"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
Тогда попросил слова Дерюгин.
Он коротко резюмировал положение дела:
— Процесс разростается. Ждать, пока упорная работа мысли или счастливая случайность откроет способ его остановить, — немыслимо. Надо сделать сейчас хотя бы наименьшее возможное: преградить путь движению шара, взять его в плен.
В зале раздались возгласы удивления, почти негодования присутствовавших: они собрались здесь не для того, чтобы слушать пустую болтовню диллетантов.
Но Дерюгин, переждав, пока шум утихнет, попросил терпеливо выслушать его до конца. И уже через несколько минут настороженное внимание было ответом на его речь.
Идея его в главнейшем сводилась к следующему: на большой гусеничный трактор, движущийся со скоростью 40 километров в час, устанавливалась мощная динамо, питаемая двигателями в несколько тысяч лошадиных сил. Ток от нее поступал в якорь электромагнита, сообщая
Конечно, выполнение его проэкта потребует колоссального напряжения сил и огромных средств, и притом не только в Германии. Необходимо было организовать постройку электромагнитов в нескольких пунктах материка, так как нельзя предугадать, куда воздушные течения бросят в ближайшее время странного врага. И вместе с тем требовалось закончить работы в кратчайший срок, — в две, три недели, самое большое в месяц, — иначе могло оказаться уже поздно. Работа предстояла трудная, могла казаться даже невыполнимой, но на карте стояла судьба человечества. Надо было делать хотя бы то, что в данный момент оказывалось возможным.
Все это было настолько ясно, что не возбудило никаких прений. После короткого обмена мнений было решено выделить комиссию для срочной выработки детального проэкта по эскизу, предложенному Дерюгиным.
Вместе с тем собрание постановило обратиться к правительству и обществу с изложением положения дела и с просьбой о немедленном отпуске средств для организации работ. Аналогичным обращением призывались к общей работе научные ассоциации и правительства других стран.
Глава V
ПРОШЛО три недели. Старая Европа трещала по всем швам. Из конца в конец носился по ней по воле ветра пламенный шар, неуклонно все увеличиваясь в размерах и выметая на своем пути все живое. Горели города и села, пылали леса, застилая днем небо клубами удушливого дыма, а по ночам полыхая кровавым заревом; поля и луга все более широкой полосой обращались в обугленную пустыню, тянувшуюся прихотливой лептой по карте взбудораженной Европы.
Перейдя польскую границу, пламенный шар в тот же день достиг Торна и, пройдя через крепость, взорвал два форта, несколько батарей и большие пороховые склады. Город остался в стороне от движения атомного вихря, но сильно пострадал от взрывов в крепости; число убитых и раненых достигало несколько сотен.
Сообщение о торнской катастрофе получено было в Варшаве в субботу вечером.
Уже к полудню воскресенья буйная толпа ворвалась в здание германского посольства и разгромила его, так как откуда-то прошел слух, что во всем «виноваты немцы» и что надвигающееся несчастие умышленно напущено на Польшу из Берлина. В костелах звонили колокола и служились торжественные молебствия об избавлении от стихийного бедствия, по улицам шли бесконечные крестные ходы, и уходил к ясному небу синий дым кадильниц. А к западу от Варшавы с полуночи цепь батарей готова была встретить нежданного врага рявканьем своих металлических глоток. Это была мобилизация пушек и святых, земной и небесной рати.
И к двум часам дня враг показался. Окутанный облаком дыма от разрывов снарядов и пыли, взметенной их ударами, пламенный шар двигался вдоль берега Вислы, зажигая леса у Млоцин и Белян. Цепь батарей впереди цитадели была прорвана через двадцать минут, при чем взлетел на воздух арсенал, а еще через десять минут шар ворвался в улицы города. Замолкли колокола, разбегались в паническом ужасе крестные ходы. Вопли отчаяния, свист пламени, треск лопающихся стекол и грохот падающих стен — в рамке дыма и пламени, — знаменовали след движения атомного вихря. Еще через четверть часа, опустошив Новый Свет и Лазенки, он исчез по направлению к Мокотову, а сзади огромный город грохотал и стонал в дыму пожара.
Пожар Варшавы послужил толчком, заставившим все страны присоединиться к лихорадочной работе, начатой в Берлине. Горячее участие в ней приняли крупные ученые, как Резсерфорд, Бор, Астон и многие другие. День и ночь работали лаборатории, грохотали станки и машины заводов, металл скрежетал по металлу, и один за другим выползали на землю медные гиганты, которые должны были начать борьбу с неуловимым врагом.
