Минин и Пожарский
Шрифт:
На это письмо отвечено было заносчиво:
«От полковника Мозырского, хорунжего Осипа Будилы, от ротмистров, поручиков и всего рыцарства, находящегося в Московской столице, князю Дмитрию Пожарскому.
Мать наша отчизна, дав нам в руки рыцарское ремесло, научила нас также тому, чтобы мы прежде всего боялись бога, а затем хранили нашему государю и отчизне верность.
Письму твоему, Пожарский, которое мало достойно того, чтобы его выслушали наши шляхетские уши, мы не удивились по следующей причине: ни летописи не свидетельствуют, ни воспоминание людское не сохранило, чтобы какой-либо народ был таким врагом для своих государей и непокорным слугой, как ваш.
Так здоровее царству будет.
Писано в Московской столице 21 сентября 1612 года».
Шпыни, о которых писали поляки, – это и шпильманы – скоморохи – и вообще озорники-охальники.
Блинники – это московские ремесленники.
Хлопы – русские мужики.
В золоченых палатах сидел похудевший Конрад Буссов, терзаемый голодом и сомнениями. Он думал о том, что не пора ли пойти к русским: «Поверят или не поверят?»
«Не поверит Куземка». И Конрад Буссов записал в летописи своей:
«Боже милосердый! Положи предел сей войне кровопролитной; смягчи сердца упорных египтян; да покаются они во грехах своих и да покорятся законному государю! Внуши, господи, его величеству королю Польскому благое намерение спасти воинов, столько долго томимых осадою, и даруй Русской земле мир и тишину, во славу своего имени, для блага самих россиян и всех иноземцев! Да исполнится моление мое!»
Не писались слова, не вспоминались изречения библейские. Был ли когда-нибудь университет с пивом, Плавт существовал ли?
А там, в черной, обугленной Москве, заговорили пушки: это князь Дмитрий Пожарский громил стены из Пушечного двора. Ложились на кремлевские дворы, на кровли каленые ядра.
За жестокими запорами
Пусть оправдаются и дадут ответ в этом те, кто были сообщники в этом деле. И желали будто бы чести своему государю и ввели его в такое обидное, постыдное и позорное бесчестие, а народ московский возбудили, раздразнили и своими насильственными поступками заставили его, разбившегося было на много частей, прийти к согласию и единению.
Во время боя между нижегородским ополчением и войсками гетмана Карла Ходкевича стольник Григорий Орлов, владетель села Нижнего Ландеха с деревнишками и иных многих поместий, провел триста возов с провизией по низкому берегу Москвы-реки, потом бродом, все ночью. Довел возы до Чертольских ворот и здесь был встречен русскими. Польский отряд, не приняв боя, бежал, оставив возы.
Стольник Григорий Орлов пробрался в Кремль.
Кремль сильно переменился. Дворец Самозванца, что стоял на крыше годуновского дворца, растащен. И лестница к нему растащена. Деревянный дворец Василия Шуйского – растащен.
В золотых палатах выломаны двери и косяки. Все стоплено, хотя еще не зима.
Трава в Кремле вся сощипана до земли. Листья с деревьев сорваны, и кора снята. Той пехоте, что прорвалась с Орловым, было хуже всего. С Китай-города,
Кожу воловью не укупишь. У всех золотыми цепями набиты мешки. Жемчуг завязан в узлы. Пан Херлинский продавал мерина за пятьсот злотых – четверть себе отрезывал.
Вместе с поляками сидели в осаде Буйносовы, Романовы, Салтыковы и боярин новоманерный, Федька Андронов. Они затворили ворота своих домов и Орлова к себе не пустили.
Гришка Орлов испугался не сразу. Все думал, штуку какую новую измыслить.
Утром шарил по ямам, есть хотел. Нашел голову и ноги человеческие. Не испугался, но заскорбел.
На другой день видел – шли мимо Никольских ворот московские мастеровые люди, несли в мешках уголь. Москвичи народ не боязливый и для краткости, чтобы срезать дорогу, брели под самой стеной. Гайдуки выскочили из-под стены, одного порвали и съели, а другие отбились.
Ночью стучался Орлов к Романовым в ворота. Никто не ответил. На другой день прокрались в Кремль от Ходкевича жолнер Воронецкий и казак Щербина. Сказали полковнику Будиле, что гетман вернется.
Выслушал их полковник, отпустил, не сказавши, куда пойти и где взять харчи.
Бродили Щербина с Орловым по Кремлю, нашли в церкви наплыв со свечей. Нашли книгу старую, пергаментную. Варили с воском. И мышь купили за пятнадцать злотых, съели. К утру Щербина засердился, решил бояр грабить, пока не ослабел. Орлов стал у стены. Щербина перелез через стену, начал шарить. Мстиславский вышел сам. Щербина ударил его кирпичом.
Прибежали слуги. Щербину схватили. Схватили и Воронецкого. На Гришку не обратили внимания.
Воронецкому отрубили голову. Щербину повесили.
Всего было недавно воинов четыре тысячи пятьсот, не осталось и тысячи четырехсот.
Орлов бродил. Встретил приятеля Петряковского. Вместе ночевали в пустых приказах.
Утром открылись двери в царе-борисовские палаты. Полковник Будила вызвал к себе капитанов, ротмистров и русских. Горница Будилы была завалена вещами, корона царская лежала на боку в углу в пренебрежении. Полковник говорил торжественно и красноречиво:
– Ни в каких хрониках, ни в каких историях нет известий, что кто-либо сидящий в осаде терпел такой голод. История осады Сагунта и бедствия при осаде Иерусалима не могут сравниться со страданиями нашими. Их запишет бог. Вчера судное дело было во взводе пана Леницкого. У него гайдуки съели умершего гайдука их взвода, и родственник покойного, гайдук из другого десятка, жаловался на это мне и доказывал, что он, как родственник, имел право на тело. Я поручил разбор дела ротмистру, и он, не зная, что делать, колебался, какой вынести приговор, и, опасаясь, как бы недовольная сторона не съела самого судью, бежал с судейского места. То, господа бояре, непереносно. Нам, господа бояре, вас кормить нечем. Вы нам говорили, что Русская земля бояр слушает, – и то обман. Вы даром у нас сидите, на своих запасах. Коли вы Русской земли хозяева, идите за стены править своими подданными. А мы здесь свое горе и стыд одни избудем.
Стольник Григорий Орлов был других крепче и начал с паном Будилой спорить.
– Заруцкого не купили ли? Купили. Надо еще кого купить. Нижегородцы-то казаков боятся? Боятся. Что князя Дмитрия Михайловича убить не сумели, то стыд. Я холопа своего Мишку Обрезка на то дело пожертвовал, а денег дали мало. Так вы, ясновельможные паны, нас не гоните. Лучше корзины спустим со стен с жемчугом али золотом, ночью. Я людей знаю. Не устоят, хоть хлеба туда да положат.
Орлова послушали, корзины опустили.