Мир без конца
Шрифт:
— Во Флоренции монахини советовали нам по возможности не выходить из дома, избегать скопления людей, рынков, заседаний гильдий, вообще всяких собраний.
— А церковные службы?
— Нет, этого они не говорили, хотя многие не ходили и в церковь.
Керис думала об этом уже много лет. В ней снова вспыхнула надежда. А вдруг она сможет предотвратить чуму?
— А что сами монахини, врачи, люди, которые вынуждены соприкасаться с больными?
— Священники отказывались принимать исповедь шепотом, чтобы не быть слишком близко к больным. Госпитальные
— И что, действительно бессильны?
— Трудно сказать. Ни одна из мер предосторожности толком не применялась до тех пор, пока чума не заполыхала в полную силу. Но и тогда ими никто не пользовался систематически, каждый пробовал что-то свое.
— И все-таки нужно попытаться.
Мерфин кивнул и, помявшись, буркнул:
— Есть, правда, одно надежное средство.
— Какое?
— Уехать. — Керис поняла, что он уже давно собирался это сказать. — Даже поговорка такая появилась: уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго. Те, кто так поступил, не заболели.
— Мы не можем уехать.
— Почему?
— Не говори глупостей. В Кингсбридже шесть или семь тысяч человек — все не могут уехать. Куда?
— Я не говорю про всех. Только про тебя. Послушай, может, ты еще не подхватила чуму от Марка. Медж и дети почти наверняка заразились, но ты провела возле него не так много времени. Мы еще можем убежать. Сегодня же — ты, я и Лолла.
Керис аж замутило от страха, что чума распространяется так быстро. Неужели она обречена?
— А… куда?
— В Уэльс, Ирландию. Найдем отдаленную деревню, где приезжих не видят годами.
— Ты уже болел и говорил, что этой болезнью не заражаются дважды.
— Точно. А некоторые вообще не заболевают. Как Лолла, например. Если она не заразилась от Сильвии, то скорее всего уже вообще не заразится.
— Тогда зачем тебе Уэльс?
Зодчий уставился на нее, и монахиня поняла, что мастер боится за нее, боится, что она может умереть. Слезы показались у нее на глазах. Тут же пришли на память слова Медж: «Знать, что в мире есть человек, который всегда за тебя заступится». Мерфину она дорога, несмотря ни на что. Керис подумала о бедной Ткачихе, раздавленной горем утраты именно того, кто всегда за нее заступался. Как же она могла даже в мыслях отвергнуть Мерфина? И все-таки она это сделала.
— Я не могу уехать из Кингсбриджа. Вообще, не только сейчас. Когда кто-то заболевает, все надеются на меня. А когда разразится чума, за помощью будут обращаться только ко мне. Бежать… просто не знаю, как это объяснить.
— Мне кажется, я понимаю, — кивнул Фитцджеральд. — Это как солдат, бегущий с поля боя от первой же неприятельской стрелы. Ты бы считала себя трусихой.
— И обманщицей. Ведь я столько лет говорила, что живу для других.
— Понятно, но я не мог не сказать. Судя по всему, в обозримом будущем ты не снимешь
— Нет. В госпиталь приходят за помощью. Мне нужно быть там, в монастыре, делать свое дело. Мне нужно быть монахиней.
— Ну что ж, ладно.
— Не унывай.
Мастер криво улыбнулся:
— Почему же мне не унывать?
— Ты сказал, что погибла почти половина населения Флоренции?
— Около того.
— Значит, по крайней мере половина не заразилась.
— Как Лолла. Никто не знает почему. Может, у таких людей какая-то особенная сила. А может, болезнь поражает случайно — так стрелы, выпущенные во вражеский стан, убивают одних и не задевают других.
— Как бы то ни было, шансы избежать ее неплохие.
— Один из двух.
— Как бросать монетку.
— Орел или решка. Жизнь или смерть.
58
Марк Ткач был одним из самых заметных во всех смыслах горожан, но сотни людей пришли на похороны не только из-за его значимости. Бедные ткачи стянулись со всей округи, некоторые шагали много часов. Как же его любили, думал Мерфин. Добрый великан просто зачаровывал людей. Шел дождь, все вымокли — и богатые, и бедные. Холодные капли дождя мешались с горячими слезами. Медж обнимала младших Денниса и Ноя. Рядом стояли Джон и Дора> оба выше матери. Их можно было принять за родителей женщины с мальчиками. Фитцджеральд мрачно думал, кто из них умрет следующим.
Шестеро сильных мужчин пыхтели, опуская в могилу необычно тяжелый гроб. Ткачиха рыдала, монахи пели. Могильщики принялись бросать в яму намокшую землю, и толпа начала расходиться. К Мерфину подошел брат Томас. Натянув капюшон от дождя, он сообщил:
— У аббатства нет денег перестраивать башню. Годвин поручил Элфрику просто снести старую и постелить крышу на средокрестие.
Мастер с трудом оторвался от апокалиптических мыслей о чуме.
— А как же настоятель заплатит Элфрику?
— Сестры заплатят.
— Я думал, они ненавидят Годвина.
— Ты же знаешь, что ризницей заведует сестра Элизабет. Аббат в свое время сделал одолжение ее родным, вилланам аббатства. Большинство монахинь его ненавидят, это правда, но им нужен собор.
Зодчий еще не оставил мечту поставить высокую башню.
— А если я найду деньги, аббатство построит новую башню?
Томас пожал плечами:
— Трудно сказать.
В тот же день приходская гильдия вновь избрала Элфрика олдерменом. После заседания Фитцджеральд нашел Билла Уоткина.
— Если выправить фундамент башни, ее можно сделать выше, — заявил он.
— Ну можно, — согласился Билл. — А зачем?
— Чтобы ее было видно с перекрестка Мьюдфорд. Многие путешественники — паломники, купцы, другие люди — не сворачивают на Кингсбридж и едут в Ширинг. Город теряет множество посетителей.
— Годвин скажет, что у него нет денег.
— А если собрать, так же как на мост? Городские купцы дадут заем с возвратом из мостовщины.