Минос, царь Крита
Шрифт:
Но слова этой песни, непонятные большинству присутствующих, потрясали мою душу глубже, чем магически выверенный танец:
— Проводи день радостно, жрец,
Вдыхай запах благовоний и умащений…
Оставь все злое позади себя,
Думай лишь о радости до тех пор,
Пока не причалишь ты к стране, любящей молчание.
Двойная флейта с её низким, хрипловатым голосом и резкие звуки сотрясаемых систров вносили в радостную беззаботность песни нечто щемяще-тревожное. Так волнует горьковатый запах полыни среди сладкого
Танец кончился. Пирующие разразились радостными криками, бросая плясуньям цветы, кольца и браслеты. Те проворно принялись собирать их, не забывая об ужимках и забавных трюках, а потом выскочили из залы.
— Тебе понравилось, Милет? — поинтересовался я у своего соседа.
Тот кивнул:
— Жаль только, нельзя понять слов.
Я на мгновение опустил глаза, припоминая, и продекламировал нараспев переложение песни на ахейский.
— Никогда не подумал бы, — удивился Милет. — Зачем среди радости вспоминать о смерти?!
— Чтобы явственнее ощутить вкус жизни, наверное, — ответил я. — Разве нет?
— Твоему брату не нужно боли, чтобы радоваться, — пожал плечами Милет и, глядя мне прямо в глаза, наполнил мой кубок неразбавленным вином. — Ты так не умеешь? Это так же просто, как выпить эту чашу.
— Это слишком просто, — я все же вынужден был принять от него кубок.
— Ты упрям, как бык, — рассмеялся Милет. — Не завидую тому, кто окажется подле тебя.
Поднял кубок, многозначительно улыбнулся:
— Во славу сладчайшей Киприды, царевич Минос!
Плеснул немного вина на пол. Я тоже совершил возлияние. Мы выпили, не отводя друг от друга глаз. Его взгляд был крепче вина. Голова у меня кружилась уже давно. И сердце, лихорадочно твердящее имя прекрасного юноши, готово было разорваться.
— Ну вот, ты и проиграл спор со мной, царевич.
— Опасно злить Киприду, Милет, — я рассеянно повернул в пальцах каменный кубок, рассматривая вырезанных на нем воинов. Один из них, младший — стройный, с гордым султаном волос на голове — напоминал Милета. Сам сын Аполлона вызывающе поблескивал глазами из-под золотистых ресниц. Дразнил меня. Но, Афродита, как он прекрасен и желанен!
Слуги тем временем убрали со столов пустые блюда и принесли новые кушанья. Виночерпии снова наполнили кубки. Сарпедон совершил возлияние в честь своего филетора Аполлона. Пирующие поддержали его радостными криками.
В залу тем временем вернулись танцовщицы, уже с распущенными по плечам черными волосами, и принялись исполнять другой танец. Милет откинулся на спинку своего кресла, лениво поигрывая цветком, выпавшим из гирлянды. Мне захотелось прикоснуться к его щекам и губам, ощутить, какова на ощупь эта кожа, подобная лепестку только что распустившегося цветка.
Вино разбудило в груди моей дерзкие мечты. Я отдался им, как теплым, ласковым морским волнам, которые колышут пловца, наслаждающегося купанием на песчаной
Я хотел бы поджидать Милета в роще у моря. А когда он будет идти с друзьями, улучить момент, напасть на них из засады, и, ухватив покрепче, как волк ягненка, броситься с добычей наутек.
Так на Крите заключается союз между отроком и юношей. Через эти сладостные минуты проходит каждый критянин. Я тоже был похищенным. Помнится, Дивуносойо, бережно прижав меня к груди, стремительно скользил меж деревьев, скрываясь от преследовавших его моих братьев и друзей. А я, испуганно оглядываясь на них, торопливо шептал: "Радамант не хочет, чтобы я был с тобой! Ты не по нраву ему! Если брат нас нагонит — он не уступит меня тебе. Пусти меня на землю, мы побежим вместе. Я не хочу, чтобы они нагнали нас!"
…Думаю, пожелай я сейчас похитить кого-нибудь из критских отроков, нам не пришлось бы так опасаться погони. Дело закончилось бы шуточной потасовкой и общей пирушкой. Моя любовь — честь для любого юноши. Многие мечтают быть украденными царевичем Миносом. Вот только я пока не встретил того, кого сам захотел бы украсть. Милет тоже не станет моим клейтосом. Он уже возмужал, и наверняка у него есть филетор.
Но даже не в этом дело. Златокудрый сын Аполлона любит радость, не приправленную болью. Ему будет тяжело со мной.
Прочь наваждения! Ты видишь, Минос, этот юноша — не пара тебе. Потому — забудь о нём. Завтра ты уедешь на войну, а он останется в Кноссе наслаждаться радостями мирной жизни.
Сладкое головокружение прошло без следа. Мир снова обрел безжалостно-трезвую четкость.
— Ты опять мрачен, мой брат? — Сарпедон обнял меня за плечи.
— Нет-нет, — я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть от его прикосновения. — Знаешь, кажется, я пьян. Я лучше уйду…
Сарпедон недоверчиво посмотрел на меня, покачал головой:
— Не думаю. Что случилось? Что нужно, чтобы рассеять твои сумрачные мысли? Разве я не старался, чтобы ты веселился до желания сердца? И вот ты снова хмуришься.
Я улыбнулся:
— Не надо обо мне тревожиться! Веселись, брат мой.
Сарпедон не унимался:
— Послушай, хочешь, я спою для тебя?
— Хочу, конечно, — рассмеялся я. — Мог бы и не спрашивать! Ты же знаешь, как я люблю твой голос.
— Ради этого пира я разучил египетскую песню.
— Вот как? — ахнул я. — О чём?
— О жрице Афродиты. То есть, как её зовут египтяне, Хатхор. Она мне очень понравилась.
Он встал и хлопнул в ладоши. Развеселившиеся и уже слегка одурманенные вином гости стихли. Видно, на пирушках Сарпедон часто выказывал своё мастерство, и его ценили. Распорядитель метнулся к музыкантшам. Арфистка с почтительным поклоном подошла, выслушала приказание господина. Девушки пошептались и, по взмаху руки арфистки, заиграли. Брат слегка поправил волосы и негромко завел:
— Госпожа, сладостная любовью, — говорят мужчины.