Миля над землей
Шрифт:
Мой лучший друг, с которым я познакомился, когда мне было семь, и ненавидел, пока мне не исполнилось двадцать два. Выпускной вечер, когда мы отбросили нашу вражду и поняли, что в нас больше сходства, чем различий.
Вечер, когда меня пригласили в лигу, и мой телефонный звонок Линдси, которая кричала от радости на другом конце линии.
Мои первые два месяца в «Чикаго», где я до смерти боялся быть новичком в команде, полной ветеранов. Мой первый полноценный сезон в НХЛ, когда я провел безбожное количество минут на скамейке штрафников.
Год, когда Мэддисон переехал
Но в этом сезоне… в этом сезоне изменилась вся моя жизнь. Первая поездка в этом году все изменила. Кудрявая стюардесса с характером поставила меня на место и стала всем, в чем я никогда не подозревал, что нуждаюсь. Она показала мне недостающие фрагменты моей жизни, одновременно собрав их воедино.
Я избавляюсь от ненужного бремени, восстанавливая отношения, которых мне недоставало. Я решил перестать играть в персонажа, которого ненавидят фанаты. Но самое главное – в этом году я сделал то, чего больше всего боялся. Позволил кому-то любить меня такого, каков я есть, и я не могу представить себе более идеального финала, чем поднять кубок над головой, когда она будет рядом со мной.
Прошлым вечером, после того как мы сыграли еще две партии в бильярд, мой отец поехал со мной в Чикаго. Самолет Линдси приземлился сегодня около десяти утра, и они вдвоем на несколько дней остановились в городском отеле. Впервые в моей профессиональной карьере они оба пришли на арену, и меня переполняет чувство комфорта от осознания того, что кто-то пришел на матч специально ради меня.
Средства массовой информации словно обезумели, следя за каждым нашим шагом с тех пор, как мы вернулись из Питтсбурга после первых двух игр. Грязная история о моем соперничестве с Мэддисоном в колледже попала в заголовки национальных газет как прекрасная история о соперниках, ставших друзьями, которых теперь отделяет всего одна победа от Кубка Стэнли.
Имя Стиви тоже упоминалось, но впечатляющее выступление нашей команды в плей-офф затмило тему наших с ней отношений, что и к лучшему. Я бы предпочел, чтобы СМИ не успели выяснить, что происходит между нами, до того, как я сам с этим разберусь.
С тех пор как я вернулся, я каждый день захожу к ней домой, но она еще не приехала. Я не знаю, в Чикаго ли она вообще сегодня, не говоря уже об арене, но прямо сейчас я не могу думать о ней.
В течение следующей пары часов все мое внимание должно быть сосредоточено на трех периодах хоккея, которые я собираюсь сыграть, вот почему я купил ей билет на лучшее место на арене. Я не могу высматривать ее весь вечер, и я знаю, что, если увижу свободное место, это собьет меня с настроя.
Отец и Линдси сидят в семейной ложе с Логан и остальными Мэддисонами, но я хочу присутствовать, если Стиви встретится с моим папой, поэтому я взял ей билет на общей трибуне.
Несмотря на то что неизвестно, вернулась ли она в Чикаго, я должен верить, что это так. Я не могу представить, что она пропустит игру.
Мэддисон
– Готов?
Я киваю, сосредоточенный, как и мой лучший друг.
– А ты?
– Да. – Мгновение он молчит. – Возможно, это наша последняя игра вместе…
– Может, подождем с этим разговором до того момента, когда уже выиграем Кубок?
– Да, – посмеивается он. – Конечно.
– Знаешь, для маленького золотого мальчика, у которого было все, чего он только желал, ты действительно оказался лучшим другом, о котором я только мог мечтать.
Его грудь вздрагивает в беззвучном смехе.
– При том, что я считал тебя куском дерьма, ты на самом деле оказался чертовски хорошим парнем.
Я поднимаю кулак, он сжимает свой.
– Но я все равно считал, что ты засранец, – напоминает он мне. – И ты все еще засранец.
Когда мы выезжаем на коньках из туннеля, «Юнайтед-центр» оглушает. Мигающие огни освещают наш путь. Мы выкатываемся на темный лед, и дикторы, болельщики и ревущая музыка перекрикивают друг друга настолько, что единственное, что я слышу, – это стук собственного сердца. Я скольжу по льду, разминаясь, и мои короткие вдохи едва наполняют легкие, но я ничего не могу с собой поделать. Я никогда так сильно не нервничал перед игрой.
Как и на каждой игре, Логан встречает Мэддисона у «стекляшки». Обычно я их подкалываю, но сегодня я слишком сосредоточен.
– Одиннадцатый! – кричит судья. – Сними кольцо.
Сбитый с толку, я опускаю взгляд на свои руки. Я оставил перчатки на скамейке запасных, пока делал глоток воды. Я уже снял все свои кольца, включая цепочку. Пока мы играем, они лежат в моей раздевалке. Но потом я вижу крошечное колечко Стиви, едва заметное на моем мизинце, которое я совершенно забыл заклеить лейкопластырем. Теперь уже слишком поздно. Судья уже заметил его.
– Нет, – возражаю я.
Он подъезжает ко мне, сбитый с толку.
– Что?
– Я его не сниму.
– Тогда ты не играешь.
– Эй-эй. Тпру. Стоп. – Мэддисон оставляет «стекляшку» и быстро подкатывается к нам. Он встает между судьей и мной. – Он играет. Он его снимет.
Мэддисон хватает меня за майку и утаскивает за собой обратно в туннель, скрывая от посторонних глаз.
– Сними это чертово кольцо со своего пальца.
– Нет.
– Зи, не будь смешным. Сними его со своего чертова пальца.
Я не отвечаю, но и не снимаю кольцо.
Мэддисон смягчает подход.
– Оно ничего не значит, чувак. Стиви тебя простит. Я уверен, что простит. Просто дай мне шестьдесят минут поиграть в хоккей, а потом мы с этим разберемся, ладно?
Я продолжаю молчать.
– Ты знал, что у меня есть записка, которую Логан написала мне в колледже во время выпускного шоу, записка, которую я до сих пор читаю перед каждой игрой? Но даже если у меня не было ее с собой или я забывал ее прочитать, это не означало, что она меня разлюбила. Это просто символ, и ты держишься за это кольцо, потому что думаешь, что это – все, что у тебя осталось от Стиви.