Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

Браун Питер

Что верно для аристократии, то верно и для городской жизни Поздней империи. Значение небольших городов уменьшилось – в Остии, например, шикарные дома аристократии IV века были выстроены из камня кварталов брошенных многоквартирных домов ремесленников II века. Но крупные города империи сохраняли роскошный образ жизни и многочисленное население. Это показывает быстрый рост Константинополя: основанный в 324 году, к V веку он насчитывал 4388 частных домов. В целом кажется, что достаток средиземноморского мира целиком сосредоточился в руках верхушки общества: доход римского сенатора мог достигать 120 000 золотых, а придворного в Константинополе – 1000; но доход купца – только 200, а крестьянина – 5 золотых в год.

Единственной причиной этих изменений было налогообложение. На памяти одного поколения к 350 году земельный налог увеличился в три раза. Он достигал более трети валового дохода сельских хозяев. Он был негибким и совершенно неравномерным. Ничто так не являло победу двух невидимых врагов Римской империи – времени и расстояния. Сумма налога рассчитывалась добросовестно; но в таком огромном обществе невозможно было учитывать

все и производить расчет с необходимой частотой. По этой причине единственным способом облегчить налоговое бремя был уход от налогов. Расплачиваться оставалось тем, кто был менее удачлив. Императоры осознавали это: время от времени они будут облегчать бремя налогов при помощи эффектных жестов – привилегий, освобождения от уплаты, списывания невозмещаемых долгов. Все эти жесты работали как выброс пара через предохранительный клапан – эффектно, но совершенно не помогает перераспределить нагрузку. Поэтому в западных провинциях средства, которые император мог использовать, потихоньку перешли в руки крупных землевладельцев, в то время как имущество маленького человека истощалось из-за постоянных требований сборщика налогов. Недаром в христианском гимне «Dies irae» наступление Страшного суда мыслилось в образах приезда позднеримского налогового чиновника.

Общество, которое испытывает давление, – это необязательно косное или упадочное общество. Как мы видели, общество IV века было необычайно открытым для движения снизу вверх потока людей, профессиональных навыков и идей, которые более стабильный мир 200 года отверг бы как «вульгарные», «варварские» или «провинциальные».

Новые аристократические фамилии чаще всего имели тесные локальные связи. К началу IV века большинство «сенаторов» никогда не видели Рима. Вместо этого они были лидерами местных сообществ. Официальная карьера не отрывала их от корней. Их назначали управлять провинциями, в которых они и так были влиятельными землевладельцами. Они посещали те же города и останавливались в тех же селах, что и в то время, когда они были частными лицами. Эта система, возможно, сужала горизонты (хотя социальная история империи уже давно готовила для этого почву), но она гарантировала, что влияние правящих классов будет распространяться до самой глубины провинциального сообщества. Налоги платились, и рекруты поступали в войска, потому что крупные землевладельцы гарантировали: их крестьяне будут делать, что им говорят. Именно они представляли интересы среднего человека в судах низшей инстанции. Местные «большие» люди, не таясь, сидели рядом с судьей, решая дела сообщества; только они теперь стояли между низшими классами и террором сборщиков налогов. Известные прошения крестьян, адресованные непосредственно императорскому двору, обычные для II и III веков, исчезли: в Поздней империи все попытки обеспечить защиту и удовлетворить жалобу должны были предприниматься через «большого» человека – patronus – «босса» (как во французском: le patron), с опорой на его влияние при дворе. Средневековая идея «святого-покровителя», который заступится за своих почитателей на далеком и внушающие трепет Страшном суде, является проекцией «наверх» этого существенного факта позднеримской жизни.

Эти вертикальные связи еще не означают деспотизма. В любом случае мало кто из римлян думал, что их общество может функционировать иначе: только тепло личного внимания и преданность по отношению к конкретным людям могли наводить мосты через огромные пространства империи. «Большой» человек оказался средоточием усиливающихся отношений преданности. Например, в Риме местные жители вернули себе влияние, которое они утратили со времен республики: именно они, а не император теперь обеспечивали город средствами к существованию. В Поздней империи на изображениях аристократа – устраивающего игры, появляющегося на публике в качестве правителя и даже отдыхающего в своем имении – помещалась густая толпа почитателей.

Илл. 10. Константин щедро раздает дары. Распределение средств императором и его чиновниками в IV веке почти полностью заместило строительство общественных зданий частными лицами (ср. илл. 1). Фрагмент арки Константина в Риме.

Илл. 11. Зрители на бегах в цирке. Такие многолюдные мероприятия, хотя они и осуждались христианскими епископами, показывают, что городская жизнь Средиземноморья сохранялась (и тому были свидетели) вплоть до VI века. Мозаика из Гафсы, Тунис, V век н. э. Илл. из кн.: La Blanchere R., Gauckler P. Description de l’Afrique du Nord. Catalogue des musees et collections archeologiques de l’Algerie et de la Tunisie. 7,1, Catalogue du musee Alaoui. Paris: Ernest Leroux, 1897.

