Мир Кристины
Шрифт:
— Я разочарован в крысах, — вздохнул Деций. — Переоценивают их умственные способности. Если б они обладали такой интуицией, какую им приписывают, давно бы покинули город. А эти… самые заурядные животные. Почти без мозгов.
Карл тяжело вздохнул и опустился рядом с астрологом на солому. Прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Через час он уже крепко спал.
— Где вы были на этот раз, Великий Карл?
Глаза Юлии горели неподдельным детским любопытством.
—
— Господибогмой! За что-о!? — ужаснулась графиня.
— Паникерство и распространение ложных слухов о, якобы, грозящем городу землетрясении. Ну и все такое.
— Господибогмой! — только и смогла прошептать графиня. Потом осторожно поинтересовалась. — Надеюсь, условия там были…
— Вполне, — успокоил ее Карл. — Любовь моя! Каждый порядочный человек хоть раз должен посидеть в тюрьме. Расширяет кругозор, обогащает. Мне, как художнику, подобное просто необходимо. Я бы обязал всех учеников Академии художеств специально…
— Господибогмой! Что вы такое говорите!?
Искусствоведы любых времен абсолютно не ведают, какого напряжения физических и духовных сил стоит создание шедевра. Им лишь бы гармонию алгеброй проверить. А гармония рождается в муках.
Дважды за одну только неделю от перенапряжения Карл терял сознание. Дважды его на носилках уносили из мастерской и в карете графини Самойловой перевозили в номер гостиницы под присмотр местных лекарей.
И только когда на огромном полотне появился общий композиционный набросок будущей картины, обессиленный Карл «Сдался на милость» графини Юлии. Устроил себе римские каникулы.
Возвращение из Неаполя в Рим заняло бесконечную неделю, в течение которой Карл нетерпеливо вздыхал и, по выражению Юлии, постоянно «бил копытами», пока опять не вернулся к работе.
Графиня Юлия медленно прохаживалась по мастерской художника. Взад-вперед, взад-вперед… Длинный шлейф ее прекрасного нового платья, на которое, кстати, Карл даже не обратил внимания, просто не заметил, шуршал по полу, как волны морского прибоя.
— Может быть, вам стоит пригласить натурщиц? — осторожно поинтересовалась Прекрасная Юлия.
— Моя фантазия богаче.
Карл ни на секунду не отрывался от картона. Из-под его карандаша непрерывным потоком, как из рога изобилия, сыпались все новые и новые наброски… Детали одежд, предметы быта, части зданий, чьи-то глаза, отдельные части лет, куски пейзажей…
Графиня подошла к окну и долго смотрела на крыши вечного города. Был прекрасный яркий солнечный день.
Ах, как хорошо было бы сейчас куда-нибудь поехать!
— Господибогмой! — повернувшись к нему, обиженно заявила графиня. — В чем, в таком случае, состоит моя помощь?
— Просто будьте рядом, — бормотал художник.
Дни
По Риму начали циркулировать слухи. Карл Брюллов создает нечто масштабное, громоподобное. Наиболее любопытные из газетчиков не раз пытались, под видом разносчиков мелких товаров, проникнуть в мастерскую. Но бдительная Юлия наняла двух дюжих молодцов и поставила их, как «атлантов» на улице у входа.
— Карлуша! Ты опять в запой ударился?
Без стука и приглашения в мастерской художника возникла фигура Михаила Глинки. Будучи ближайшим другом Брюллова, он никогда не утруждал себя уведомлениями, просьбами о разрешении и прочими светскими штучками. Вваливался в мастерскую художника, когда ему вздумается. «Запоем» он называл рабочее, творческое состояние. Кстати, и первичным значением этого понятия не брезговал.
— Когда закончишь? — спросил он, мельком взглянув на разбросанные по всей мастерской эскизы и наброски.
— В четверг. После дождя, — раздраженно ответил Карл, ни на секунду не прерывая работы. — Ни днем раньше.
— Тебе впору объявление повесить! — веселился великий композитор. — «Работаю всегда!».
— От такого и слышу! — мрачно бросил Карл.
После визита Михаила Глинки, Карл потребовал от Юлии, чтоб ее «атланты» к нему в мастерскую не пускали больше никого.
— Даже меня? — машинально спросила графиня, заранее уверенная в отрицательном ответе.
Каково же было ее изумление, когда ее любимый Карл, не отрывая остановившегося взгляда от полотна, на котором, кстати, ничего вразумительного еще не было прорисовано, пробормотал:
— Никого означает никого.
Графиня Юлия поначалу растерялась. Потом решила оскорбиться, но все-таки сдержалась.
— Господибогмой! Может быть, мне уехать? — холодно поинтересовалась она. — Скажем, на неделю-другую в Париж.
— Лучше в Берлин.
— Чем Берлин лучше Парижа?
— Берлин отдаленнее от Рима, — ответил художник.
Это было уже откровенной грубостью. Карл по-прежнему, остановившимся взглядом смотрел на полотно. Вернее, в одну какую-то, ему одному видимую, точку на полотне.
Графиня вспыхнула и, хлопнув дверью, чего за ней никогда, ни до, ни после этого происшествия не замечалось, быстро вышла.
Уже на следующее утро она объявила всем знакомым, будто немедленно покидает Рим. Но сборы как-то затянулись…
Разумеется, она не уехала ни в какой Париж. И уж тем более в Берлин. Прекрасная Юлия издали наблюдала за мастерской Карла. Для этой цели она наняла двух частных сыщиков, которые с крыши соседнего дома подглядывали в окна мастерской художника и ежевечерне докладывали графине, что там и как.