Миледи и притворщик
Шрифт:
– Постой, не рискуй, – остановил он меня. – Можно ведь просто взобраться на дерево и через оптику посмотреть, что происходит в зарослях.
Что ж, он прав, к чему риск, если можно прибегнуть к старому трюку?
Я сбросила рюкзак возле подходящего дерева, а Стиан подсадил меня, и я взобралась сначала на одну ветку, потом на другую, и третью. Найдя удобную точку для обзора, я нацелила камеру с телеобъективом на халапати и замерла.
Птицы паслись на цветочной поляне, то и дело опуская клювы к полураспустившимся бутонам фиолетовых цветов. Вот только цветы эти были высотой с полптицы. Два метра, не меньше…
Распустившиеся бутоны так
– Стиан, – как можно громче прошептала я, глядя вниз, – они там пьют воду из двухметровых цветов. Это просто невероятно, настоящее чудо.
Я снимала необычную поляну до тех пор, пока птицы не покинули её, удалившись в заросли папоротника. Они скрылись из виду, и мы явно потеряли их след, но меня это не особо волновало. Ведь теперь поляна свободна, и мы можем подобраться к огромным цветам вплотную, чтобы лучше их изучить.
Продравшись через папоротники, мы оказались в обители цветущих гигантов. Десятки гофрированных чаш-бутонов торчали из-земли, словно элементы фонтана. Они оказались и вправду выше меня. И выше Стиана тоже.
Я поспешила снять объектив, чтобы запечатлеть складки лепестков, толстую ножку стебля, да и весь цветок в полный рост крупным планом. Да, он великолепен. Вот только душок от него идёт… И чем он так привлекает халапати?
Гро так и вертелся вокруг благоухающих на его взгляд цветов-чаш. Стиан же недолго думая взобрался на ближайшее к цветку дерево и, растянувшись на ветке над самой чашей, заглянул в неё и о чём-то задумался.
– Ну, что там? – распирало меня любопытство.
А Стиан неожиданно помрачнел и произнёс:
– Нет, Эмеран, в этих бутонах не вода собирается.
– Да? А что тогда?
Он не ответил, а взгляд его стал таким сосредоточенным, что я поняла – он увидел там то, чего не должно быть в миролюбивом цветке.
– Это такой же монстр вроде тех липких цветов с щупальцами? – догадалась я.
– Скорее, это старший брат кувшинчика, который умеет вырабатывать пищеварительный сок.
Проклятье… Мне надо было раньше обо всём догадаться. В этом безумном лесу цветы не могут быть просто красивым дополнением к пейзажу. Они здесь хищные и безжалостные. И чем глубже в лес, тем больше коварства в их обличии.
– Ты видишь там что-то помимо сока? – спросила я.
Стиан поморщился, но ответил:
– Кажется, там плавает не до конца переваренный обезьяний хвост. Наверное, зверь сорвался с этого самого дерева и упал в чашу…
– Слезай оттуда немедленно! – тут же запаниковала я и кинулась к дереву, чтобы помочь Стиану спуститься на землю.
Он справился с этим и без меня, а потом всё так же задумчиво посмотрел на бутон и сказал:
– Я был неправ.
– О чём ты?
– О пищевых пристрастиях халапати. Они сейчас пили не просто цветочный сок. Они пили растворённого в нём зверя. Значит, они всё-таки питают свои тела животными белками и жирами. В растворённом виде с помощью плотоядных цветов, раз их узкий пищевод не позволяет заглатывать куски мяса. У халапати и цветка сложилась тесная связь, почти симбиоз. Правда не знаю, какая польза цветку от того, что халапати копошится клювом в его чреве. Может, птицы просто удобряют эту поляну, питая корни цветов теми веществами, которые они не могут получить из пищеварительного бутона.
Россыпи
Теперь я сама полезла на дерево, чтобы снять плещущийся в фиолетовой чаше желтоватый сок, в котором действительно плавает что-то вытянутое, гладкое и до тошноты розоватое.
На этих кадрах я не остановилась и полезла на соседнее дерево, чтобы узнать, что же плавает в других бутонах. А в них ничего кроме жижи на донышке и не было: видимо голодные халапати всё выпили.
Удача улыбнулась мне на пятом дереве, с него я заметила, как в самой широкой чаше плавает чья-то широкая лапа. Похожа на обезьянью конечность. Жаль, что я так и не видела в этом лесу живую обладательницу таких кистей.
– Есть предложение, – сказал Стиан, когда я спустилась на землю. – Не совсем экологичное, но продиктованное исключительно интересами науки. Что, если я срублю цветок, а ты сфотографируешь дно его опрокинутой чаши?
– Дно? И что ты там хочешь увидеть?
– Наверное, нечто сходное со строением желудка и кишки. Не то чтобы я силён в анатомии, но если показать снимки специалистам, они наверняка дадут заключение о механизме столь необычного для растения способа питания.
Я немного подумала и сказала:
– Ладно, руби. Только осторожно. Сок внутри опасен. Нельзя, чтобы он попал на нас.
Как только Стиан взялся за свой огромный нож, я тут же подозвала к себе Гро, чтобы ухватить его за поводок и удержать на месте. Кажется, ему одному нравится эта поляна, насыщенная запахами разложения и смерти, так и хочет сорваться с места и рвануть к следующему бутону. Но я не дам. Не хватало ещё, чтобы пищеварительный сок из цветка, который сейчас рубит Стиан, попал на Гро. Он и так настрадался от того липучки, вон, даже бок ещё не начал зарастать.
Стук лезвия ножа о стебель становился всё глуше и глуше. Наконец, ножка чаши подломилась, а сама она завалилась на бок, выплеснув вместе с жёлтым соком большой комок слизи в виде костей и повисших на них ошмётках полупереваренного мяса. Бедная обезьяна, какая ужасная смерть её постигла – заживо вариться в желудке гигантского цветка – такого никому не пожелаешь.
Помня о наказе Стиана, я подошла ближе к упавшей чаше, чтобы снять внутренности цветка. Я старалась не наступать на разлитый по траве сок, да и труп животного пришлось обойти. Какая всё-таки крупная обезьяна была. Руки, правда, коротковаты для древолаза. И ноги длинноваты. И хвоста нет. А череп…
Одного взгляда на него мне хватило, чтобы шарахнуться в сторону и закричать:
– Это же человек! Человек!
В голове словно взорвалась бомба. Я не могла поверить, не хотела верить в то, что вижу… Человек, кажется, подросток, утонул в чаше плотоядного цветка, сварился в ней заживо, а халапати приходили сюда и пили растворённого в цветочном соке человека! Пернатые людоеды, бескрылые монстры…
По щекам сами собой покатились слёзы. Я думала, Стиан сейчас подойдёт ко мне, чтобы обнять и прошептать на ухо что-то успокоительное, а он почему-то кинулся к своим вещам и взялся за ружьё, чтобы его тут же зарядить.