Илл. 12. Загородная вилла в Африке. В отличие от расползавшихся во все стороны одноэтажных вилл классического прошлого, эта вилла с закрытым нижним этажом и башнями могла функционировать как замок во времена вторжений. Все чаще и чаще от крупных землевладельцев требовалось предоставлять такую защиту своим арендаторам. Мозаика из Табарки, Тунис, IV век н. э. Илл. из кн.: La Blanchere R., Gauckler P. Description de l’Afrique du Nord. Catalogue des musees et collections archeologiques de l’Algerie et de la Tunisie. 7,1, Catalogue du musee Alaoui. Paris: Ernest Leroux, 1897.

Вектор

влияния в позднеримском обществе не всегда был направлен сверху вниз. Новые элиты были исключительно открытыми. Например, блестящее новое искусство этой эпохи являлось результатом работы ремесленников и их покровителей, чувствовавших себя избавленными от рамок, в которых находились предыдущие поколения. Поточное изготовление произведений типового античного искусства – саркофагов, шаблонных мозаик, керамики – остановилось в III веке. Теперь люди опирались на то, что было под рукой. Местные мастера не боялись привносить в дома сильных мира сего новые и вольные традиции, которые уже появились в их провинциях. Живость и выразительность мозаик и статуй IV века показывают, сколь благотворными для позднеримской культуры были разрыв с устоявшейся традицией и последующее укоренение в местной культурной почве.

В целом общество IV века изменялось в двух направлениях. На вершине социальной пирамиды богатства концентрировались, а подъем на нее становился все более крутым. Именно этим объясняется наиболее очевидное и явное различие между позднеримским обществом и обществом классической Античности – разное качество жизни в городах. Наше впечатление об удивительно кипучей городской жизни во II веке указывает на определенный – и переходный – этап развития римских высших классов. В эти времена группа богатых людей примерно равного положения, хорошо известных друг другу, была охвачена борьбой за влияние, в которой расточались деньги на здания, статуи и подобные дорогие и грандиозные bric-a-brac 36 . К IV веку битва за влияние состоялась и была выиграна: отличие человеку давали должности и титулы, полученные от императора, а не объекты инфраструктуры, построенные в родном городе; поэтому вложения в строительство стали уменьшаться. Чтобы понять общественную жизнь IV века, мы должны покинуть форум и общественные места и уйти в пригороды и соседние села. Здесь мы окажемся в мире роскошных, как восточные ковры, мозаичных панелей, с помощью которых представители правящих кругов позднеримских городов демонстрировали свое ничем не омрачаемое благополучие. Типичными памятниками эпохи являются дворцы и деревенские виллы. Дворцы в Остии, например, представляют собой самостоятельные миры: аркады, завешенные тканью, стены, покрытые разноцветным мрамором, радужные мозаики на полу создавали атмосферу камерного великолепия. Чтобы обеспечить роскошь личной ванной комнаты, использовались самые передовые сантехнические достижения. В целом это был более личный мир, в меньшей степени жаждущий публичности. В таких дворцах чувствуется, что взращивание дружбы, кабинетной учености, развитие таланта и религиозной оригинальности на женской половине ценились больше, чем публичные жесты «потлача» предыдущего столетия.

36

Безделушки (фр.). (прим. пер.)

В то же время усиление локального измерения жизни означало, что некоторые черты римского образа жизни распространялись гораздо дальше, чем прежде. От Бордо до Антиохии местные аристократы равно участвовали в управлении империей: мозаики в Рочестере и Дорсете являют тот же стиль жизни, что и у сельской знати Антиохии и Палестины. На более низкой ступени социальной лестницы менее знатные провинциалы в конце концов осознали себя «римлянами». Развитие «романских» языков и, следовательно, упадок кельтских в Галлии и Испании не связано с античной Римской империей – причиной его стало непрерывное влияние латиноговорящих землевладельцев, сборщиков налогов и епископов IV и V веков.

Многие провинции впервые полноценно включились в Римскую империю после III века. Дунайские провинции, обеспечившие «Эпоху реставрации» солдатами и императорами, с энтузиазмом влились в русло римской жизни: из них происходили фанатичные римские традиционалисты, ловкие администраторы, упрямые и смелые епископы-еретики.

Даже варварский мир был затронут этими событиями. Ибо экономический и культурный glacis 37 между средиземноморским миром и военными границами империи более не существовал. Стоящие вдоль Рейна и Дуная богатые виллы и полиэтничные императорские резиденции оказались соблазнительно близки к развивающимся странам Центральной Европы. В некоторых местах границы Римской империи укрепились за счет нивелировки этого glacis. Средний римлянин чувствовал сильнее, чем прежде, что он – в одиночку и вместе с остальными – один на один с грозным внешним миром; каждый человек в империи мог считать себя romanus 38 , а сама империя теперь называлась Romania. В среднем течении Рейна, однако, продвижение провинциальной цивилизации к границе благоприятствовало опасному симбиозу римского и варварского: алеманны, которые создавали угрозу Галлии со стороны Шварцвальда, в некоторых отношениях уже были полуримским обществом; их вожди жили в виллах, построенных в римском вкусе, и носили такие же тяжелые пояса и ажурные фибулы, как у римских офицеров, которые стерегли от них границу в Кельне, Майнце и Страсбурге.

37

Тонкий слой (фр.) (прим. ред.).

38

Римлянин (лат.) (прим. ред.).