Милость Императора (Emperor's Mercy)
Шрифт:
– Я понимаю. Но у меня есть свои соображения, и я не пришел бы сюда, если бы не считал их важными. Мой Конклав упорно работает над теми же задачами, что и вы. Силы Хаоса действуют не без причины, так почему они хотят захватить Медину? Почему?
– Я не знаю. Мне не нужно это знать. Мы решили дать бой врагу в пространстве Звезд Бастиона. Не здесь! – прорычал Кхмер, отшвырнув лазган сержанта Кэрри. Оружие пролетело через весь зал и врезалось в стойку, обрушив на пол лес мушкетов.
Гурион сохранял невозмутимость.
– Можете бушевать сколько угодно, Кхмер. Но я представляю Инквизицию
Оскалив зубы, с совершенно зверским лицом, Кхмер приблизился к Гуриону. Лорд-инквизитор стоял с каменным лицом, положив аугметическую руку на пистолет «Люгос». Гурион знал, что не стоит терять бдительность: Кхмер был слишком непредсказуем. Рассвирепевший лорд-маршал в арсенале, полном оружия – опасное сочетание.
– Это не важно, – сплюнул Кхмер. – С вашими оперативными группами на Аридуне покончено.
Из всего сказанного Кхмером, лишь это заставило Гуриона содрогнуться. Никто кроме членов Конклава не знал, что на Аридуне действуют оперативные группы Инквизиции. Гурион не хранил никаких записей по этим операциям, и ни с кем их не обсуждал. И все же инквизитор ничего на это не сказал. Гурион слишком долго играл в эту игру, чтобы выдавать свои чувства. На службе Инквизиции он потерял 60 % своего тела. Человек, столько испытавший, становится острым, как хорошо заточенное лезвие. Он научился сохранять бесстрастное лицо, держать рот закрытым, а глаза и уши – открытыми. Он наблюдал за лордом-маршалом, потому что это он умел лучше всего.
Кхмер дернулся, словно поняв, что сказал слишком много, его поведение пугающим образом изменилось. Опустив плечи, лорд-маршал отвернулся от Гуриона, словно они и не говорили. Зарядив новый аккумулятор в лазган Кхмер почти рассеянно побрел к стрелковому стенду.
– Прежде чем я уйду, – сказал Кхмер через плечо, – я хотел бы напомнить вам, что я – та сила, на которой держится вся кампания. Уберете меня – и Медина обрушится вам на голову, инквизитор.
НОЧЬ всегда была временем тишины и спокойствия в храме. Но сегодня в его пустых коридорах появился неожиданный нарушитель.
Призрачная, облаченная во тьму, ее длинные конечности двигались так быстро, так странно, что, казалось, она не идет, а перепархивает с места на место между колоннами, нишами и ступеньками.
Священники в это время ужинали. Пациенты уже вернулись в свои палаты. Свет луны сиял в извилистых коридорах. В центральном молитвенном зале единственный луч лунного света проникал с потолка атриума, словно полупрозрачная колонна, залитая плавающими пылинками.
Все было так тихо и неподвижно, что призрачное движение во мраке казалось чем-то совершенно чуждым. Она прошла через атриум, упав с потолка, словно капля воды. Она двигалась от тени к тени, скрываясь в чернильной тьме.
Когда она скользила мимо освещенных мест, были видны очертания ее силуэта. Гибкие мускулистые конечности, защищенные наручами и поножами из твердой кожи. Блеск обнаженных клинков.
Она взбиралась по стенам с удивительной легкостью, ее конечности мелькали, как у паука. Перебравшись через три этажа лестничной площадки,
Здесь было светлее. Обширное пространство кухни занимали гладкие каменные полки и глиняные печи. Котлы, медные горшки и глиняные кувшины стояли ровными рядами, как солдаты в строю.
Три священника в чистых белых одеяниях госпитальеров мыли глиняные тарелки в корыте с водой. Они были увлечены разговором и не заметили тень, мелькнувшую позади.
Она достала три метательные иглы и небрежно метнула их с расстояния пятнадцать метров. Иглы входили точно под основание черепа жертвы, между вторым и третьим шейными позвонками. Двое священников рухнули, их нервные системы перестали функционировать, ноги подогнулись. Третий успел повернуться, и игла вонзилась ему в грудину.
Последним, что он увидел перед смертью, было лицо его убийцы – стилизованная ухмыляющаяся маска шута, с длинными оскаленными зубами и глазами, прищуренными в вечном смехе.
Ассасин скользнула в сторону от места убийства и сбежала вниз по узкой извилистой лестнице. Она оказалась в северной палате. Это был длинный зал, где психически больные пациенты проводили дневные часы, рассеянно бродя и иногда разговаривая.
Сейчас здесь было почти пусто, узкие окна впускали в зал длинные полосы лунного света. В дальнем конце зала в кресле-качалке сидел пациент, никогда с него не встававший. Ветеран Гвардии, теперь он проводил дневные часы, бессмысленно уставившись в стену, вцепившись ногтями в подлокотники кресла.
Ассасин быстро убила его узким клинком и направилась дальше.
Северная палата сообщалась с изолятором. Ряд обитых медью дверей в глиняных стенах вел в спальни психически больных. Окна в коридоре были закрыты.
Достав зубчатую пилу, ассасин последовательно обошла все спальни. Она работала быстро, не пропуская ни одного пациента. Дважды ей встречались священники из ночной смены, и дважды она душила их гарротой, втаскивала трупы в спальни и запирала двери.
Ассасин вышла из последней двери в конце коридора. Ее пила была покрыта длинными полосами крови. Черно-белая маска шута забрызгана ярко-красными каплями.
Отстегнув подсумок от пояса, ассасин взглянула на хронометр. Она успевала точно вовремя. Спрятав пилу в ножны, она направилась в западную палату. К рассвету в Храме Зуба не останется никого живого.
ГЛАВА 14
РОСС был разбужен криком.
Даже сквозь мглу сна, крик был страшным. Пронзительный, исполненный страдания и почти жалобный. Росс слышал в нем голос смерти.
Вскочив с постели, путаясь в льняном белье, Росс схватился за плазменный пистолет. Пока он спал, свечи в его комнате растаяли и погасли, и наступила кромешная тьма. Его рука нащупала холодный, тяжелый металл рукояти пистолета, и бешено колотящееся сердце немного успокоилось. Гудение газа в фузионной канистре после того, как он снял «Солнечную Ярость» с предохранителя, подействовало на него успокаивающе, как факел в темной ночи.