Мир за дверью
Шрифт:
В скором времени проявились и звезды, свет которых теперь казался удивительно ярким. Не стоило просыпаться в такую рань, но окончание сна говорило об обратном. Этот сон не вписывался ни в какую колею, надо будет спросить о нем Ратибора, может, он чего поймет. Кстати говоря, этот сон оказался одним из немногих за всю мою сознательную жизнь, который отсмотрелся (или отснился) от начала и до конца, во всяком случае, так ощущалось на момент моего просыпания. Но сейчас я уже не был в этом уверен. Что есть начало и что есть конец – такой вопрос мог возникнуть уже давно, но именно сейчас появилось время его обдумать. Концовка сна обозначала смерть, что было весьма логично – большие кровопотери, множественные вероятные переломы и все в том же
Идея получалась весьма запутанной, но так как путаться предстояло мне одному, то я решил больше ничего не усложнять, а просто снова заснуть (проще этого решения на данный момент был только удар по голове тупым предметом, полностью вырубающим сознание, получился бы своеобразный удар по кнопке, как у робота, только выключала бы она человека).
Больше снов не было, а если они и были, то без моего участия, во всяком случае, без моего активного участия.
Солнечные лучи жизнерадостно светили в глаза, намекая на то, что некоторые уже проснулись, но так хотелось еще поваляться на этой твердой деревянной постельке (и это не сарказм, после таких трудных дней можно спать и на кровати, посыпанной битым стеклом). Краем уха я услышал, что проснулся Ратибор (точнее, услышал как он начал шевелиться, иначе как можно услышать проснувшегося человека, если он и не думает шевелиться или издавать какие-либо звуки?). Вскоре его шаги, скорее всего, с участием его самого, протопали к ручейку, а потом вернулись обратно. После чего послышался скрежет открываемых консервных банок (которые вчера были лишь слегка приоткрыты, чтобы не будить сонную птицу с утра пораньше) и довольное чавканье. Полежав еще немного и поглотав неожиданно подтекающие слюнки, я, даже не поворачивая головы, спросил:
– А чавкать обязательно полагается или это новая веселая традиция?
– Нет, это вместо будильника, – весело ответил Ратибор. – Вставай, пока все не остыло.
– А что могло остыть? – ничему не удивляясь, спросил я.
– Как что? Твое желание поесть!
Быстрые ответы нашего главного поедателя консервов наводили на мысль о том, что этот сценарий он уже где-то читал.
– Послушай, а ты раньше не бывал в этом мире? – снова я обратился к нему, но теперь уже спустив ноги на землю и мысленно поздоровавшись с Дуболесом, который никак не хотел вступать ни в какие разговоры, видимо занятый чем-то более важным (за важными делами всегда надо следить, а нашу тупую болтовню можно услышать в любое время суток и практически каждый день).
– Не-а.
– А-то мне показалось, что ты как-то хорошо обо всем осведомлен?
Я постарался его подловить, но безуспешно – его лицо оставалось непроницаемо благодушно-веселым.
– Да нет, конечно. Просто я мыслю по аналогии наших предыдущих приключений. Некоторые бывают похожими, а некоторые сильно отличаются от всего ранее видимого мною.
– О, кстати, ты мне напомнил про сон, который застрял в моей голове и сумел остаться в нем до утра.
Я рассказал Ратибору содержание сна, причем рассказ получился намного более веселый, чем само действие, происходившее на самом деле, точнее, во всамделишном сне.
Некоторое время Ратибор размышлял, стараясь переварить услышанное, а заодно и проглоченный паштет. Когда все переварилось или в какой-то степени достигло нужной кондиции, он рассказал, что был давным-давно такой вампирский мир, но мы побывали в нем всего один раз и, как назло, он там погиб очень быстро, причем даже не зная точно причины своей гибели, а я, когда вернулся оттуда, почти ничего не успел рассказать, как исчез. Так что если кому-то что-то и известно,
– Кстати говоря, мы даже поволновались несколько минут, не зная, где ты и куда подевался. Но не в наших правилах задавать лишние вопросы и сильно беспокоиться, хорошее развлечение всегда можно отыскать.
