Мимикрия в СССР
Шрифт:
Расследование произвели быстро и через пару недель его уже судили. Его судили за нарушение техники безопасности и приговорили к трем годам принудительного труда в лагере. После этого приговора все вздохнули с облегчением, так как боялись, что ему "пришьют" вредительство, и тогда его могли бы расстрелять. Но, конечно, суд к стахановцам не бывает таким жестоким, как к обыкновенным людям.
Мои родители были страшно огорчены не только тем, что посадили Васю, но еще и тем, что, оказалось, он добивался своих рекордов, рискуя жизнью рабочих. Папа, как и многие рабочие, относился подозрительно ко всякого рода стахановским рекордам,
Немедленно после осуждения мужа Шура поступила на работу в управление той шахты, где работал Вася. По образованию она техник-химик, но до этого не работала, так как не хотела оставлять свою маленькую дочку на прислугу.
Васю сослали очень далеко в северо-восточную Сибирь начальником шахты. Шахта находится в области вечной мерзлоты, и сообщение с этим районом возможно только пару месяцев в году, через Берингово море. Связи через тайгу по суше нет.
В первых же письмах Вася просил присылать ему пищу и особенно лук и лимоны, из этого мы заключили, что у них там цынга.
Посылки и письма для него разрешались в неограниченном количестве, но только в навигационный период. Мы все ему послали: сало, сухари и лимоны.
Наташа нас сегодня очень позабавила. Мы не всегда представляем, насколько критическим может быть ум у трехлетнего ребенка. Я увидела в газете рекламу: маленькому ребенку предлагают ложку с рыбьим жиром, и он, улыбаясь, протягивает к ней ручки, показывая всем своим видом, что ему очень хочется выпить жир. Утром, предлагая дочке рыбий жир, я сказала:
— Посмотри, маленький ребенок и тот понимает, что нужно пить жир. Радуется, когда ему дают, а ты капризничаешь.
Она внимательно посмотрела на рисунок и ответила:
— Это ему дают рыбий жир в первый раз, он не знает, какой он противный, вот и радуется.
Сереже надо было купить себе новый галстук. В воскресенье он пошел за покупками вместе с дочкой. Оба вернулись очень довольные. Сережа купил себе галстук как раз такой, как ему хотелось, а Наташа принесла замечательно хорошо сделанного игрушечного медвежонка.
— Мама, этот медвежонок настоящий, — стала она уверять меня, — видишь, у него настоящая медвежья шерсть! — (мишка сделан из какого-то мягкого шелковистого меха). — Попробуй, он тепленький! Посмотри, во рту у него язычок. Он не шевелится, позволяет играть с собой днем, но ночью, когда он остается один, он будет бегать и прыгать, делать все, что делают настоящие медвежата!
— Кто тебе это рассказал? Папа?
— Нет, тетя в магазине. Там было много игрушек, но мишка мне понравился больше всех!
— Ну не совсем так, — заметил Сережа, — тебе не меньше мишки понравилась голая тетя.
— Какая голая тетя? — удивилась я.
— Да там, в игрушечном отделе, продавались также статуэтки. Наташа очень долго осматривала и выбирала, что купить, и в конце концов сказала: "Купи мне или Мишку или вот эту голую тетю", — указывая на алебастровую статуэтку Венеры. Тут-то продавщица и объяснила ей, что Мишка куда интересней!
Мишка сделался ее любимой игрушкой. Она твердо верила, что он на самом деле живой. Иногда вечером, когда Наташа была уже в кровати, Сережа, заранее привязав к медвежонку нитку, заставлял его двигаться по комнате, прятаться за шкаф, ползти по спинке кресла и т.п. Восторгу Наташи не было границ.
Наташа очень
Недавно Сережа принес ежа, которого для него поймали студенты во время экскурсии. Еж, по-видимому, уже немолодой, с выработавшимся характером, никак не хотел приспособиться к домашней обстановке. Днем он спал, а вечером свободно бродил по комнате, и тут-то мы узнали, какой он злой. Он бродил по комнате, фыркал и кусался. Особенно доставалось Сереже и Давыдовне. Давыдовна часто по вечерам дремала, сидя на кушетке и, если ее рука свешивалась, еж кусал ее за пальцы. Ежу тоже очень не нравилось видеть Сережины ноги без ботинок. Часто, вечером, когда Сережа работал за письменным столом, еж приходил и садился возле его ног. Как только Сережа шевелил пальцами, еж фыркал и хватал его зубами за палец.
Сначала это всех забавляло, и Сережа дразнил ежа, шевеля у него под носом пальцами; но после того, как еж неожиданно несколько раз покусал ему пальцы довольно сильно, от ежа решено было избавиться. Кроме того, он мешал мне спать, целыми часами ночью он бродил по комнатам, шурша бумагами в поисках насекомых за книжными шкафами и в углах. В одно прекрасное воскресенье мы всей семьей поехали за город и выпустили ежа на волю.
На главной улице города вывешено довольно скромное объявление, что приезжает артист Аксенов и в зале консерватории будет читать стихи Есенина, Блока и Маяковского. Имени артиста я раньше не слыхала и не собиралась идти его слушать, но к нам на фабрику пришел мой приятель Вадим и между прочим сказал:
— Надеюсь увидеть вас в субботу в консерватории.
— Нет, я не собираюсь идти. Мне не особенно хочется слушать стихи Маяковского и Блока. Есенина послушала бы, а Блока не хочу.
— Что вы? Не пропускайте случая послушать Аксенова. Он очень редко приезжает на гастроли, больше выступает в Москве или Ленинграде. Знаете, среди артистов он "кустарь-одиночка", не принадлежит к труппе или театру, а артист он первоклассный. Я вам советую пойти, только, боюсь, вы уже не достанете билетов.
Мне захотелось пойти, но, как Вадим предполагал, все билеты оказались распроданными. Однако Вадим через знакомую артистку достал мне один билет.
В субботу я пошла и была очень благодарна Вадиму. Такой замечательной декламации я никогда не слышала. Вышел на сцену человек во фраке, слегка поклонился публике и начал читать стихи. Все мы сразу же перенеслись в прекрасный мир поэзии. Блока я не любила. Меня, как и многих других, возмущало его приравнивание Ваньк, Сеньк, убийц, проституток, революционных карателей к апостолам. В школе мы также разбирали его "Стихи к прекрасной даме". Дама, как нам объяснила учительница, была революция. Стихи с дамой революцией нам казались запутанными и нескладными. В чтении Аксенова стихи понимались совсем по-другому. Слушая отрывки из "Прекрасной дамы", чувствовалось, что они обращены к женщине, к любимой женщине, а не к революции, и они были красивы. Потом Аксенов декламировал трогательно-патриотичное "Девушка пела в церковном хоре". Второе отделение было посвящено Есенину. Особенно сильное впечатление произвело на меня его чтение поэмы "Черный человек". Эти два отделения вызвали долгие аплодисменты. Я и приятельница Вадима, Мери, аплодировали с таким усердием, что у нас распухли ладони.