Мир приключений 1969 г.
Шрифт:
«Ловушка? Очевидно, ловушка. Значит, Перро, кто бы он ни был, уже схвачен. И все сказал. Так? Нет, не так».
Это второе допущение было еще более невероятным. «Надо думать. Если Перро предал, то пришел бы сюда сам. Так надежнее. Им же нет смысла брать меня сразу. Значит?.. Во всяком случае, если это ловушка, за мной уже следят. И то, что я не подойду к нему, будет подозрительно само по себе. Наше знакомство ни для кого не секрет.
А главное — и это действительно главное, — Перро не мог предать. Если делать такие допущения, вся моя работа теряет смысл, все
Ему отступать некуда.
«Я пройду мимо этой скамейки и окликну его. Или подожду, пока он окликнет сам! Нет, он углубился в чтение, ничего не видит, не слышит. Нужно сесть рядом, как условлено, вынуть газету «Франкфуртер Цейтунг», расслабиться. А вдруг он наш? Почему это кажется мне невероятным? Наоборот: именно так все и должно быть. А разве ему будет легче поверить мне?»
Он окликнул его раньше, чем уселся на скамью, и успел поймать мгновенное выражение неприязни в дружелюбно изумленных глазах.
Перро незаметно скомкал программу бегов, сунул ее в портфель.
— Вы, наверное, ждете здесь даму? Не хотел бы вам мешать, — сказал Регенбах.
— Почти угадали, но у меня еще уйма времени.
— А мое уже истекает. Я должен идти, — Регенбах поднялся.
— Подождите минуту. Мне показалось, я видел у вас программу воскресных бегов. Вы знаток?
Каждой нервной клеткой своего тренированного организма Март ощущал невероятное напряжение, овладевшее собеседником. Но в эту минуту он никак не мог ему помочь. Разве что абсолютным спокойствием.
— Когда-то увлекался. Сейчас захожу редко.
— Покажите мне программу.
Перро не верил. Не мог, не хотел верить. Но что-то заставило его снова сесть, открыть портфель, достать и протянуть Марту программу. Он был совершенно спокоен, невозмутим, как всегда.
— Так, четвертый заезд. Вы ставите на Арлекина? — спросил Март.
— Хочу рискнуть, — ответил Регенбах.
— А я думаю поставить на Перро. Во всяком случае, мой давний знакомый дядюшка Клаус поступал только так. — Март развернул «Франкфуртер Цейтунг».
— Я очень рад, Март, — тихо сказал Регенбах. — Здравствуй.
Они помолчали, заново привыкая друг к другу.
— Я получил для тебя инструкцию из Центра. Действовать ты по-прежнему будешь совершенно самостоятельно. Задание прежнее. Связываться с Центром в дальнейшем будешь тоже сам. В Лехфельд направлен тебе помощник Эрих Хайдте, дядя Ютты. На меня рассчитывай лишь в крайнем случае или при дублировании особо важной информации. Рация у тебя установлена?
— Пока нет, — ответил Март.
— Надо достать...
Регенбах вынул из портфеля пачку сигарет.
— Возьми. Здесь код, волны, частоты, время сеансов. Директора особенно интересуют стратегические планы главного верховного командования, в первую очередь направления ударов трех
— Ясно, — кивнул Март. — Все?
— Все. Да, Директор просил сообщить, что тебе присвоено очередное воинское звание.
Март молча наклонил голову.
— Прости, ты — русский? — Регенбах сжал его локоть,
— Да, русский, москвич.
— Я знаю, тебе тяжело. Держись, москвич. Я очень верю в Москву. В Москву фашизм не пройдет.
Эрих Хайдте с треском захлопнул окно и, пока по мостовой не протопал батальон, стоял, прижавшись спиной к прохладной стене.
«Итак, началось... Сидеть и ждать, что получится из этой драки, не могу. Драка будет страшная и долгая».
Эрих вышел из ателье и, опустив монету в автомат, позвонил Ютте. Она была ему нужна. Потом он вернулся к себе, прошел в фотолабораторию, освещенную тусклым красным фонарем. Стены Эрих предусмотрительно обклеил фотографиями красоток, переснятых с трофейных французских журналов. На полках стояли банки с химикатами, лежали коробки с фотографической бумагой. В одной из них хранились пленки, за один кадрик которых Эриха могли бы сразу отправить на виселицу. На пленках были засняты почти все самолеты, какими располагали гитлеровские люфтваффе. Эти снимки Эрих хотел любой ценой переслать тем, кто сражается с Гитлером. О них он рассказывал в Берлине Перро, но тот ответил, что пока нет канала, по которому они могли бы попасть по назначению.
В верхнем углу лаборатории отклеились обои, и Эрих туда засунул пакет с негативами — в случае обыска полицейские вряд ли обратят внимание на обои.
Другие сведения, раздобытые Эрихом, надо бы передать по радио. Но у него не было рации, а без рации Эрих был нем.
Трижды прозвенел звонок. Второй сигнал прозвучал чуть длиннее первого и третьего. Условный знак Ютты. Эрих открыл дверь и вывесил табличку о том, что ателье закрыто на обед.
Ютта тоже была встревожена сообщением о начале войны с Россией, победными сводками первых часов русской кампании. Радиорепортеры уже успели побывать в танковых и воздушных армиях, в частях, ведущих бои с пограничными войсками, теперь громогласно вещали о близком поражении Красной Армии.
— Все это чушь! — сказал Эрих и прошел из угла в угол. — Русских им не победить.
Эрих остановился напротив Ютты:
— Ты помнишь сказку о Рюбецале?
— Которую рассказывал дядюшка Клаус? — растерянно прошептала Ютта последние слова пароля.
— Сегодня день памяти дядюшки Клауса.
— Ты... Март?
— Всего лишь связной Марта. Так мне приказал Перро.
— Его здесь нет?
— Не знаю. Может быть, есть, может, нет. Но о нем знать тебе пока не следует. Всю работу ты будешь вести через меня. Понятно?