– Помню, помню я обстрелянные доспехи, весьма интересное занятие! – поддел его я.
– А что такого? Шерлок Холмс стрелял в стены из пистолета, а чем я хуже? Просто стрелы очень плохо втыкаются в каменную кладку, разве что удастся попасть в стык между камнями, вот и пришлось бедным доспехам проходить проверку на профпригодность, – немного смущенно ответил Ратибор и дожевал остатки паштета.
За время нашего пребывания рядом с Дуболесом уже скопилась большая куча выпотрошенных консервных банок, которая была аккуратно сложена в пакетики. А так как в нашей среде дворников не наблюдалось, я предложил отнести все пакеты к опушке и передать телевизионщикам, пусть увезут в свою мусорку. Но Ратибор тут же предложил Дуболесу зашвырнуть эти банки в город, сил наверняка хватит, особенно если бросать их по одной. Но теперь уже встрял я, предложив подождать, если нападения продолжатся, будем выбрасывать мусор прямо в город, если, конечно, Дуболесовы ветки не подведут. Чем чуть его не обидел. Дуболес очень не любил, когда высказывались сомнения в каких-нибудь его способностях. А если договоримся, то придумаем что-нибудь другое, в крайнем случае, закопаем. Может, они сгниют через пару миллионов лет.
Время завтрака уже прошло, причем часа два назад, но никто из нас не торопился занять свое место у опушки. Разведчики были расставлены повсюду, а время доставки боевой единицы (меня или Ратибора) на место предполагаемого конфликта измерялось считаными секундами, так что мы предпочли немного расслабиться, и я попросил отправить меня к морю. Очень уж понравился мне его вид. Как всегда, очень быстрый полет (у которого было два недостатка: отсутствие стюардесс и еды, способной скоротать время полета, хотя куда уж его коротать) – и я на месте. Ратибор тоже не отставал, приземлившись рядом со мной буквально в следующую секунду.
Мы оказались на крутом утесе, сильно вдававшемся в море, на краю которого красовалось одинокое дерево, судя по виду – сакура. Спокойствие и штиль царили над водными просторами, заманивая нас окунуться в освежающую прохладу. Но некоторые обстоятельства нас сдерживали, и главным из них было метров двадцать до воды. Высота понятие относительное, но нырять с двадцати метров в неизвестное море, да еще и с непонятными перспективами забраться обратно, сразу отбивало все желание нырять. Зато ни капельки не влияло на желание смотреть. Взгляд сам направлялся вдаль, уносился куда-то за горизонт и не хотел возвращаться обратно, пребывая в мире своих видений и иллюзий.
Мы присели на самом краю скалы, свесили ноги и смотрели, смотрели, смотрели… Правильнее было бы сказать – созерцали. Смотреть без мыслей получается намного реже, чем мыслить не смотря. Вот мы и наслаждались этой свободой мысли (в смысле, мысли были свободны от нас, а мы от них), когда Дуболес позвал нас.
– Кажется, что-то готовится, вам лучше бы вернуться.
– Жаль, – сказал я, поднимаясь. – Еще минут пятнадцать, и я бы запасся созерцательностью на всю жизнь.
– Или, во всяком случае, на этот день, – поддел меня Ратибор и полез на ближайшее дерево.
Я тоже полез, но уже на соседнее. В голову даже как-то не пришло экспериментировать с тем, чтобы нас кидали обоих одновременно. Мало ли что. И хотя Дуболес нас уже успокаивал ранее, объясняя, что, скорее всего, все пройдет безопасно, во всяком случае, процентов на девяносто, но вот эти оставшиеся десять процентов никак не давали покоя (интересно, а откуда они могли бы его взять, то есть покой, если у процентов, кроме их самих, ничего нет?).
– Что бы это значило? – Я хотел сказать эти слова, но меня опередил Ратибор.