Мир хижинам, война дворцам
Шрифт:
Унтер тащился и хвосте. Он оглядывался, плевался и грозил кулаком неведомо кому.
Становилось жарко. Все затихло от зноя. Даже кулики на болоте больше ни свистели…
ПЕРВЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕНЬ
1
Петлюре было ясно: мобилизованные воевать не хотят.
«Полуботьковский инцидент» не представлял исключения: в Чернигове, Полтаве, Одессе и Екатеринославе украинизированные батальоны тоже отказались ехать на фронт. Украинской армии из украинизированных частей фактически не существовало…
Но откуда взять национально–сознательный элемент,
В раздумье и расстройстве поглядывал Петлюра в окно.
За окном лил дождь, по–осеннему мелкий и надоедливый. Дома по ту сторону улицы виднелись словно сквозь завесу, по земле стлался туман, с неба нависали лохматые тучи.
Петлюра сидел и собственном кабинете — в служебном кабинете генерального секретаря по военным дедам. Керенский не соврал: Временное правительство признало Генеральный секретариат Центральной рады, — положение к Петрограде было трудное. Но с автономией Украины дело пришлось замять. Само собой понятно, что второй «универсал», о том, что автономия не войдет в силу до Учредительного собрания, пришлось только опубликовать в газетах, а о торжественном молебствии на Софийской площади речи уже не было.
Петлюра позвонил — на столе стоял, как положено, серебряный колокольчик — и скачал хорунжему Галчко, едва она появилась на пороге:
— Сегодня у нас день аудиенций. Прощу строго следить за очередью.
— Слушаю, пан генеральный секретарь! — Панна Галчко щелкнула каблуками и тут же щелкнула вторично.
— Что такое?
— Прошу прощения, пан генеральный секретарь… В городе опять неспокойно…
— Неспокойно? Что случилось?
— Вооруженные анархисты напали на Лукьяновскую тюрьму. Стража разогнана, арестанты выпущены на волю. Сто девять человек, пан генеральной секретарь!
— Сто девять заключенных? — Петлюра всполошился. — Анархисты? Большевики? Полуботьковцы?
— Никак нет, пан генеральный секретарь: уголовные, разбойники с большой дороги, ночные налетчики, хулиганы…
— А! — рассердился Петлюра. — Что же вы мне голову морочите!.. Извините, панночка, но это уже забота милиции! Прошу пустяками не отвлекать моего внимании от государственный дел!.. Кто ожидает приема?
— Чотарь Мельник и пан дабродий Тютюнник, пршу пана.
— А–а! Значит, прибыл ваш Мельник? А Оберучев выдал ему какой–нибудь приличный документ?
— Так, пршу пана генерального секретаря: согласно легитимации чотарь Мельник выписан из этапа военнопленных и передан в распоряжение Центральной рады для культурно–просветительной деятельности — для воспитания русского патриотизма в лагерях пленных для австрийских украинцев.
— Чудесно! Зовите вашего Мельника!
Именно Мельник и был сейчас нужен Петлюре до зарезу. Рекомендация руководителя национального дела в Галиции митрополита Шептицкого свидетельствовала, что его личный секретарь, молодой кандидат теологический наук Андрей Мельник, является специалистом по сугубо светскому вопросу организации вооруженных сил. Лишь несколько дней тому назад — в бою под Конюхами — чотарь легиона «усуссов» [44] Андрей Мельник попал в русский плен. Между Шептицким и Грушевским так и было договорено: эмиссар Шептицкого передается в плен, а Центральная рада немедленно его вызволяет из лагеря для военнопленных…
44
«Украинские
2
Дверь отворилась, и панна Галчко впустила чотаря Андрея Мельника.
Переступив порог, Андрей Мельник вытянулся и замер: чотарь — самый низший офицерский чин — стоял перед генеральным секретарем по военным делам — самой высокой особой и будущем украинском поиске.
С минуту Петлюра удивленно разглядывал незнакомца. Он заранее нарисовал себе хотя неясный, но все же совсем иной образ митрополитова эмиссара — молодого теолога и опытного организатора военного дела: теолог должен бы быть ксендзом с тонзурой на макушке; военный же организатор представлялся ему в образе запорожского казачины. Но Петлюра не увидел перед собой ни вкрадчивого иезуита, ни бравого вояки.
Перед Петлюрой стоял русый молодой человек с большими синими, словно васильки, глазами. И глядели эти глаза–васильки ласково и благожелательно, точно желали всем людям счастья, а всему живому на земле — добра: какой–то вегетарианец, толстовец, что ли. Но что особенно поражало в обличье молодого человека, это — борода! Вопреки традиции австрийского офицерства, носившего коротенькие усики, у синеокого чотаря Мельника усы распушились по щекам, как у драгунского вахмистра, а борода — батюшки! — пущена колечками, как водилось у русских интеллигентов–народников: что–то от русского барина, что–то от русского сермяжного мужичка.
— Вы… Андрей Мельник! — неуверенно переспросил Петлюра.
— Так точно! — чотарь ответил твердо, по–военному и одновременно пустил из своих синих глаз целый сноп теплых, ласковых лучей.
— Приветствую вас, чотарь Мельник! — произнес ласково и Петлюра, разумеется, с высоты своего положении, — Как себя чувствуете?
— Благодарю, чувствую себя превосходно, пан головной атаман!
Величание приятно поразило Петлюру. Если б в давние времена приняты были обращения, узаконенные воинской субординацией, так могли бы обращаться только к гетману Богдану Хмельницкому или к Ивану Мазепе казаки реестрового войска. Официальная форма обращения в украинских частях еще не была заведена, и Петлюра тут же решил: именно такою она и должна быть.
К усусовскому чотарю Петлюра почувствовал искреннее расположение.
— Можете сесть, чотарь Мельник! Пускай нас не смущает, что вы беседуете, с генеральным секретарем по военным делам. Нас свело общее дело: борьба за неньку Украину.
— Слава Украине! — ответил Мельник, став смирно. Он сделал шаг к предложенному стулу, но не сел. — Мой патрон, его преосвященство отец Андрей, — Мельник почтительно склонил голову, — просил передать пану Симону Петлюре привет и свое пастырское благословение всем его начинаниям.
— Благодарю!
Петлюра снова был приятно поражен: его благословляет один из первосвященников католической церкви, даром что Петлюра не католик, а православный, да к тому же — социал–демократ! Что ж, государственные интересы выше партийного сектантства!
— Как чувствует себя его преосвященство дома после мученический ссылки?
— Благодарю, пан головной атаман. В своей обители на горе святого Юра его преосвященство с энергией, присущей его несокрушимому духу, отдался делям церкви и отчизны.