Миллион с Канатной
Шрифт:
Остались не вывезенными 300 тысяч пудов зерна, еще 50 пудов было обнаружено на баржах, отшвартованных в Карантинной гавани. На пароходе «Александрия» был обнаружен груз новеньких английских мотоциклетов марки «Триумф» и три тысячи пудов каменного угля. Железнодорожные пути на подступах к одесскому вокзалу были забиты составами с грузом продовольствия, эвакуированного из Киева. В числе этих грузов было обнаружено также огромное количество дров, которые не успели погрузить на корабли.
Интересна судьба «Овидиопольского отряда» — последнего отряда белых, которому удалось выбраться из Одессы. В его состав входили отряды полковника Стесселя, представители гражданских учреждений и кадеты из одесского кадетского корпуса — дети в возрасте 10—12 лет. Всего их было 16 тысяч человек, но взрослых
Но на границе с Румынией их остановили румынские солдаты. Чтобы воспрепятствовать переходу границы, они открыли по отряду огонь. По отряду, где были дети и женщины!.. Пришлось спешно отступать. Но под селом Маяки «Овидиопольский отряд» попал в окружение красных.
Куда деваться и что делать?!. И была сделана вторая попытка пробраться в Румынию — по льду через реку Днестр. В этот раз румыны пустили в ход артиллерию. Потеряв множество людей в результате двух обстрелов на румынской границе и атак красной конницы, от мародеров из местных жителей, представители отряда капитулировали, сдавшись красным. В отряде осталось около 10 тысяч человек.
Многие офицеры — генерал Васильев, барон Майдель — покончили с собой, вместо того, чтобы сдаться большевикам. Перед тем, как отдать оружие, они пустили себе пулю в лоб. Большевики отделили детей-кадетов от взрослых и заперли в казармах в районе последних станций Большого Фонтана. Через несколько часов после этого детей накормили — провизией, оставшейся в порту. А затем отпустили по домам. Тех, кому идти было некуда, большевики поместили на территории бывших городских приютов, где собирались организовать детские дома для огромного количества беспризорных, оставшихся в городе.
К вечеру 26 января все было закончено. В Одессе прекратились уличные бои, а на всех улицах развесили красные флаги. Город перешел в руки большевиков — в этот раз окончательно и бесповоротно. Жителям огромными плакатами, развешанными на центральных улицах, объявили о прекращении огня. Теперь можно было заняться наведением порядка, собрать с улиц трупы и вывезти их за город, ну а раненых поместить в больницы.
В Одессе появились похоронные команды, которые сваливали трупы на огромные телеги, а затем везли к пустырю за Вторым Христианским кладбищем. Там, на пустыре между кладбищем и тюрьмой, были вырыты огромные рвы, куда сваливали всех убитых. Их не закапывали, а потому многие жители города шли в это страшное место, чтобы попытаться отыскать следы своих близких, пропавших без вести во время уличных боев. По окраинам рвов бросались на людей бродячие псы, роющиеся в человеческих останках. Все было кончено. Одесса попала в руки красных. Навсегда.
Глава 12
Таня с трудом толкнула тяжелую, почти вросшую в землю дверь. Ей в лицо тут же ударила смрадная, чадящая волна луковой вони, табака и перегара. В ресторанчике на Мясоедовской с дурацким названием «Картон» дым стоял коромыслом. Воры Молдаванки отмечали победу большевиков.
В низковатое душное помещение набился кто только мог, и женщин было предостаточно! Хозяин «Картона», криворукий вор по кличке Кирпич, выставил бесплатный самогон. Контрабанда самогона, привезенного из деревень, была очень выгодным делом. Промышляли этим коренные обитатели Молдаванки, в том числе и Кирпич. И сейчас, празднуя победу большевиков, он расщедрился и выставлял самогон ведрами.
Таня знала, что Кирпич и его люди были в одном из штурмовых отрядов, организованных большевистским подпольем. И во время уличных боев им удалось награбить так же много, как и всем остальным. Мародерствовали открыто: вооруженные бандиты врывались в квартиры и забирали все, на что глаз падет. Большевики позволяли им это.
