Мила Рудик и тайна шестого адепта
Шрифт:
— Н-нет, — решительно покачал головой он. — Я т-тебе его отдал, потому что струсил. Я всегда б-боялся, что люди будут связывать все, что делал мой отец, со мной. П-поэтому и сам не хотел связываться…
Он посмотрел в сторону, словно отводя глаза от Милы.
— Мне п-просто не хватает смелости… В-всегда не хватало. — Бледо несколько секунд помолчал, потом добавил: — Но это неправильно. Я и сам понимаю, что это н-неправильно, поэтому…
Он решительно повернулся.
— Если я могу чем-то п-помочь, скажи.
Помедлив,
— Это последняя запись твоего отца, — сказала она, протягивая тетрадь Бледо. — Ты читал ее?
Тот отрицательно качнул головой.
— Н-нет, — ответил он. — Я только п-пролистал дневник, но не до конца.
— Прочти, пожалуйста.
Когда Бледо, нахмурившись, стал читать, она не отводила от него глаз, ожидая, какой будет его реакция. Увидев, что взгляд Бледо в отрешенной задумчивости оторвался от разлинованных страниц, Мила спросила:
— Что ты об этом думаешь?
— М-м? — словно очнулся Бледо.
— Как ты думаешь, где твой отец оставил тебе свое последнее воспоминание? — спросила она в этот раз напрямик. — Никаких подсказок на этот счет в дневнике нет.
Около минуты Бледо, почти не мигая, смотрел на дневник в своих руках, так что Мила решила было, что он ее даже не слышал. Она уже хотела повторить свой вопрос, но Бледо, наконец, нарушил молчание.
— П-подсказка есть, — тихо сказал он. — Она здесь, в этой ф-фразе. В словах «п-последнее» и «з-завещание». П-последним, что завещал мне отец, п-последним, что я получил от него, был этот д-дневник. Значит воспоминание, о котором он говорит, д-должно быть здесь.
Глаза Милы невольно округлились — она не ожидала, что Бледо так легко сможет разгадать послание своего отца.
— Ты хочешь сказать, что этот дневник — Мемория? — удивилась Мила. — Но… постой, я же много раз держала его в руках, и не только я — ты тоже. Разве не так работает любая Мемория? Достаточно лишь дотронуться…
— Д-да, — согласился Бледо. — Достаточно лишь д-дотронуться.
С этими словами он снял с тетради кожаную обложку, держа ее при этом за разлинованные листы. Мила наблюдала за его действиями, затаив дыхание. Когда Бледо положил тетрадь себе на колени, она ахнула.
Настоящая обложка тетради оказалась из толстого, но гибкого картона. На ней коричневыми буквами было написано: «Финита Меморис». Мила даже не сомневалась — эта надпись была сделана кровью Тераса Квита.
— Оно здесь, — сказал Бледо. — П-последнее, что видел мой отец п-перед… смертью.
Мила невольно заглянула ему в лицо, ожидая увидеть грусть или горечь, однако Бледо выглядел просто напуганным.
— М-мне кажется… — начал он, но тут же поправился: — Н-нет, я уверен — если д-дотронуться до тетради теперь, она п-покажет… к-как он умер.
Некоторое время они оба молчали, глядя
— Ты хочешь посмотреть это воспоминание один? — нарушила молчание Мила.
Однако Бледо не отвечал, только растерянно моргал, как будто не мог ни на что решиться.
— Или чтобы его посмотрела только я? — предположила Мила.
Молчание.
Прикрыв глаза, Мила глубоко вздохнула.
— Сделаем это вместе?
Наконец Бледо кивнул — боязливо, нерешительно. В ответ на это Мила не стала медлить, беспокоясь, как бы он не передумал. Она протянула руку к тетради, ее ладонь задержалась всего лишь в сантиметре от двух начертанных кровью слов. На несколько мгновений Бледо сжал руку в кулак и повторил за Милой. Его рука остановилась раньше ее руки. Внезапно Мила почувствовала, что Бледо вот-вот пойдет на попятную, и, не раздумывая, схватила его за руку и опустила обе их ладони на дневник. В тот же момент их затянуло в сверкающий множеством созвездий фиолетово-бордовый водоворот.
Комната была тесной, с низким потолком. От углов и стен расползался сумрак. Первым, что увидела Мила, была прибитая к стене деревянная подставка, на которой стоял телефонный аппарат.
«Значит, это Внешний мир», — тут же пронеслось в голове Милы; в мире По-Ту-Сторону телефонов не было.
Раздавшийся за маленьким пыльным окном перезвон церковных колоколов только подтвердил ее предположение.
Услышав рядом судорожный вдох, Мила повернула голову — стоящий в шаге от нее Бледо смотрел куда-то вправо. В его глазах застыло болезненное выражение, губы дрожали. Мила перевела взгляд в ту же сторону и сразу же все поняла — за письменным столом, склонив голову к настольной лампе, сидел Терас Квит.
Он что-то быстро писал в раскрытой тетради. На лице его была тряпичная черная маска, прикрывающая лицо до подбородка, однако Мила узнала его без промедления по светлым волосам и изуродованным участкам кожи, которые не были прикрыты тканью. Видимо, Терас настолько сильно не мог переносить свое уродство, что даже наедине с самим собой предпочитал прятать лицо.
Мила быстро осмотрелась. Комната была обставлена старой мебелью, над плинтусами во многих местах стены были покрыты пятнами плесени. По всей видимости, это жилище было лишь временным пристанищем Тераса, оно не показалось Миле обжитым.
Снова взглянув на Бледо, она поняла, что сейчас он не сдвинется с места, что бы ни произошло у него на глазах, — увидев своего отца воочию, живым, пусть и не по-настоящему, он был словно парализован.
Мила подошла к столу и, став за спиной Тераса, заглянула ему через плечо. Она тотчас же вздрогнула.
«Лукой выжил. Все считают его погибшим, но они ошибаются…»
В этот самый момент Терас делал в дневнике свою последнюю запись — ту самую, которая привела Милу и Бледо в это воспоминание.