Мир Приключений 1990 г.
Шрифт:
— Как вы можете так говорить о Сергее Николаевиче? — возмутилась Нина.
— Все по земле ходим, — философски заметила Полина Семеновна. — Сейчас, милая, когда идет перестройка, погореть может каждый. И чем выше человек стоит, тем больнее ему падать. Но если человек умный… — Вольская-Валуа, охнув, протянула Нине раскрытую сберкнижку. — Да ты хоть одним глазком взгляни, дуреха! — осипшим голосом сказала бывшая жена директора цирка. — С ума сойти можно!
Нина наконец заглянула в сберкнижку. На текущем счету
— Ну, Нинка, — с трудом придя в себя от потрясения, произнесла Вольская-Валуа, — заполучишь такого мужа — считай, что родилась в сорочке. — И заворковала: — Книжечки положи в карман, пиджачок повесь. Да, да, милая, повесь. Словно мы до него и не дотрагивались… Когда спохватится, сам заедет…
Нина покорно повесила пиджак на вешалку.
За пиджаком заехал референт. На следующее утро. Зайцев извинился за беспокойство и передал Нине букет цветов от Сергея Николаевича, а также записку: “Дорогая Ниночка! Позвольте отныне называть вас так и пригласить сегодня на оперу “Травиата”. Мне забронированы места. Ради бога, если вы заняты, обижаться не буду. Ваш Сергей Николаевич”.
Текст был отпечатан на машинке, лишь свое имя Виленский написал от руки.
Как только Зайцев ушел, Нина бросилась искать Антона. Он сидел в погребке на Капитанском бульваре.
— Ну что, старушка, претензий нет? — весело спросил солист “Альбатроса”.
— Спасибо, Антоша, спасибо, дорогой, — совершенно искренне сказала Мажарова.
— Я-то сделал свое дело, а ты? — укоризненно произнес Ремизов.
— Погоди, Антоша, сделаю. Только мне сейчас…
— Нет, давай разберемся, — настаивал тот. — Обещала кадр — выкладывай! Кстати, я видел тебя в воскресенье с такой, синеглазенькой… В маечке “Адидас”. Подойдет!
— Вера? Рада бы, но место занято… Моряк-офицер.
— Замужем, что ли? — разочарованно протянул Антон.
— Пока нет, но…
— “Пока” не считается! — воспрянул духом Антон. — Морячки, сама понимаешь, приплывают и уплывают, а мы остаемся…
— Ладно, ладно, это мы обсудим… лотом… Ты мне вот как нужен! — провела она ребром ладони по горлу.
— Опять насчет деликатесов?
— Нет, другое. Понимаешь, срочно необходимы вещи…
— Джинсы?
— Господи, какие джинсы! Платье, туфли… Но чтоб самое-самое! Фирма затрат не пожалеет! Все нужно сегодня!
Ремизов присвистнул:
— Ну, ты даешь! Я же тебе не золотая рыбка! Требуется время… Надо встретить кой-кого из деловых людей…
— Антоша, миленький, выручай! — взмолилась Мажарова.
— Ладно. Антону сказали: надо, и Антон расшибется в лепешку, но сделает… Условие прежнее. Твой покорный слуга и та синеглазенькая блондиночка должны не позднее следующей субботы отправиться на яхте на пикник…
— Спасибо, Антончик! — обрадованно воскликнула Нина. —
— Да, — заметил солист “Альбатроса”, — если синеглазка боится качки, то у меня в городе есть отличная хата. “Джи-ви-си” — стерео, четыре колонки. Записи — полный атас…
Он допил свой бокал и вместе с Ниной покинул погребок.
— Топай, старуха, и жди, — сказал Ремизов на улице. — Жди. Если Фаина Петровна в Южноморске, ты сегодня же будешь одета, как звезда эстрады…
Вечером, когда раздался звонок в дверь и на пороге появилась женщина, отрекомендовавшаяся Фаиной Петровной, Нина подумала даже, что Антон прислал не того человека, который так был нужен ей.
Но стоило лишь Фаине Петровне выложить на стол целлофановый пакет, как Нина прямо-таки застыла на месте.
— Сорок шестой тебе, верно? — астматически продышала спекулянтка, вынимая платье из упаковки.
— Да, да, — прошептала Нина. Ее руки сами потянулись к платью.
Золотисто-зеленое чудо переливалось, играло тысячами искорок, словно было сотворено из кожи неведомого, сказочного змея.
— Фирма, — с невольным уважением сказала Вольская-Валуа и подавила вздох, вспомнив, какие наряды даривал ей второй супруг.
— Нога тридцать шесть, как мне сказали? — продолжала Фаина Петровна, вынимая из волшебной сумки коробку с красочным рисунком и надписью: “Саламандра”.
А в коробке…
Нина боялась взять в руки бежевую лодочку на высоком тонком каблуке, как будто это был башмачок Золушки.
— Высоковат каблук, — заметила Вольская-Валуа.
Заметила для того, чтобы хоть чем-то умалить достоинство вещей (а значит, и будущую баснословную цену) и умерить восторг племянницы (который не даст возможности эту цену сбавить).
— Что вы, тетя! — еле дыша от восхищения, проговорила Нина. — Самый шик!
— И сколько просите? — постаралась взять торг в свои руки бывшая наездница.
— Иди, дочка, прикинь на себя, — игнорировала вопрос Фаина Петровна.
И ее тусклые глаза прикрылись дряблыми веками, похожими на куриные.
Фаина Петровна была величайшим психологом. Она знала: стоит женщине надеть на себя красивую вещь — расстаться с ней она уже никогда не согласится. Сколько бы ей за это ни пришлось заплатить презренных бумажек.
Через пять минут Нина вошла на кухню. Вошла, как входит в тронный зал королева.
— Платье — четыреста, туфли — двести пятьдесят, — астматически прохрипела Фаина Петровна.
— Может, сбавите немного, любезная? — начала было ошеломленная Вольская-Валуа.
— Скинут тебе, дражайшая, на Загорянской барахолке, — без тени эмоций ответила Фаина Петровна. — Я вам по-божески… И только потому, что Антоша рекомендовал…
— Мы согласны, согласны, — торопливо сказала Нина, стрельнув в тетку недовольным взглядом.