Миллениум. Тетралогия.
Шрифт:
Йоран Мортенссон жил на верхнем этаже трехэтажного дома. За вторник Моника собрала о нем всю информацию, имевшуюся в открытом архиве. Он был неженат, что, правда, не мешало ему с кем-нибудь совместно проживать. Он не имел никаких замечаний от налогового исполнителя, не владел сколько-нибудь крупным состоянием и, казалось, вел довольно скромный образ жизни. Больничный он брал редко.
Единственным примечательным фактом его биографии было наличие лицензий на целых шестнадцать видов стрелкового оружия. Среди них присутствовали три охотничьих ружья и разного рода личное огнестрельное
Машина «вольво» с регистрационным номером, начинавшимся на КАБ, стояла на стоянке, метрах в сорока от того места, где припарковалась Моника. Она налила себе в бумажный стаканчик полчашки черного кофе и съела багет с салатом и сыром, потом очистила апельсин и стала неспешно сосать его, дольку за долькой.
Во время утреннего обхода Лисбет Саландер казалась вялой и жаловалась на головную боль. Она попросила таблетку альведона, и ей без разговоров ее выдали.
Через час головная боль усилилась. Лисбет позвонила сестре и попросила еще одну таблетку. Это тоже не помогло. К обеду голова у нее настолько разболелась, что сестра вызвала доктора Эндрин, которая, после краткого осмотра, прописала сильные болеутоляющие таблетки.
Лисбет положила таблетки под язык и, как только ее оставили одну, тут же выплюнула.
Около двух часов ее начало рвать. Около трех это повторилось.
Часа в четыре, перед самым уходом доктора Хелены Эндрин, в отделение пришел Андерс Юнассон. Они немного посовещались.
— Ее тошнит, и у нее сильные головные боли. Я дала ей дексофен. Просто не понимаю, что с ней творится… Ведь в последнее время она так хорошо поправлялась. Может, это какой-то грипп…
— У нее есть температура? — спросил доктор Юнассон.
— Нет, час назад было всего 37,2. С РОЭ ничего серьезного.
— О’кей. Я буду ночью за ней присматривать.
— Я ухожу в отпуск на три недели, — сказала доктор Эндрин. — Ею заниматься придется тебе или Свантессону. Но Свантессон с ней особенного дела не имел…
— О’кей. На время твоего отпуска я вызываюсь быть ее лечащим врачом.
— Отлично. Если наступит какой-нибудь кризис и тебе понадобится помощь, естественно, звони.
Они вместе ненадолго зашли в палату Лисбет. Она лежала с несчастным видом, натянув одеяло до кончика носа. Андерс Юнассон положил ей руку на лоб и констатировал, что лоб влажный.
— Думаю, нам придется провести небольшое обследование.
Он поблагодарил доктора Эндрин и пожелал ей приятного вечера.
Около пяти доктор Юнассон обнаружил у Лисбет подъем температуры до 37,8, что было занесено в ее журнал. Он посетил ее трижды за вечер и заметил по журналу, что температура держалась на уровне 38 градусов — слишком высоко, чтобы считаться нормальной, и слишком низко, чтобы создавать серьезную проблему. Около восьми часов он распорядился сделать ей рентген головы.
Получив рентгеновские снимки, Андерс Юнассон их внимательно изучил. Ничего настораживающего он не увидел, но установил наличие едва заметного затемнения в
«Рентгеновское обследование не дает оснований для определенных выводов, но состояние пациентки в течение дня, несомненно, ухудшилось. Не исключено, что имеется небольшое кровоизлияние, которого не видно на рентгеновских снимках. В ближайшее время пациентке необходим покой и постоянное наблюдение».
В среду, когда Эрика Бергер в половине седьмого утра появилась в «СМП», у нее оказалось двадцать три электронных сообщения.
Отправителем одного из них значился «[email protected]». Короткий текст содержал одно-единственное слово:
ШЛЮХА
Эрика вздохнула и подняла указательный палец, чтобы стереть сообщение, но в последний момент передумала, перелистала входящие письма и открыла сообщение, пришедшее два дня назад. Отправителем тогда был «[email protected]».
Хм. Два письма со словом «шлюха» и фиктивными отправителями из медиамира.
Она создала новую папку, назвав ее «МедиаПсих» и сохранила в ней оба сообщения. Потом занялась утренней докладной запиской информационного отдела.
Йоран Мортенссон вышел из дома в 07.40 утра. Сев в «вольво», он поехал в сторону Сити, но свернул через острова Стура Эссинген и Грёндаль в район Сёдер. Проехав по Хурнсгатан, он направился к Бельмансгатан, завернул налево, на Тавастгатан возле паба «Бишопе армз» и припарковался прямо на углу.
Монике Фигуэроле повезло, как везет только дуракам. Как раз когда она подъехала к пабу, от него отчалил фургон, и у тротуара на Бельмансгатан образовалось свободное место, так что она встала носом прямо к перекрестку Бельмансгатан и Тавастгатан. Отсюда, с возвышения перед пабом, открывался исключительно хороший обзор. Ей был виден кусочек заднего стекла машины Мортенссона, стоящей на Тавастгатан. Прямо перед ней, на очень крутом спуске к переулку Прюссгренд, находился дом с адресом Бельмансгатан, 1. Фасад она видела сбоку и, соответственно, подъезд был ей не виден, но как только кто-нибудь выходил на улицу, Моника это фиксировала. Ей было совершенно ясно, какая причина привела Мортенссона в данный район. В этом доме жил Микаэль Блумквист.
Моника Фигуэрола должна была признать, что район вокруг Бельмансгатан, 1, кошмарно неудобен для слежки. За расположенной в «котловане» парадной напрямую можно наблюдать лишь с пешеходного прохода и мостика, перекинутого через Бельмансгатан, возле старого подъемника Мариахиссен. Поставить машину там негде, а на пешеходном мостике наблюдатель оказывается открыт всем взорам, как ласточка на старых телефонных проводах. Место у перекрестка Бельмансгатан и Тавастгатан, где припарковалась Моника Фигуэрола, было в принципе единственным, откуда она, сидя в машине, могла иметь полный обзор, но вместе с тем и ее саму, сидящую в машине, внимательный человек мог с легкостью заметить.