Мир Кристины

Чупринский Анатолий Анатольевич

Тем временем в Помпеях творилось нечто невообразимое. Астролог Деций, от отчаяния, не иначе, взобрался на крышу храма Зевса. Более того, умудрился каким-то непонятным образом вскарабкаться на скульптуру самого громовержца, уселся ему на плечи и принялся орать своим мощным голосом о грядущей катастрофе.

То-то горожане повеселились.

Деций швырял в зевак камнями, доставая их из сумы, перекинутой через плечо. Наглядно демонстрировал согражданам последствия надвигающегося бедствия. Толпа в ответ

улюлюкала, смеялась, дразнилась дурными голосами:

— Эй, Деций! Как там на Олимпе? Не дуе-ет?

— Де-еций! Свою подру-угу… прихватить забыл!

Деций сыпал отборными проклятиями, перемежевывая их метанием каменьями. В ответ толпа начала швырять в него фруктами.

На шум прибежали вооруженные охранники. Попытались, было разогнать толпу и снять вконец озверевшего Деция со скульптуры.

Ни то, ни другое не удалось.

Горожане обтекали со всех сторон охранников, как вода обтекает камни, и снова сбивались в кучу у храма. А снять Деция с крыши не представлялось возможным. Как он туда вообще забрался без приспособлений и посторонней помощи, осталось загадкой.

Охранники еще некоторое время пошатались по площади, поддавая особо рьяных своими копьями. Потом, не сговариваясь, пошли в ближайший кабачок, окна которого выходили как раз на площадь. Чтоб в случае надобности быть начеку.

Короче, представление с Децием в заглавной роли продолжалось до самого позднего вечера. Каким способом Деций спустился со скульптуры, и с крыши, тоже осталось загадкой.

Карл и Деций сидели на кухне за большим столом. Под глазом у астролога красовался синяк. На лбу довольно большая шишка.

После третьей кружки «помпейского» у Карла закружилась голова. Деций, напротив, чувствовал себя превосходно. У художника возникло стойкое убеждение, астролог пьет вино как воду. И абсолютно не опьянеет, даже если выпьет целую бочку.

Пышнотелая служанка в этот вечер уже не улыбалась. Она вовсе не смотрела на художника. Сосредоточила все свое внимание и заботливость на хозяине дома. Но, увидев, что и на него не действуют «ее чары», по крайней мере, сегодня, и вовсе разобиделась и ушла на кухню.

Художник и астролог остались с глазу на глаз.

— Я понял… кто ты! — неожиданно спокойным тоном заявил он. Но тут же силой помотал головой. — Правда, мне опять не поверят!!!

Карл не нашелся, что ответить. Просто улыбнулся.

— Как я раньше не догадался! — сокрушался Деций. — Ведь это у тебя на лбу написано!

Карл понимающе кивнул. Ему не хотелось обсуждать эту тему.

— Ладно! — вздохнув, сказал Деций. — Давай лучше споем… Вот эту знаешь?

«Жила в одной Империи… красотка Люциана…

Ха-ха, ха-ха, красотка Люциана!..»

Карл отрицательно помотал головой. Такой песни он не знал. Деций слегка погрустнел, но тут же весело вскинулся.

— Тогда ты… Что-нибудь из своих… Давай, давай…

Карл на секунду задумался и, неожиданно для себя самого,

запел:

«Однозвучно-о… гремит колокольчик…

И дорога-а… пылится слегка-а…»

Карл в общем-то неплохо пел. Да и слухом его Бог не обидел. Давно замечено, если человек талантлив, то талантлив разнообразно.

«И уныло-о… по ровному полю-у…

Разливается… песнь ямщика-а…»

Была глубокая ночь. Над сонными Помпеями, сквозь стрекот цикад, лилась песня…

Два низких мужских голоса старательно выводили…

«А дорога-а… Предо мной далека-а… далека-а… Предо мной… далека-а… далека-а…»

11

Майк Кустофф сотворил невозможное. Невозможное и непостижимое для всей осведомленной пишущей об эстраде братии. И просто для фанатов всех мастей. Договорился о встрече с всемирно-известным Азнавуром. Пришлось, конечно, унижаться, клянчить и просить о помощи самого Никаса Сафронова.

Никас Сафронов посещал Россию отнюдь не каждый день. Изловить самого знаменитого работника холста и кисти любому жаждущему стоило большого везения.

Майк Кустофф, чтоб не суетиться попусту, заехал, в ближайшую церковь, поставил свечку и попросил кого следует помочь ему осчастливить одну достойную девушку. Судьба пошла Майку навстречу. Короче, Никас Сафронов пустил в ход, (правда, непонятно с какого перепуга, для какой такой надобности), все свои связи, контакты и обаяние. И вышел на всемирно-известного армянина. В смысле, француза. Но это как кому нравится.

И французский шансонье, и композитор дрогнул. Нарушил свой незыблемый принцип, ни при каких обстоятельствах не встречаться с поклонницами после концерта. Никто не знал, какие доводы пустил в ход Никас Сафронов, какие златые горы посулил. Но факт остается фактом. Шарль Азнавур согласился уделить три минуты своего драгоценного времени какой-то неизвестной девочке, которая, кстати, сама даже не пела, не сочиняла, ничего такого.

Не иначе, Азнавур, таким образом, решил отблагодарить Никаса за удачный портрет, написанный несколько лет назад в Париже. Вездесущие папараци, знающие все и вся про всех языки высунули от нетерпения и любопытства. Как сторожевые псы перед кормежкой. Даже тявкать перестали.

Договорившись с Никасом, Майк мысленно сплюнул три раза через левое плечо и постучал костяшками пальцев себя по голове. Чтоб не сглазить. Но сообщать об этом Кристине не спешил. До концерта Шарля Азнавура оставалось еще целых два дня.

Майк и Кристина уже привычно лежали на тахте, укрывшись белоснежной простыней. Майк, как и всегда после близости с женщиной, был чрезвычайно доволен собой. Кристина уже традиционно была тиха и чуть грустна.

— Солнышко! Что мне будет, если я воплощу в жизнь одну из твоих мечт?