Мимикрия в СССР
Шрифт:
— Рада, а оставила у мачехи! Разве нельзя было взять с собой?
— Нет, условия для ребенка не хороши, да и занята я целыми днями.
— А есть ли у твоей дочки отец? — поинтересовалась я.
— Какая ты смешная, конечно, есть отец. Это не было непорочное зачатие, ну, а мужа, если ты об этом спрашиваешь, у меня нет.
— Ты все такая же, Ольга.
— Валя, ну скажи, зачем мне муж? В жизни так много интересного, так много дела, которое хочется сделать! Я просто не хочу тратить силы на семью, не хочу себя связывать. И так много ограничений, которых
— Но если ты полюбила человека, иметь с ним семью это не ограничение.
— Я не полюбила человека.
— А дочка, ты же собираешься взять ее к себе?
— Возьму, когда она сама будет в состоянии смотреть за собой и помогать мне. Сказать тебе откровенно, я родила ребенка потому, что мне хотелось его. Хочется, чтобы у меня на всю жизнь был родной, близкий человек. Как встретила подходящего отца, так и родила.
— А что думает об этом отец?
— Отец? Он ничего не думает. Разве мужчины думают о ребенке в таком случае?
Я вспомнила, что Максим, ее прежний приятель, "думал" в таком случае и не хотел, чтобы у нее был от него ребенок.
— Он не из заключенных?
— Нет, инженер, как я.
— Вероятно, твоя дочка захочет потом узнать, кто ее отец?
— На память для дочки я запишу на бумажке имя отца и все, что о нем знаю… Расскажи, Валя, ты с Максимом переписываешься?
— Иногда, очень редко. Он перевелся на работу в Ленинград, уже доцент. Женился, и у него есть дочь.
— Которую он, наверно, назвал Валентиной?
— Ты угадала, — засмеялась я.
— Угадать нетрудно. На ком он женился?
— На химичке, она была на втором курсе нашего института, когда мы кончали.
— Ты ее знаешь?
— Очень немного. Хорошенькая блондинка, небольшого роста, лет на восемь моложе его. Кажется, неглупая. Она комсомолка, учиться приехала из Донбасса, отец шахтер… Не знаю, хорошо живут или нет, он в своих письмах о ней никогда не упоминает. Осенью он ехал на новое место работы в Ленинград, остановился на один день в Ростове и пришел повидать нас, но он приехал в рабочий день и я была целый день на службе, так что виделись мы недолго. Он доволен переводом. Интересно, бродя без дела по городу, он купил себе фетровую шляпу и мне было очень странно видеть его в шляпе. Все время, что я его знаю, он носил фуражку одного и того же фасона, а тут вдруг шляпа!
— Что же, он сделался франтом?
— Нет, увидел и купил, а потом, может, и пожалел… Оля, ты еще долго будешь жить в Сибири?
— Пока кончим плотину; вероятно, в следующем году. Потом поеду другую строить, только теперь туда, где работают вольные.
— Так и будешь странствовать, как перекати-поле?
— Странствовать очень интересно. Я не думаю, что я смогла бы жить всю жизнь на одном месте.
Все время, пока Ольга была со мной, в моем уме стоял вопрос: присоединилась ли она к антикоммунистической организации? Нашла ли ее? Когда-то она даже собиралась организовать такую, предлагала мне начать вместе. Наконец я решилась
— В настоящих условиях моей жизни — это невозможно, — коротко ответила она.
Я, не собираясь заниматься политической деятельностью, не стала расспрашивать ее более подробно.
12
Наш инженер по организации труда, тов. Коваль, с которым я работаю в одной комнате, очень интересный человек. Он интеллигентный, начитанный, с хорошими манерами, и я была удивлена, когда он один раз сказал мне, что не помнит своей семьи и воспитывался в приюте.
— Не знаете, кто были ваши родители?
— Совершенно не помню их и не знаю. Мне кажется, меня передавали из одной семьи в другую несколько раз прежде чем я попал в приют. Я убегал из приюта и был некоторое время беспризорником. Потом мне посчастливилось, я попал в школу к Макаренко, вы, вероятно, знаете об этой школе, о ней написана "Педагогическая поэма".
— Эту книгу я читала. Но все-таки, если ваши родители погибли в гражданскую войну, так вам в то время было семь или шесть лет, вы должны их помнить.
— Очень смутно помню. Дело в том, что в приюте и в беспризорниках мы так часто рассказывали вымыслы о наших родителях, прибавляя к своим воспоминаниям то, что нам нравилось в рассказах других, что в конце концов правда так перемешалась с вымыслом, что я и сам теперь не могу их рассортировать! Я помню одно время я был твердо уверен, что мой отец был Чапаев [3] , а один мой товарищ, беспризорник, уверял всех, что его отец был Стенька Разин. Ему очень нравилась песня о Стеньке Разине, вот он и выбрал его себе в отцы, выбрал, а потом и сам поверил.
3
Чапаев — герой гражданской войны.
Жизни в родительском доме я не помню, а вот приют помню хорошо. Мы там страшно голодали, помню, как однажды я сидел у окна, ловил мух и ел.
— Какой ужас! Но ведь если съешь муху, то потом обязательно вытошнит.
— Вытошнит, если нечаянно проглотишь живую муху, она шевелится в пищеводе и вызывает тошноту, но если муха убита, то ничего. Я испытывал это сам и знаю, я съел их не одну сотню в то время.
Меня чуть не вытошнило, слушая его, и я перевела поскорей разговор на другое.
— Что, жизнь действительно была так интересна у Макаренко, как описано в книге?
— Не совсем так. Книга романтизирует события, иначе не интересно было бы читать. Но в основном правда. Многие мальчишки не поддавались обработке и убегали, дисциплина была невыносима для них, а я поддался довольно легко.
— Вы в комсомол записались еще в школе?
— Да.
— Я думаю, вам были трудны после свободы беспризорника дисциплина школы и дисциплина комсомола.
— Сделавшись комсомольцем, я сам стал дисциплинировать своих товарищей и это было интересно.