Мир в табакерке, или чтиво с убийством

Рэнкин Роберт

– Все нормально?

– Будьте добры, сигары не тушите об пол. Вот, пожалуйста, идет пепельница.

– Еще порошочку к клубнике, ваше королевское высочество?

И так далее, и так далее, и тому подобное.

По– моему, все шло совсем неплохо. Мы обрабатывали зал квадратно-гнездовым методом, слаженно и единообразно двигаясь параллельным курсом, что выглядело как помесь знаменитых танковых «клещей» Роммеля и недоброй памяти «Танца маленьких утят».

Я бы предпочел, чтобы это происходило позже. Когда народ дошел бы до кондиции, и взялся хором исполнять

нетленные «Поедем, красавица, в Виндзор» и «Хорошо живет на свете Винни-Пух». На мой взгляд, именно тогда начинается главное веселье.

После примерно полусотни об-какнастроенинных гостей женского пола я решил посмотреть, как продвигаются дела у Нормана. Дела у него шли лучше некуда, с какой стороны ни гляди. А именно: после всех моих «как настроение?» и «все нормально?» я продолжал движение в одиночку. А Норман – нет. Похоже, все женщины, которых об-какнастроенил Норман, двигались за ним следом.

Двигались следом, словно длиннющий хихикающий хвост из одних женщин, плящущих летку-енку.

Я вздохнул, покачал головой, и продолжил свое занятие. Признаться, мне уже обрыдло как-настроенить, и я уже подумывал о том, чтобы переключиться и начать привет-давно-не-виделись-как-делишкать, просто чтобы было не так скучно.

Обратите внимание, я вообще не понимаю, чего ради я старался рассыпать любезности. Ни одна из этих дамочек – в роскошных платьях, в туфлях на высоком каблуке, в самой дорогой макияжной штукатурке, в состоянии крайнего алкогольного опьянения – ни одна из них не выказала мало-мальски значимого интереса к моей персоне.

Должен признаться, я был в ярости.

Ну сами посудите: это, значит, моявечеринка, они тут нажираются за мойсчет, и наливаются моейдармовой выпивкой, и ловят кайф с моейтравки. Минимум, чего я был вправе ожидать от этих расфуфыренных великосветских шлюх: предложения отсосать у меня.

И что вы думаете – предложили?

Как же!

Я решил притвориться ирландцем. Как правило, дамочки без ума от ирландцев. У ирландцев, видите ли, такой особый шарм, или такая особенно цветистая манера выражаться, или такое привлекательное от них исходит ощущение опасности. Или еще что-то такое от них исходит. Я думаю, все-таки цветистая манера.

По крайней мере, решил я, стоит попробовать.

– И как в такую пору не сказать «С добрым утречком!»? – обратился я к Потру-и-станет-больше [Сами догадайтесь.].

Непонятно почему, но это не произвело на нее большого впечатления.

Ее приятелю, однако, это явно не понравилось.

– Отвали, придурок криворожий. – Таков был его ответ.

Я наклонился к нему. Я сразу его узнал. Это было одно из литературных светил, Сам-толст-и-волосат [Эрнест Хемингуэй?].

– Иди, куда шел, – продолжал он, картинно растягивая слова. – Или нарвешься сам знаешь на что.

Я уставился ему прямо в глаза, а потом ударил его головой. Прямо в лицо. День, понимаете, выдался длинный. И трудный.

Сам–

толст осел на пол, как груда тряпья, а я широко улыбнулся, повернувшись к Потру-и-станет-больше.

– Обморок, – объяснил я. – Пива перепил. Вы же его знаете.

И я, бочком-бочком, двинулся дальше.

И вдруг, знаете, точно гром среди ясного неба меня вдруг пронзила мысль. Я вдруг остановился и подумал: Что я здесь делаю? Нет, понимаете, чтоя здесь делаю? (А не что я здесьделаю?)

И я подумал: Черт побери, я знаю, что я здесь делаю.

Бочком– бочком, потихоньку, я втираюсь!

Втираюсь. В высшее общество. Я не делал этого много лет. И вот – снова занимался этим. Я потихоньку, бочком-бочком, втирался в общество всех этих богатеев. Всех этих действительнознаменитых богачей. Я им чужой. Чужой на этом празднике.

Мелкая сошка, вот я кто. Всегда был, и остаюсь мелкой сошкой. И даже все то богатство, которое мне оставил Т.С. Давстон, не могло изменить того, что гнездилось у меня в душе. Я был просто мелкой сошкой. Точно так же, как в свое время Т.С. Давстон был мелкой сошкой. Точно так же, как мелкой сошкой был Отрок из показанной нам пиесы. Точно такой же сошкой.

Точно такой же.

И вот тогда меня словно ударило. До меня наконец дошло со всей ясностью, что означало представление профессора Мерлина [Вы-то, конечно, уже догадались. Так вы, наверное, закончили среднюю школу, в отличие от некоторых.].

Это была жизнь Т.С. Давстона. Вся. Рождение, жизнь и смерть. Как «ом». Брахма, Вишну и Шива. А что было в конце представления? Дворец разрушился, Князь Зла пал. А чем завершил все это действо профессор?

Большим А-АПЧХИ!

А что там сказал Данбери Коллинз?

Собрать все Тайное правительство в одном зале, и отправить всех вместе в царствие небесное.

Не с помощью динамита ли?

Большое А-АПЧХИ!

– О черт, – начал я. – О черт! О черт! О черт!

– В яблочко, – отозвался кто-то. Судя по голосу, ирландец. Передо мной стоял ирландец в женском платье. На губах у него была зеленая помада, а под мышкой – духовая трубка.

– Именно так, О’Черт и есть, – сказал он. – Убийца-трансвестит, нанятый Тайным правительством. Чем я себя выдал? Надо было бороду сбрить, или что?

– Забудь, – сказал я. – Ты что, не понимаешь, что сейчас случится?

– Ну, – начал О’Черт, – чего же долго рассуждать, скорее всего, ты попробуешь меня схватить. На что, думается мне, я отвечу тем, что тебе до двери будет добраться труднее, чем головастику не превратиться в лягушку. Потому что мой напарник, О’Бормот – вон он там сидит – разом снесет тебе голову из своего замечательного «узи».

– Да нет же, – отвечал я, схватив его за плечи, обтянутые платьем в блестках, и тряся что было сил. – Мы сейчас все умрем!