К концу недели Дерюгин был командирован в Париж для выяснения затруднений, встретившихся там в процессе работы, ведшейся главным образом на заводах Крезо. Отсюда он должен был проехать в Геную, где сосредоточены были работы в Италии. А между гем пламенный шар совершал свой путь по материку Европы, и с ним вместе тянулись зарева пожаров, выжженные
Разрушения, причиняемые им, начинали принимать поистине стихийные размеры. Помимо пожаров и трупов, он нес теперь с собою и новые бедствия: страшные грозы, вихри и бури, небывалой силы, подобные тропическим, ливни, низвергавшиеся из атмосферы, насыщенной парами от рек, озер и морей, вскипавших благодаря колоссальному жару, излучаемому разрушающейся материей.
Миновав Балканский полуостров, где сильно пострадал Белград, огненный шар через Тироль и Баварию проник во Францию и, опустошив ее северо-восточный угол, исчез в океане. На этом пути, между Кельном и Парижем, встретил его Эйтель Флиднер.
Сумбурные дни после смерти отца были вдвойне тяжелыми для молодого человека. Он растерялся в хаосе странных событий. С момента разговора с Гинце, после похорон отца, ему так и не удалось собрать своих мыслей. Полоса пожаров и опустошений, выметавшая Европу, пролегала, казалось, через его душу. Ведь виновником всего был его отец. С этой мыслью он не мог примириться. И вместе с тем росла его давнишняя ненависть к Дерюгину, о котором он читал и слышал теперь ежедневно. Эйтель сам не знал, чем питалось это странное чувство, и не заметил, как постепенно ощущение беспричинной злобы перешло в убеждение, что именно он, этот московский выходец — причина гибели его отца и всего кошмара, давящего уже три недели Европу. Мысль была дикая, не имевшая никаких оснований, но тем прочнее она охватывала больной мозг молодого Флиндера. Все беды исходили оттуда, из Москвы, и не даром же огненный шар только краем задел территорию России, а теперь опять метался в полыме пожаров по Европе. И, не отдавая себе ясного отчета, для чего он это делает, Эстель бросился в Париж по следам ненавистного врага. Уже в Кельне стало известно, что атомный вихрь движется от Эпиналя на северо-запад и что, если он не изменит направления, то к полуночи Кельнский поезд рискует встретиться с ним в полях Шампани. Тем не менее около 8 часов вечера поползли мимо огни дебаркадера и станционные постройки, и вагоны, вздрагивая на стыках рельс, вытянулись среди темнеющих полей.
В поезде, разумеется, никто не спал. Тревожное ожидание с каждым часом разросталось; публика сгрудилась в угрюмом молчании у окон, обращенных к югу. Переговаривались топотом, отрывочными фразами. Каждая вспышка света на темном горизонте отзывалась волною трепета, пробегавшей по вагону. На одной из первых станций, после французской границы, пассажирам сообщили, что в настоящее время шар где-то около Реймса. Очень многие не решились ехать дальше и запрудили маленькую станцию мятущейся толпой. Эйтель остался в вагоне. Поезд снова тронулся. Около часу ночи единодушный крик раздался из сотен грудей. Из-за темной гряды холмов на юге точно выплыла луна, окруженная клубами дыма, пронизанными голубым светом. Еще не видно было подробностей, не доносилось звуков, заглушаемых грохотом колес, но было ясно, что пламенный шар несется наперерез полотну дороги. Поезд ускорил ход, — вероятно, машинист решил рискнуть и проскочить впереди огненного вихря. Людей, запертых в тесных клетках вагонов, обуял звериный страх. Казалось, что поезд несется прямо в раскрытое жерло ада. Раздались дикие вопли, звон разбиваемых стекол; из вагонов несколько темных фигур, очертя голову, бросились вниз на полном ходу. Другие, сохранившие больше присутствия духа, схватились за автоматические тормоза. Заскрежетали колеса, тревожные свистки паровоза вонзились в ночную темень. Еще прежде, чем поезд окончательно остановился, сотни людей посыпались с обеих сторон вагонов, падали, вскакивали и бежали на север, подстегиваемые диким страхом. Эйтель со своим соседом по вагону, аптекарем из Кельна, последовал общему примеру, но шагов через сто оба в темноте налетели на какую-то канаву, свалились в нее и остались там лежать, не смея шевельнуться. С юга несся ясно слышный в ночной тишине все растущий смешанный шум. Шипение и треск, как от огромного пожара, резкие сухие удары, похожие на короткие громовые раскаты, свист и гудение наполняли воздух. Голубоватое зарево охватило полнеба. Когда Эйтель высунул голову из ямы и взглянул вперед, он весь съежился, будто хотел врос;и в землю; на него пахнуло жаром, как из раскаленной печи. В дыму и тумане, содрогаясь синими молниями, клубясь и волнуясь, несся на север грохочущий вихрь, размеры его было трудно определить: окружавшие его тучи дыма, пыли и пара, пронизанные изнутри ослепительным светом, сливались в пламенное облако.