Милая обманщица
Шрифт:
— Но разве мистер Фриман вам не объяснил…
— Ничего он не объяснил. Да и зачем? Знаете, объяснения не по моей части, и вашей маме они сейчас не помогут. Вы должны быть готовы к большим изменениям в ее состоянии. При операции обнаружились непоправимые нарушения мозговой деятельности. Полное выздоровление невозможно. Растительное существование, с частичным параличом, и сильное снижение зрения — вот все, на что можно рассчитывать.
— Рассчитывать? — в удивлении переспросила Хейди.
— Да, я вас понимаю, но больше мы
— Но я… — Хейди казалось, что медленно, но непоправимо сеть затягивает ее, превращая против воли в Сюзанну Десмонд. Но раз Пол ничего не объяснил врачу, то что она теперь может сказать? — По-моему, не… А сколько это может продлиться? — Вопрос прозвучал неуместно и грубо.
— Трудно сказать точно, мисс Десмонд, я ведь не Господь Бог. Сейчас ваша мать в сознании и ждет вас. Хотите, я скажу, что вы не смогли прийти?
Хейди вдруг осознала, что слишком многого требует от врачей. Какое право, в конце концов, она имеет втягивать их в свою ложь? Раз Пол уехал, теперь выбор за ней.
Она медленно покачала головой:
— Нет, доктор, прошу вас, отведите меня к ней.
— Вы спросили, как долго это может продолжаться. Думаю, ваша мать скоро опять впадет в кому и будет оставаться в таком состоянии до тех пор, пока не откажет сердце. Это может продлиться от нескольких дней до нескольких недель. Боюсь, определеннее сказать нельзя. — Он остановился у двери палаты Антонии, заглянул в стеклянное окошко двери. — Вашей сестре пришлось нелегко. Она будет рада, что вы теперь разделите с ней эту ношу.
— Моя… А моя сестра… она тоже здесь?
Сестра! Откуда она взялась? Пол ведь сказал, что никаких родственников больше нет, в панике размышляла Хейди.
— Да. Она приходит каждый день, даже когда ваша мать без сознания. — Во взгляде врача отразились понимание и сочувствие. — Наверное, вы хотели бы сначала переговорить с ней. Дженни! — позвал он негромко, приоткрывая дверь палаты.
Момент для Хейди был ужасающий. Несмотря на реакцию Рори Харта, сестре наверняка понадобится лишь один взгляд, чтобы понять подделку. Первую секунду Хейди боролась с желанием спастись бегством. Но открылась дверь, и вышла Дженни.
Длинные каштановые волосы ниспадали на плечи, длинное овальное лицо не выражало никаких эмоций, хотя радости на нем тоже не было. Молоденькая, лет двенадцати-тринадцати, почти ребенок. Представив, через что пришлось пройти в последние несколько дней этому юному созданию, Хейди переполнилась сочувствием и забыла о собственных страхах.
— Дженни, — ласково произнесла она. — Прости, что меня так долго не было.
Собачьи карие глаза — образец верности. У Дженни были глаза и взгляд спаниеля, но смотрела она, как собака, потерявшая хозяина.
Врач переводил взгляд с одной на другую.
— Наверное, вы давно не виделись? — спросил он.
— Никогда, — ответила Дженни.
— Тогда хотите, я вызову
— Спасибо, не надо, — вновь ответила Дженни. Хейди не без зависти заметила, что голос у нее очень красивый. — Думаю, нам не о чем говорить. — И она обратила взгляд своих преданных карих глаз на свою якобы сестру. — Вы проходите в палату. Мама вас ждет давно уже.
Девушка произнесла это так, словно: «Она ждет вас уже пятнадцать лет».
— Прошу вас, не надо так… — Хейди хотела пойти за ней. Но доктор остановил девушку.
Дверь за Дженни закрылась. Он снова открыл ее и кивнул Хейди, приглашая войти в палату.
Тихий голос позвал ее:
— Сью?
Хейди все еще нерешительно стояла на пороге. Но такое она уже когда-то испытала. Такой же вечер, только месяц назад. В палате собрались друзья, чтобы помочь, но мама искала и ждала только ее. И никто не был ей нужен, кроме дочки. Ее последние слова: «Хейди, уже пора пить чай?» — говорили о старании до конца казаться здоровой и бодрой.
Голос вновь спросил:
— Сью?
И она торопливо подошла к постели больной.
— Да, я здесь, мама. Я здесь.
Как ни опасна и запутанна была ситуация, с Антонией никаких проблем не возникло. Она ни о чем не спрашивала и пребывала в счастливом полузабытьи:
— Ах, мои глаза! Так обидно, я не могу тебя как следует рассмотреть…
Хотя голос был едва слышный, тонкий и прерывистый, как ниточка, в нем еще чувствовались красивые музыкальные переливы, как у Дженни. От этого возникал еще один, не менее жуткий вопрос: а как говорила Сюзанна?
— Ничего! — попыталась пошутить Хейди. — Я все такая же… — Она запнулась. Это было рискованно, но так она казалась себе не совсем самозванкой. — Простушка из всей семьи.
Наверное, так оно и было, если Сюзанна действительно на нее похожа. Ведь породистое викторианское лицо Дженни можно было назвать красивым, а у самой Антонии сохранилась прелесть и нежность юной девушки. Обрамляющие лицо волосы, сегодня не прикрытые повязкой, — очень светлые и мягкие, как у ребенка, широкий рот совершенной формы, огромные выразительные голубые глаза… Сейчас в них виднелась мольба.
— Нет-нет, что ты. Ты есть ты. Как жалко… Моя рука… я не могу даже до тебя дотронуться…
Если бы она только знала, с нежностью подумала Хейди, как глубоко меня тронула. Импульсивно она склонилась и приложилась щекой к щеке страдалицы. Наверняка настоящая Сюзанна не могла бы сделать большего. Но, конечно, прошлое тоже нельзя легко сбросить со счетов.
— Прости меня, — почти не сознавая, что говорит, шептала девушка. — Мне надо было вернуться много-много лет назад. Я причинила тебе столько горя!.. Прошу тебя, не надо плакать. Я же вернулась. — Она еще раз посмотрела на залитые слезами глаза умирающей и решилась: — Я останусь здесь, с тобой, столько, сколько ты захочешь.