Мимикрия в СССР
Шрифт:
— Мать не сможет воспитать его правильно.
— Как это правильно?
— В коммунистическом духе.
Мне молодой человек сделался неприятным, и я ушла в другую комнату. Через несколько минут они ушли.
Когда Давыдовна возвратилась с заплаканными глазами, я ее спросила:
— Как же это вы отдали ему ребенка? Сколько Александру лет?
— Семь. Я не отдавала Александра, он его у меня украл. Приехал на каникулы после смерти отца, а когда уезжал, забрал брата. Он раньше учился здесь, в Ростове. Через некоторое время я поехала их навестить, а мне в техникуме сказали, что он уже не учится у них, в уехал в другой город.
— Почему это он считает, что вы не можете воспитать сына правильно?
— Он говорит, я малограмотная и политически неразвитая.
— Знаете, Давыдовна, он у вас какой-то странный. За политическим образованием следит школа; да и у малограмотных матерей бывают очень образованные дети, я могу вам привести сотни примеров тому. Я бы посоветовала вам потребовать Александра через суд.
— Нет, я не хочу поднимать скандала, а потом, может быть, и правда, лучше братьям жить вместе. Ведь Михаил (старший сын) очень умный, у него хорошая голова на плечах и он добрый, вот видите, приехал повидать меня, говорит, соскучился.
Мне сын Д. не показался ни умным, ни добрым, а приехал он, скорей всего, чтобы повидаться с товарищами, с которыми учился раньше, или со знакомой девицей.
Вечером Сережа пришел домой и говорит:
— Валя, ты знаешь, что Ойстрах и Оборин дают концерты в Ростове?
— Знаю, мне хотелось бы пойти послушать.
— Я купил билеты на субботу. Мы пойдем вместе с Еленой Сергеевной, она просила меня купить билеты ей и ее мужу.
Елену Сергеевну, сотрудницу на кафедре Сережи, я не особенно люблю. Она дочь и внучка профессора и сотрудники немного ее баловали. Мне она казалась капризной. Они с мужем и сыном одних лет с Наташей жили недалеко от нас. и Е. С. показывала не один раз, что хотела бы подружиться более тесно с нами: она часто приглашала Наташу играть со своим сыном, заходила к нам "запросто" одна или с мужем по вечерам и приглашала нас к себе. Я отлично видела, что она может быть интересным и приятным другом, а ее сын, воспитанный и умный мальчик, хорошей компанией для Наташи, но у нее был недостаток, который я не могла переносить: она страшная кокетка и, что самое неприятное, она особенно усердно кокетничала с Сережей. У нее красивый и очень приятный муж, живут они, по-видимому, между собой хорошо, и мне было совершенно непонятно, почему она так упорно добивается внимания других мужчин.
Сереже они нравились. Он уверял меня, что особое внимание к нему Е.С. — плод моего воображения, но я была уверена, что у нее есть какие-то свои намерения. Мне бывало неприятно, когда иногда, придя домой со службы поздно, усталой и не в лучшем своем виде, я находила ее у нас дома — веселую, кокетливую, нарядную, почти всегда в сильно декольтированном платье. Она всегда носила сильно открытые платья и зимой и летом, несмотря на то, что кожа на плечах и шее у нее была нехорошей.
Она рыжеватая блондинка, довольно хорошо упитанная и покрытая множеством веснушек. Я бы на ее месте такие плечи и шею закрывала, а не выставляла напоказ! Вот и теперь, придя на концерт, мы увидели, что Е. С. надела светло-зеленое шелковое платье с декольте чуть ли не до пояса.
Игру Оборина и Ойстраха все мы часто слышали по радио, но увидели их впервые. Внешность Ойстраха меня разочаровала. Совсем еще молодой человек, ему, кажется, лет двадцать
Концерт закончили Крейцеров ой сонатой. В исполнении первоклассных мастеров и скрипки Страдивариуса впечатление от сонаты было необыкновенно сильным.
Елена Сергеевна пригласила нас после концерта к себе на ужин. С помощью прислуги она быстро приготовила и поставила на стол хороший, аппетитно выглядевший ужин: балык, холодного цыпленка, икру, сыр и вино. После прогулки — мы возвращались после концерта пешком — у нас оказался волчий аппетит.
Квартира Е. С., состоявшая из трех комнат, большая, но страшно загроможденная мебелью, безделушками, картинками. Я как-то спросила ее: откуда у нее так много старинных вещей? И она рассказала, что в их семье, со стороны матери, три поколения имели только по одному ребенку. Она не сказала, но я видела, что эти три поколения были довольно богатыми.
Сначала мы заговорили о Крейцеровой сонате. С тех пор как Толстой написал свою, спорную, повесть, поколения русских обсуждают его выводы, сравнивая их со своими впечатлениями. У меня музыка очень редко вызывает определенные чувства. Слушаешь оркестр и в голове появляются какие-то образы, отрывки воспоминаний, приятные или страшные, а часто душа как бы играет вместе с оркестром, подчиненная чужой воле. Особенно сильно впечатление от музыки, когда видишь дирижера; я тогда жду звука, который появится за движением его руки или палочки, и как радостно, когда звук отвечает ожиданиям.
Елена Сергеевна, которая сама хорошо играла, говорила:
— Я согласна с выводом Толстого. Если партнер хороший, всегда кажется, что он разделяет именно такое же, как и твое, переживание, и это вызывает близость.
Потом разговор перешел на музыку вообще — танцевальную, военную, — а я вспомнив, что в другой комнате висит батальная картина, которую я заметила раньше, но не успела рассмотреть, пошла ее посмотреть.
Рассматривая на стене висевшие букетом миниатюры, я отвлеклась от участия в разговоре и в выпивке, но потом, заметив, как весело они смеются, присоединилась к ним.
Тема разговора меня удивила. Е. С. рассказывала, что она не любит на своем теле одежды, она говорила, что надевает всегда только минимум, чтобы укрыться от холода зимой, а летом только столько, чтобы было прилично. А спит она всегда без одежды, совсем голая! Сережа и ее муж весело смеялись, отпуская всякого рода рискованные замечания. Вино и недавно прослушанная музыка обострили чувства и развязали им языки. Я думаю, что если бы не мое присутствие, она определенно продемонстрировала бы им свою приверженность к наготе. Мужчины сильно подбивали ее на это.
Вспомнив, как мне рассказывали, что вскоре после революции во многих больших городах на людных улицах ходили группами голые мужчины и женщины с плакатами "долой стыд", я спросила ее, присоединилась ли она бы к ним, если бы они появились теперь?
— Нет, они ходили с агитационными целями, а я не люблю агитации, считая ее насилием над чужой волей.
— Да и опасное это было дело, — заметил ее муж, — их очень часто забрасывали гнилыми помидорами и яйцами. Я видел одну такую группу, так им не дали пройти и пары кварталов, прогнали, бросая в них всякий сор и нечисть.