Мир за дверью
Шрифт:
Новый взрыв, разнесший вертолет на мелкие кусочки, не застал меня врасплох, я уже был далеко, но посмотреть на такое зрелище очень хотелось, поэтому, развернувшись в воздухе, я летел спиной вперед, наслаждаясь феерическим представлением (слово «феерический» я знал лишь понаслышке, но на данный момент оно отражало весь спектр творящихся у меня в голове чувств (хотя могут ли чувства твориться?)).
Ветки бережно поймали меня.
– Домой, быстрее! – крикнул я, пока еще дерево не разогнулось.
И снова полет. Сверху видно, как бушует пламя. Надо побыстрее предупредить Дуболеса, хотя он и так все знает.
Он поймал меня и уже
– Срочно отводи все не загоревшиеся деревья от огня! – крикнул я Дуболесу. – Быстрее! Пока огонь не поглотил нас всех.
– Я постараюсь, но не знаю, насколько быстро у меня это получится, – ответил Дуболес.
– Бросай нас в трудные места, точнее, рядом, может, мы мечами сможем помочь, – сказал Ратибор и сбросил свой лук, одновременно хватая меч.
Я последовал его примеру. Идея не лишена разумности.
– Только бросай нас к одному очагу горения, чтобы мы могли друг другу помочь, – добавил я.
Тут же ветки оплели наши талии и с небольшого замаха запустили почти в самое пекло.
Жар стоял и вправду невыносимый. Деревья, еще не поврежденные пламенем, отступали. Мы помогали чем могли: сбивали пламя, рубили загоревшиеся ветки, расчищали место, чтобы огонь не смог никуда пройти. Бой с огнем оказался очень тяжелым. Трудно сравнивать, что труднее и опаснее – когда вокруг летают пули, а противник может атаковать с любой стороны, или когда всюду падают горящие ветки, а иногда и целые стволы. Ты стараешься увернуться, а искры разлетаются на десятки метров вокруг, и ты можешь лишь мечтать о том, чтоб эти искры не попали на сухую траву.
Мы были одиноки в этой борьбе, ни звери, ни птицы, ни насекомые не могли нам помочь. Панический страх огня, который у всех живых существ в крови, сумели преодолеть только люди (есть, конечно, некоторые насекомые, которые любят горячие места, но вряд ли от них сейчас был бы толк). Вдобавок дождем даже не пахло, а ручейки и ручьи помочь нам не могли. Единственное, на что мы смогли подрядить птиц – это набор воды из моря и ручьев и выплевывание ее на огонь. К сожалению, это, как говорится, были мертвому припарки (к тому же большинство птиц, боясь огня, близко не подлетало, а выпускало воду на подлете). Но Дуболес все же старался как мог, причем поступил он весьма умно: начиная прижимать к себе деревья от центра и дальше, добираясь до участков, объятых огнем, он оставлял вокруг него круг в двадцать-тридцать метров, убирая с него все деревья. Поэтому когда было покончено с самым большим пожаром (он образовался из-за падения первого вертолета, ведь бочковый запас на нем был еще не истрачен, а взорвался только на земле), дальше дел у нас практически не оказалось. Лично проверив все места возгораний, мы вернулись к Дуболесу.
В изнеможении повалившись возле него, мы только теперь обратили внимание, как сильно уменьшилась наша полянка. Деревья старались прижаться друг к другу как можно плотнее, создавая своеобразную непроходимую толпу.
– По-другому не получалось, – стал оправдываться Дуболес, но мы его сразу же уверили в том, что он все сделал замечательно и лучшего лесного пожарника нам нигде не найти.
Мы даже не заметили, что уже наступил рассвет.
– Так и не удалось поспать. Даже ночью нападают. Причем это было сделано специально, чтобы ни один репортер не догадался, а главное, чтобы никто ничего не снимал. А значит, это были противоправные действия, – выдвинул свою теорию Ратибор. –
– Не думаю, что у тебя светлее. Только лучше бы нам не умываться, тем более, как я вижу, на данный момент добраться до ручейка нам не грозит, – намекнул я на толпящиеся деревья, загородившие все вокруг.
– Ну, воду найти нетрудно, а если мерить расстояние полетами, то и до моря близко, – пошутил Ратибор.
– Но нам этого не нужно. Перед камерами лучше предстать в наихудшем свете, то есть в самом черном, – озвучил я пришедшую в голову мысль. – Как только они появятся, я сразу полечу с ними общаться.
Мы воззрились на карту. Пожары нанесли нам серьезный урон, а Дуболес сумел вырастить лишь половину намеченных деревьев.
– Дуболес, а ты не устал? Мы вон с ног валимся, а ты с чего-нибудь валишься или просто не обращаешь ни на что внимания? – поинтересовался я, только сейчас подумав о том, что о чувствах и силах Дуболеса мы ни разу не побеспокоились.
– Я трачу столько сил, сколько могу потратить на данный момент, так что перетрудиться у меня никак не получится. Только гибель моих друзей сильно влияет на мое, как это у вас говорят, душевное здоровье. Вчера гибли молодые, только что выращенные деревья, а сегодня гибли старые, умудренные жизненным опытом растения. Птицы почти все спаслись, но вот животным и насекомым досталось очень сильно. Мне очень горько и грустно. Еще парочка таких дней, и я точно перейду в наступление, а уж тогда будь что будет.
– Я слышал, что на пожарищах хорошо растут новые деревья, или это неправда? – спросил я.
– Да, это так. Если лес не будут трогать, то за неделю я восстановлю все попорченные участки. Жаль только, что старых друзей уже не вернуть. Это для вас деревья на одно лицо, но для меня они все разные, у каждого есть своя индивидуальность, свои мысли, свои устремления в будущее. А теперь у них этого будущего нет, – ответил Дуболес.
– А деревья мыслят? – Мне всегда было интересно знать, как думают другие существа, которые не являются людьми (но я не имею в виду нелюдей).
– Конечно, только, наверно, это не совсем правильное слово. Это люди и животные мыслят, а деревья ощущают. Ощущают все то, что близко, все то, что далеко, что на них воздействует и что нет, ощущают будущее и прошлое. Ощущение – это наиболее близкое слово, которое сейчас приходит мне на ум. Вы уж не обижайтесь, но объяснять всякие межвидовые премудрости очень тяжело. Мне трудно объяснить вам, как у них все устроено, но и не менее трудно объяснить им, как у вас все устроено. Я, конечно, пытаюсь, но, как вижу, получается весьма приблизительно. В вашем словаре не хватает словарного запаса, а в языке деревьев не хватает ощущательного запаса. Вот такие вот дела. – Дуболес сразу как-то замялся, соображая, что бы еще можно было сказать этим двум балбесам (то есть нам).
– Ты все хорошо объясняешь, просто жизнь слишком сложная штука, чтобы ее можно было так легко объяснить, тем более тем, кто с ней сталкивался лишь понаслышке, – махнул я рукой и снова обратил внимание на карту. – Сегодня снова я пойду. – Эти слова уже обращались к Ратибору (хотя и к Дуболесу тоже). – Ведь репортеры меня уже видели, а тебя нет. Не стоит сразу раскрывать карты, показывая, что нас больше чем один.
– Больше чем один экземпляр? – поддержал шутку (или немного поиздевался) Ратибор. – Иди, иди. Если что, я тебя прикрою.