Глупые, необразованные и недальновидные воры с Молдаванки
Таня разглядела за одним из столов Коцика и Топтыша. Раскрасневшиеся, пьяные, в расхристанных на груди косоворотках, несмотря на январскую стужу, они горланили песни и чувствовали себя настоящими королями, которым по колено было целое море! Таню почему-то ужаснуло это тупое бесстрашие, в котором ощущалось больше отчаяния, чем свободы. А сколько сюда набилось таких, как они! Очень много было большевиков — из числа тех, кто вошел в город среди воинских отрядов. Они совершенно не умели пить — разучились за долгое военное время, когда водке часто негде было взяться, — и отличались от бандитов абсолютно осоловевшим видом и полной бессвязностью речи. В большинстве своем туповатые жители деревень, они погружались в жизнь, о которой не слышали никогда, но которая манила их, как мотылька манит яркий огонь. И они пропадали, как эти мотыльки, упиваясь непонятной, необъяснимой свободой и не понимая, что с ней делать, где они находятся и почему.
Тане все они вдруг показались овцами, которых ведут на убой. Стадом тупых безмозглых овец, блеющих свою невнятную песню по знаку жестокого поводыря, ведущего их не на цветущий луг, а на бойню.
Было отвратительно чувствовать пустоту и никчемность этой чужой загульной жизни, когда большинство присутствующих здесь даже не понимали, с кем они пьют и почему.
Таня разглядела кривого Кирпича, который, высоко подняв в руке пивную кружку, наполненную не пивом, а самогоном, горланил какую-то разухабистую блатную песню, а несколько большевистских солдатиков в отобранных у белых офицеров шинелях, но уже драных, пытались подпевать ему, постоянно падая лицом на стол.
Она подумала: как страшен этот контраст — дешевые бандитские кабаки, где сивуха льется рекой, и заваленные трупами улицы, которые еще не успели убрать, и мертвые тела в порту, сваленные в кучу... Это царство абсурда, слившись воедино, представляло такую отталкивающую реальность, что у Тани просто спала с глаз пелена. Она никогда не идеализировала ни красных, ни белых, но должна была находиться в этом мире. И понимала: не в ее силах что-либо изменить.
Тане стало страшно. Но, похоже, больше никто, кроме нее, не почувствовал этого страха. Все время уличных боев Таня просидела взаперти на своей Запорожской. К счастью, кровавые события не коснулись Молдаванки, лояльной к большевикам. Район опустел — большинство жителей ринулись в центр города, где можно было пограбить как следует. Исключением не стали даже женщины и дети — маленькие хищники одесских трущоб, с детства приученные жить если не грабежом, то умением обирать трупы. И действительно, с мертвых, лежащих на улицах города, можно было снять отличный урожай цепочек, часов, брелоков, иногда — даже бумажников. А если совсем повезет, то и золотых зубных коронок. Всем этим и занимались обитатели Молдаванки.
Таню бросили даже ее верные Коцик и Топтыш. Они присоединились к одному из красных штурмовых отрядов и все время проводили в центре Одессы. Она видела их только раз, когда воры явились на Запорожскую и принесли ей изящный золотой, правда, замазанный кровью браслет, на обратной стороне застежки которого была выгравирована надпись: «Милой Аннушке от мамочки».
Коцик и Топтыш совсем не поняли, почему, вдруг забившись в странной, с их точки зрения, истерике, Таня категорически отказалась взять браслет. И не просто забрать его себе, но даже прикоснуться к нему. Они посчитали это необъяснимым женским капризом и ушли, оставив браслет себе. После их визита Таню до вечера била ледяная дрожь.
А в забегаловку она явилась вовсе не для того, чтобы найти их: чего искать — Коцик и Топтыш всегда находились в самом центре попойки. Тане нужен был Туча, а он точно был здесь. Об этом ей сообщила ее разведка — уличный мальчишка, которому за такую полезную информацию Таня бросила пару копеек.
И действительно, Туча сидел за столиком в углу с какими-то важного вида мужчинами. Их было трое или четверо — Тане было плохо видно за спинами. В отличие от всех остальных, они не были пьяны. И все бандиты соблюдали заметную субординацию, не приближаясь к столику, за которым они сидели.