Мир приключений 1969 г.
Шрифт:
— Он давно умер. Я что-то не понимаю вас. Вы... Не может быть!
Зейц, казалось, не замечал ее смятения:
— Видите. Дядюшка умер. Бедный дядюшка Клаус! Он уже не может помочь свой любимой племяннице. А ведь ей очень нужна помощь. Одиноким девушкам трудно жить на свете. Их каждый может обидеть...
Зейц положил обе руки на зябкие плечи Ютты. Она дрожала. Все в ней протестовало против смысла произносимых им слов. Так это он Март! Невозможно! Но как тогда он узнал? Значит, провал. Их раскрыли. Надо закричать, предупредить
Она не могла вымолвить ни слова.
— Кто защитит одинокую девушку? Добрый принц? Гордый дух? Рюбецаль? Вы верите в Рюбецаля, Ютта?
Он проверяет ее. Ну конечно.
— Да.
— Я буду вашим Рюбецалем, фрейлейн, — серьезно проговорил Зейц. — Как вам нравится такой дух? Несколько крепок, не правда ли?
Нет, это невозможно. Тут какое-то страшное совпадение. Надо успокоиться. Надо ждать. Он сам выдаст себя. Спросить его, откуда он знает о дяде Клаусе?
— Как вы узнали о моем старом дядюшке? Ведь сегодня день его памяти.
— Зейц знает все. Запомните это. Я же дух. Могу быть добрым. Могу быть злым. Но вы ведь добрая девушка? Слышите? А теперь отдыхайте.
— Вы знаете, у меня прошла голова. Ваше общество располагает к беседам. Я хочу сойти вниз. Только разрешите мне привести себя в порядок.
Зейц вышел, а Ютта еще долго сидела в кресле, не шевелясь, слушая, как утихает сердце, стараясь понять, что же произошло?
Когда она спускалась по лестнице, ловя и оценивая прикованные к ней взгляды сидящих за столом, в наружную, дверь постучали.
— Открой, Ютта, — сказала Эрика, по-видимому не очень довольная ее появлением.
В дверях стоял, улыбаясь, пожилой худощавый офицер. Наискось от правого глаза тянулся под козырек тонкий белый шрам. Жесткие седоватые усы подчеркивали синеву тщательно выбритой кожи. Офицер погасил улыбку:
— Передайте профессору, что его просит извинить за поздний визит капитан Коссовски.
Ютта пошла докладывать, а навстречу ей из зала надвигался, раскинув руки, коренастый капитан.
— Зигфрид, затворник! Ты ли это?
МИР — ТВОЕ КОЛЬЦО
Официальный заказ на продолжение работ над реактивным самолетом мог бы доставить другой офицер отдела вооружений люфтваффе, но Пихт попросил Удета, чтобы тот послал в Аугсбург именно его. Он хотел навестить Вайдемана. На следующий день после вечера в доме Зандлера Пихт был уже в Аугсбурге.
— Поздравляю вас, господин конструктор, — сказал он, передавая бумаги Мессершмитту, — кажется, «Альбатрос» расправляет крылья.
— Я ни минуты не сомневался в этом, — проговорил Мессершмитт, польщенный похвалой. — Коньяк, вино?
— Пожалуй, коньяк.
Мессершмитт
— Только Хейнкель наступает вам на пятки. — Пихт приподнял хрустальную рюмку, любуясь золотистым цветом коньяка.
— Я пока не получал никаких известий, — постарался как можно более равнодушно сказать Мессершмитт.
— И не получите. Герман Геринг приказал держать в секрете работы фирм.
— Ну-ну, Геринг и Удет всегда были расположены ко мне... Если не сами они, так их ближайшие помощники. — Мессершмитт многозначительно посмотрел на Пихта, не исподлобья, как обычно, а открыто, прямо.
Пихт промолчал.
— Кстати! Я давно собирался сделать вам одно небезынтересное предложение...
— Старый попугай на другой же день после полета вашего «Альбатроса», — как будто, не слыша последних слов, продолжал Пихт, — поднял свой «Хейнкель-178». Тот самолет, над которым он безуспешно бился с тридцать восьмого года. Обжегшись на ракетном «сто семьдесят шестом», на эту машину он поставил турбореактивный двигатель, который работает на бензине.
— Не помните марки двигателя?
— «ХеС-ЗБ» с тягой пятьсот килограммов.
— Мне как раз не хватает такого двигателя! — сердито воскликнул Мессершмитт.
— Кстати, это первый турбореактивный мотор, который поднял самолет в воздух.
— Н-да-а, — протянул Мессершмитт, понимая, что такой, видимо, уже отработанный, технически доведенный двигатель никто не сможет выцарапать у Хейнкеля.
— В этот же день пятого апреля, он испытал другой самолет — «Хе-280В-1».
— Эту каракатицу с двумя хвостами?
— И двумя двигателями по шестьсот килограммов тяги на каждый. В горизонтальном полете самолет достиг скорости восьмисот километров в час.
— Я понимаю интересы рейха, — морщась от боли под ложечкой и поглаживая свои черные, начинающие редеть полосы, заговорил Мессершмитт. — Отдел вооружений ждет такой самолет, но, поверьте, Хейнкель снова зарвется.
— Неужели вы думаете, что мы сможем закрыть работы Хейнкеля над этим самолетом?
— Я не говорю об этом, — растерянно пробормотал Мессершмитт.
— Словом, время покажет, что выйдет у Хейнкеля, — пришел на выручку Пихт.
— Да, конечно, время, время... — Мессершмитт оценил полученные сведения и судорожно думал, как бы отблагодарить за них адъютанта Удета.
Если бы Мессершмитт знал, о чем несколько часов назад говорил расторопный адъютант Удета его летчику-испытателю Вайдеману, он вряд ли бы захотел предложить ему выгодное дело.
Но разговор проходил с глазу на глаз, притом в машине Пихта.
— Как у тебя идут дела, Альберт? — спросил Пихт, едва машина двинулась с места.
— Кажется, я неплохо устроился, но скука...
— Ты можешь развеяться хотя бы в Аугсбурге.
— Но я не сынок Круппа и не родственник президента Рейхсбанка!