Мимо денег
Шрифт:
— Ах нечего сказать? Тогда убирайся отсюда, недорезанная сволочь!
Даритель знаний небрежно повел железным перстом, и неодолимая сила ухватила Корина за ворот, раскрутила и швырнула в бездну…
Когда очнулся, ощущая дикую жажду, не мог с уверенностью решить, явился ли ему Властитель воочию или то был фрагмент затянувшегося бреда. В любом случае видение отличалось от всех остальных своей яркостью, достоверностьюи каким-то маразматическим душком. Он долго, напившись из лужи, пытался вспомнить, на кого из живых, хорошо знакомых людей похож Властитель; мнилось, реальный образ вот-вот вспыхнет перед
Зато именно с этого дня он начал выздоравливать. Кошмары сменились долгими фазами спокойного забытья, когда он парил в воздухе, отдаваясь безмятежному течению вечности, словно теплым морским волнам. Ах как хорошо, как славно плыть в неизвестность, не чувствуя ни тоски, ни грешных желаний! Но главное, в этом волшебном полете он общался с Анеком накоротке, постоянно слышал в себе ее зов, ее слабую, тихую мольбу, точно так же, как глухой музыкант слышит звуки чарующей музыки или как слепой нищий видит золотой поток летящих к нему в шапку монет. Он уже знал, как ее найти. Телефон и адресный стол — вот все, что нужно. У него есть ее имя, год рождения и прежний адрес. Осталось добраться до телефона.
Сообразив, как это просто, Корин зарычал от радости и сразу же, впервые за много дней, ощутил голод. Крысы от его рыка в истерике рассыпались по углам, а некоторые попадали в лужу, откуда он выудил одну, кривоногую, остроносую красавицу с удивительно мягким, пушистым тельцем. Со странным чувством родства заглянул в ледяные бусинки-глазки, тоже будто визжащие, посылающие истошный импульс ненависти. Потом надломил хрупкую спинку, не обращая внимания на вонзившиеся в ладонь острые зубы. Крысиный сок и мякоть не утолили голода, так — баловство, пора было позаботиться о настоящей пище.
…На сей раз выбрался на поверхность засветло — и солнце его ослепило. Около часа просидел в зарослях, приводя в порядок зрение. Прислушивался к голосам, доносившимся с дорожек парка, к машинному шуму дневной Москвы — и чувствовал себя одиноко, как никогда не чувствовал под землей. Опасность разлилась окрест, как болото, липла к коже прозрачной пленкой, сидела в каждом шорохе и звуке, но то, что манило душу, было сильнее инстинкта самосохранения. Он не знал, как это называется, но надеялся, что Анек сумеет объяснить. А возможно, никаких объяснений не потребуется. Все слова, придуманные людьми, давно потеряли свой первозданный смысл от долгого употребления, как ветшает ношенная-переношенная одежда, прикрывающая наготу. Наверное, им достаточно будет лишь прикоснуться друг к другу, чтобы восстановилась связь времен.
Возле летнего кафе на выходе из парка расположился целый ряд новеньких таксофонов. Корин подошел к ним смело, не таясь. На нем были все те же куртка и крепкие полотняные штаны, снятые с пьянчуги-интеллигента, правда, и то и другое заляпано кровью, но порыжелые пятна можно различить, если уж слишком внимательно приглядываться. Еще под землей, с помощью старой опасной бритвы с проржавевшим лезвием он обкорнал космы и бороду, кое-как привел себя в человеческий вид. Ему повезло: возле таксофонов крутились трое молодых людей и девица, обряженная в какой-то расписной балахон. Вся четверка мало чем отличалась от него самого: помятые, немытые, небритые —
На Корина обратили внимание, лишь когда он подал голос:
— Господа, не продадите ли парочку жетонов?
Ответила девица.
— Че-его? — прохрипела она.
— Хрен через плечо, — в тон отозвался Корин. — Парочку жетонов, говорю, за наличник.
К нему обернулись остальные трое, даже тот, который только что усердно молотил по таксофону здоровенным булыжником.
— Гля, пацаны! Чудо-юдо притопало. Снежный человек. Зачем тебе жетоны, волосатик? В жопу запихнешь?
— Нет, позвонить.
— А денежки есть?
Корин вывернул из кармана смятый комок — и зелень, и отечественная валюта. Наркоманы враз посерьезнели, заоглядывались по сторонам. Чтобы понять их мысли, не надо быть семи пядей во лбу. С десяток шприцев, наполненных эликсиром счастья, предстали их очарованному воображению. Девица первая приняла умное решение.
— В кустики не хочешь сходить, мой хороший?
— Нет, только жетоны.
— Подумай, приятель. — Парняга с булыжником сделал шаг вперед, и двое других сдвинулись с места, охватывая Корина в кольцо. — Милка с виду тощая, но такое умеет. У жмурика встает.
Ситуация Корину не понравилась, он недооценил силу наркотической жажды, владевшей ребятней. Они готовы затеять бузу на виду у всех. Это ему никак не с руки. Надо было поаккуратнее доставать деньги. Мгновенно вспыхнувшее раздражение отозвалось ломотой в висках. Из-за ерунды, из-за жетонов, приходится терять драгоценное время.
— Ладно, — кивнул он. — Айда в кустики, только вы, парни, не подглядывайте. Не люблю.
— Ништяк! Не сомневайся, мужик. Никто не потревожит. На шухере постоим, — хором загудели пацаны.
В помраченное сознание девицы закралось сомнение.
— Эй, красавчик! А сеанс двести баксов. Дешевле не выйдет. Потянешь?
Корин только сумрачно усмехнулся. Развернулся и быстрым шагом направился обратно в парк. Девица вприпрыжку устремилась за ним, догнала, повисла на руке.
— Ах какой мальчоночка деловой! Страсть люблю волосатеньких… Может, авансом заплатишь? Чтобы потом по-культурному, — горячечно дышала в ухо.
— Уймись, — оборвал Корин. — Жетоны есть?
— Конечно, есть… Вон, вон полянка за березками… Давай туда. Никто не увидит. А увидят, миленький, кайф слаще…
Корин оглянулся. Пацаны держались сзади, шагах в двадцати. Что ж, за березками так за березками. Место действительно оказалось удобным и, похоже, частенько использовалось по назначению: неровная, два на три метра площадка с примятой травой, украшенная ковром окурков и пустыми пивными и водочными бутылками, скрытая от любопытных глаз деревьями и кустарником. Девица, продолжая канючить аванс, опустилась на колени и, не мешкая, начала расстегивать Корину штаны. Кодла маячила неподалеку, оттуда донеслось поощрительное: «Не спеши, барин! Все нормалек. Джигиты на посту!» — и затем гулкое ржание в три трубы.