Мир Смерти против флибустьеров
Шрифт:
И действительно, чем дольше капитан слушал его, тем больше менялся в лице.
– Вот так прямо и сказал: «Морган тут ни при чем»?
– Вот прямо так и сказал, – подтвердил Язон, – слово в слово.
– Мерзавец! – процедил Морган.
А Ховард проговорил тихо и как бы в сторону:
– Очень на него похоже. И красавицу Мету ему подавай, и капитан уже ни при чем…
«Ну, конечно, Тони, – подумал Язон, – тебе-то бедняге вместо красавицы Меты повязка на глазу досталась. Так можешь ли ты теперь допустить, чтоб она стала добычей кого-то еще. Тем более д'Олоне. Давай, Тони, давай, накручивай капитана!»
А
– Д'Олоне, – проговорил Морган в микрофон совершенно бесстрастным голосом. – Подойди сейчас в лабораторию. Ты мне нужен. Караччоли! Займи пожалуйста мое место на вахте. Да поскорее. Хук! возьми под контроль ресторанный зал. Пусть все, кто уже пьян не выходят в другие помещения корабля. Миссон! Держи руки на клавишах, будь готов к любым неприятностям.
Он отдавал все эти распоряжения с пулеметной скоростью. А затем повернулся к Язону и Ховарду:
– Пойдемте теперь. Пойдемте все вместе. Я хочу, чтобы вы видели.
Что именно им надлежало увидеть, Морган не удосужился объяснить, но посмотреть явно стоило. Лаборатория оказалась той самой комнатой, в которой впервые на этом корабле очнулся Язон. Или просто оказалась точно такой же комнатой. Только теперь здесь не было мебели. И ни единого предмета вообще.
Как только захлопнулись створки входа, Морган вытащил из ножен свою саблю и протянул Ховарду.
– Взгляни, Тони, она не затупилась случайно?
– Господь с тобой, Генри, – проговорил Ховард, тщательно рассматривая лезвие единственным глазом, а затем с профессиональной осторожностью потрогал острую кромку пальцем. – Господь с тобой, только вчера точили. И вообще у тебя же лучший клинок на корабле!
Морган принял саблю обратно и еще не успел убрать ее в ножны, когда решительной походкой вошел через другую стену д'Олоне.
Присутствие Язона его не порадовало сразу, но не мог же давать стрекоча один из самых бесстрашных пиратов во вселенной!
– Что случилось? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Это я у тебя хотел спросить: что случилось? – ласково так проворковал Морган.
Д'Олоне молчал.
– Ты кажется претендуешь на жену нашего нового друга? И даже со мной не посоветовался? Я правильно понимаю?
– Не совсем, Генри. Я претендую на нее по закону флибустьеров. Ведь я уступил ему свою женщину.
Теперь утверждение д'Олоне звучало совсем не так уверенно, как раньше. А Морган и вовсе свел к нулю всю его убедительность.
– Нет такого флибустьерского закона! – почти истерически закричал главарь. – И ты прекрасно знаешь об этом, Франсуа! Это в твоей захолустной деревне Нау на планете Лион бытовали столь дикие порядки! Там и меняйся девками с кем хочешь! А здесь пока еще командую я!! И без моего приказа не одна баба никому не отдастся!! И ни один мужик не возьмет лишнего кредита и не выпьет лишней рюмки рома!! Беспрекословное подчинение мне – единственное что нас может спасти!!!
С каждой фразой он кричал все громче. А потом вдруг замолчал и добавил тихо-тихо:
– А ты, Франсуа, не понял этого. И еще до одной важной вещи ты не допетрил. Наш разговор слушают сейчас все, и больше никто не станет защищать тебя.
При этих
– Вот и все, Франсуа, больше ты мне не нужен.
Рука, державшая саблю, взлетела вверх легко и быстро, словно кисть дирижера с тонкой палочкой, а опустилась еще быстрее, но только уже тяжело и с противным мокрым хрустом. Потому что опустилась она на шею д'Олоне. И голова флибустьера, переоценившего свои возможности, покатилась к стене, чтобы тут же исчезнуть за нею, ухнув в раскрывшийся на мгновение черный провал. Но зрелище все равно было тошнотворное. Крови натекло, будто корову зарезали, да и тело обезглавленное валялось в этой огромной луже без лишней красоты.
– А его друзья… – начал было Язон, но тут же вспомнил, что их разговор транслируется на весь корабль и будто поперхнулся.
– Отличный вопрос! – обрадовался Морган, вмиг поняв, о чем хотел спросить Язон. – Его друзья сейчас слушают нас. Друзья Франсуа, ведь вы и мои друзья? Верно? Вы хорошо слышите голос своего капитана? Так выпейте за наши успехи. Я только что убил Франсуа д'Олоне. Это было необходимо, потому что он осквернил закон флибустьеров своими грязными выдумками. Вы помните, у Франсуа как старшего помощника была очень высокая доля в нашей прибыли. Теперь она будет поделена на всех! Ура, братья мои! Ура!
И даже сквозь звуконепроницаемые стены лаборатории донесся далекий радостный рев команды «Конкистадора». Или это только показалось Язону?
– Уборкой трупов и замыванием крови у нас обычно занимаются пленники или провинившиеся бойцы, – сообщил Морган, выразительно посмотрев на Язона. – Но сегодня я поручу эту работу автоматическим уборщикам.
Язон шел назад к Мете и еле переставлял ноги. Он был как выжатый лимон, словно только что противостоял целому десятку бравых солдат или провел долгий, отчаянно трудный сеанс телекинеза. А что он такого сделал в действительности? Да ничего. Просто пережил очередной приступ страха и безнадежности. А потом все закончилось счастливой победой над врагом. Ведь именно этого он и хотел. Или нет? Разумом – да, именно этого. А вот сердцем, как говорили в старину… Сердце не принимало случившегося. Подло это все, низко, мерзко, грязно… Да что, все-то, что именно?
Он вдруг понял. Ответ был предельно прост.
Язон впервые за свою долгую жизнь убил врага чужими руками.
Глава 10
Планета, на которую они теперь садились носила странное имя Радом и, судя по бойкому эсперанто на котором вступали в общение диспетчеры здешнего космопорта, являлась одним из хорошо сохранившихся осколков древней земной империи. Тони Ховард был прав: Морган не только не выпустил пленников погулять по поверхности новой для них планеты, но и попросил Язона не влезать в радиопереговоры с радомцами, как он назвал местных жителей, а также не перемещаться по кораблю вплоть до особого распоряжения, если, конечно, он не хочет оказаться вновь запертым где-нибудь в каюте или лаборатории. Язон не возражал. То, что им с Метой разрешили посмотреть на взлетное поле и стартовые площадки по ту сторону брони, уже было большой честью.