнуло что-то выбивающееся из общего фона. Она вернулась взглядом назад и от неожиданности ухватила за руку стоящего рядом Гарика: из кофейни выходил молодой парень, чей капюшон казался Миле прозрачным. Она видела его лицо — это был Фреди.